Если «это» было звуком ее голоса, или тем, как она смотрела на мир, или ее глупыми шутками…
— Я никогда не ожидал этого от тебя, Тисана, — задыхался я. Мы все еще были так близко. Наши носы почти соприкасались. Я едва мог сосредоточиться на словах, которые вырвались у меня изо рта. — Почти каждый человек в твоей жизни использовал тебя. И я не… Это не…
И я не стану еще одним из этих людей, вольно или невольно.
Это не то, чего я хочу.
Если «это» — это ее губы, ее тело, ее поцелуй, ее прикосновение, то я бы солгал, если бы сказал, что не думал об этих вещах. Если бы мне не пришлось засунуть их в темный угол моего сознания, чтобы никогда не беспокоить, никогда не обращаться к ним.
Но если «это» было ее дружбой, ее общением, ее доверием? Ее счастье? Ее безопасность?
Эти вещи стоили для меня больше, чем все остальное. Даже дороже.
И ради этого я готов бросить все остальное в коробку и запереть ее, чтобы никогда не признавать, навсегда, если это то, где они должны быть. Я уже был готов к этому.
Мой большой палец провел по ее левой щеке, где золотистая кожа встречалась с белой.
— Мы можем стереть последние полторы минуты, Тисана. Никогда больше не говорить об этом.
Она прошептала:
— Ты этого хочешь?
— Ты этого хочешь?
Мы были так близко, что наши дыхания смешивались. Ее дыхание дрожало. Или это было мое?
Она без колебаний прошептала:
— Нет.
Что-то кольнуло меня в груди. Что-то, что я не мог, а может быть, и не хотел определить.
— Сегодня был трудный день, — пробормотала она. — Я видела вещи, которые меня пугали. Я делала то, что пугало меня. Я хочу потребовать тебя сегодня, потому что, возможно, завтра у нас не будет. Так что, нет. Это не так.
Претензия! Я даже отдаленно не был готов к реакции, которую вызвало во мне это головокружительное, почти первобытное желание, опаляющее каждый мой мускул. Я никогда не думала, что это слово может звучать так привлекательно.
— Это то, чего ты хочешь? — спросила она. — Забыть это?
Лунный свет сверкал в ее глазах, когда она смотрела на меня — эти потрясающие, несовпадающие глаза, которые сейчас, как и всегда, видели меня насквозь. Ее взгляд был усталым, волосы спутаны и беспорядочны, одежда простовата и великовата. И все же я вдруг обнаружил, что не могу дышать, потому что назвать ее красивой было бы таким преуменьшением, что это было бы просто оскорбительно.
Моя грудь снова сжалась, и я понял, что именно я чувствовал:
Ужас. Чистый ужас.
Это не то, чего я хочу.
Потому что этот взгляд всегда проникал сквозь любую ложь.
И это выходило далеко за рамки поцелуя, прикосновения, объятий или секса. Если бы я открыл эту дверь, я бы передал ей нечто гораздо более глубокое, чем это. И я знал, что верно и обратное — что мне доверяют что-то ценное.
— Макс? — ее пальцы были по бокам моего лица.
Я покачал головой.
— Нет, — пробормотал я. — Нет, это не то, чего я хочу.
И с этими словами напряжение спало.
Мы оба сразу зашевелились. Она прижалась ко мне, а я обхватил ее руками, притянул ближе, и мой рот опустился навстречу ее рту. Сначала как ласка, просто проверяя, как ее губы ощущаются на моих. Затем мы перешли на более глубокий язык молчания — прикосновение ее языка вызвало дрожь в моем позвоночнике, а ответное прикосновение моего языка вырвало из горла Тисаны крошечный беззвучный стон.
Вознесся, блядь, выше. Этот звук. Я решил, что могу потратить всю свою жалкую жизнь на изучение новых способов выудить его из нее.
Я почувствовал, как ее губы потеплели в улыбке.
— Палатка, — прошептала она, хотя это слово далось ей с трудом, потому что мы не прекращали целоваться достаточно долго. — Сейчас.
Черт. Кто я такой, чтобы сомневаться?
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
Тисана.
Один взгляд Макса, и все фонари разом ожили, наполнив свободный интерьер палатки нежным оранжевым свечением. Едва за нами закрылась дверь, как мы снова заключили друг друга в объятия.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я еще никогда никого так не целовала, и теперь не собиралась останавливаться. Это было все равно что войти в цветной мир, когда до этого я видела только черно-белое. Мне нравился его вкус — нравилось, как его рот предлагал мне долгие и короткие поцелуи, зубы время от времени захватывали мои губы в маленьких, ласковых покусываниях, язык скользил по моим. Когда его рот переместился на мою щеку, я оплакивала это лишь мгновение, прежде чем он прошелся поцелуями по моему подбородку, челюсти, разжигая огонь на моей шее.
Мои колени готовы были подкоситься.
Я — несколько неуклюже — опустилась на землю, упав на свою подстилку, рука Макса все еще была в моей. Он последовал за мной гораздо более плавным движением, опустившись на колени и переползая через меня. Боги, я никогда не видела ничего столь прекрасного — грация движений, интенсивность его внимания ко мне. Это было так волнующе, что я пожалела, что не могу запечатлеть этот образ и сохранить его навсегда.
А потом его вес оказался на мне, его рот прижался к моему, и я снова потеряла всякую способность мыслить. Нет, я была лишь нервами, импульсами, реагирующими на его прикосновения, спина выгнулась дугой к его телу.
Мои руки блуждали по его спине. Я чувствовала его мышцы, его движения под тонкой хлопковой тканью рубашки, но мне хотелось кожи. Я успела застегнуть только три пуговицы, прежде чем Макс стянул рубашку через голову.
— Подожди, — прошептала я, останавливая его, когда он начал опускаться, чтобы снова поцеловать меня. Он выпрямился, и я воспользовалась возможностью просто посмотреть на него.
— Ну, это нечестно, — сказал он, приподняв бровь, когда его взгляд упал на мою рубашку.
— Будь терпелив.
Я провела легкими прикосновениями пальцев по линии его плеча, вниз по груди, вверх по другой стороне. Я остановилась на шраме на его левом плече — там, где я ранила его на ринге для спарринга. Затем я провела руками по тощим мышцам его живота, по гребням ребер. Он издал шипящий выдох, который, возможно, начался с возбуждения, но закончился где-то ближе к сбивчивой усмешке.
— Я не могу оставаться должным образом соблазнительным, если ты собираешься меня щекотать. Это разрушит мой имидж.
Шрам над его ребрами был длиннее, свежее, все еще испещренный сердитым пурпуром. Я лишь смутно помнила, как провела клинком Иль'Сахаджа по его боку. Это был даже не чистый порез, шрам толстый и волнистый. Из-за гнили, я уверена, Саммерину, вероятно, пришлось удалить всю гнилую плоть, прежде чем…
— Я вижу тебя, Тисана. — Макс поймал мою руку в свою. Затем опустился надо мной и прижался губами прямо между моих бровей, где скопилось напряжение моих мыслей. — Не думай, — прошептал он, прижимаясь к моей коже.
И как раз в тот момент, когда я собиралась задаться вопросом, как именно я собираюсь выполнить эту просьбу, он поцеловал меня так, что мне стало слишком легко — невозможно легко — подчиниться.
Тепло его тела проникало сквозь одежду, но все же…
Его рука скользнула вверх по моему боку, остановившись на пуговице у вершины моего декольте. В ожидании молчаливого разрешения.
Мои руки встретились с его, срывая с меня одежду, и тогда между нами не осталось ничего, кроме нашей кожи.
Я все еще не могла притянуть его достаточно близко. Я хотела прикасаться к нему повсюду, хотела провести ногтями по каждому мускулу.
Когда его рука пробежала по моему боку и легла на грудь, все его тело содрогнулось. И мое тоже. Желание горело в моей душе. Внезапно я нестерпимо ощутила его вес между своими бедрами. Прикосновение его кончиков пальцев, пробежавших по внутренней стороне моих ног. Не так высоко, как я хотела.
Недостаточно. Никогда не достаточно.
Я дернула за пуговицу своих бриджей. Макс сел, выпрямился, помог мне стянуть их. Охватил мою ногу и поцеловал внутреннюю сторону колена. Потом еще выше, на внутренней стороне бедра, и этот поцелуй сопровождался легким сжатием зубов и грубым ругательством под его дыханием.