Ее пальцы спустились ниже. Щекотка больше не была моей проблемой.
Я повернул шею, чтобы посмотреть на нее сверху вниз. Она моргнула мне в ответ одним зеленым, полуоткрытым глазом, ее волосы рассыпались по лицу, опухшие от поцелуев губы искривились в озорной улыбке. Вознесенный, эта улыбка. Возможно, я с самого начала знал, что она станет моей погибелью.
Я поднял брови, как бы говоря: Правда? Опять?
— Слишком устал? — она подняла голову, позволяя прядям черных и серебряных волос свисать мне на лицо. — Ты бы предпочел поспать?
Моя рука пробежала по ее боку, следуя за теплом ее кожи и изгибом, где ее талия пересекалась с бедром.
Действительно, какое затруднительное положение.
Я притянул ее лицо к своему, смирившись с благородной жертвой.
— Если ты можешь это сделать, то и я смогу.
***
В конце концов, мне все же пришлось отстраниться. Солнце еще не взошло, когда я, вопреки всем своим инстинктам, вырвался из объятий Тисаны, накинул на себя одежду и поцеловал ее на прощание — хорошо, два; хорошо, три. Мы были согласны, что лучше избежать неловких вопросов, которые могут возникнуть, если я уйду после восхода солнца.
Сумрачная темнота встретила меня стеной прохладного воздуха, который был отчасти освежающим, отчасти угнетающим, как физическое проявление того, насколько внутреннее пространство палатки отличалось от остального мира.
Там я мог отрешиться от реальности и не думать ни о чем, кроме Тисаны, в течение пяти блаженных часов.
Здесь же нас окружали перемещенные лица, чьи дома были разрушены, и мы ехали сражаться с самым могущественным домом в Трелле.
Ну, это было эффективнее любого ведра холодной воды: О, да, теперь я вспомнил. Все ужасно.
Я тихо ступал по тропинке к своей палатке, поглядывая на другие затемненные палатки и спящие тела слева от меня. Палатка Тисаны стояла на окраине лагеря, рядом с моей, так что до нее было недалеко. Тем не менее, я осторожно, чтобы никого не разбудить, открыл заслонку…
— От тебя пахнет развратом.
Я подпрыгнул так высоко, что мне пришлось сдержать ругательство, и, обернувшись, увидел Саммерина, сидящего со скрещенными ногами рядом с тропинкой перед своим убежищем. В своей темной одежде и со свойственным ему спокойным поведением он практически растворился в сумерках.
— Черт, Саммерин, не делай этого со мной. — я шагнул к нему, изучая его лицо, стараясь при этом не дать ему понять, что делаю это. — Разве у тебя нет более продуктивных занятий? Например, поспать. Возможно, это было бы лучшим использованием твоего времени.
Даже в темноте было легко заметить, что под его глазами залегли тени, его спокойное веселье было отягощено усталостью. Вчерашний день был для него долгим и тяжелым. Нужно было вылечить множество людей, и, конечно, усыпление Решайе потребовало огромного количества энергии. Когда я видел его в последний раз, он был настолько измотан, что практически тащил себя обратно в палатку.
Саммерин просто посмотрел на меня, в его глазах сверкнул знающий взгляд, и слегка приподнял брови.
— Повеселился?
— Я не знаю, о чем ты говоришь.
— Макс, что это? — он указал на свою палатку.
Я знал, что все складывается не в мою пользу.
— Я бы с удовольствием поиграл в эту игру, но у меня полно важных дел.
— Это палатка. Укрытие из ткани. Ткань — это материал, не известный своими звукопоглощающими свойствами. — он говорил все это вечно ровным, спокойным голосом, но его усталые глаза блестели от смеха. — Тебе повезло, что я единственный, кто находится достаточно близко, чтобы услышать.
Мысль о Зерите — или Нуре…
Я сморщился, но постарался не показать этого.
— Во-первых, я джентльмен, и поэтому, повторюсь, я понятия не имею, о чем ты говоришь. Но во-вторых, если бы я знал — теоретически — я бы счел крайне, крайне подозрительным, что ты это слушал.
— Будьте уверены, я очень старался этого не делать. Но, по крайней мере, мы избавились от неизбежного. — затем что-то изменилось в его выражении. Веселье угасло. — Надеюсь, вы оба готовы к сегодняшнему дню.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В моем животе образовался узел. Точно. Через несколько часов Тисана вернется в дом человека, который… ну, я даже не хотел думать обо всем, что эти люди сделали с ней. Ей — нам — предстояло сразиться с самым могущественным домом в Трелле. И я должен был видеть, как она подвергает себя такой опасности. И, конечно же, Решайе…
— Я буду более готов после еще одного часа сна, — проворчал я, запихивая свое беспокойство в горло.
Саммерин еще пару секунд смотрел на меня с озабоченным видом, а потом пожал плечами.
— По крайней мере, если ты умрешь, то умрешь счастливым.
— Пошел ты.
— Мне не нужны ничьи объедки.
Я подавил смешок, заходя в палатку.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
Тисана.
Его не было несколько минут, а я уже чувствовала его отсутствие, как ноющую пустоту в центре груди. В палатке было холоднее без него. На моей обнаженной коже появились мурашки. И я уже чувствовала надвигающуюся тень беспокойства, закрадывающуюся за край моих мыслей.
Беспокойство. Реальность.
Но я попыталась улучить еще один момент, чтобы понежиться в лучах послеобеденного света. Я прижала ладонь к постели рядом с собой. Тепло. Его запах — наш запах — все еще витал в воздухе, сладкий, знакомый и незнакомый одновременно.
Я, конечно, слышала об этом — обо всем, чем может быть секс. Но секс даже не казался мне подходящим словом для того, чем это было. Секс был инструментом, которым я пользовалась для выживания, практичным и безличным. Это было… больше. Дело было не только в теле и даже не в физическом удовольствии. Это было уязвимо. Это было доверием. И я никогда не думала, что мне может быть так приятно открыться.
Но, боги, это было так. Так хорошо, что это было страшно.
Я все еще лежала вот так, моя рука была прижата к простыням, я умоляла их не остывать, когда я почувствовала это.
Голос. Голос.
{Ты получила то, что хотела}.
Решайе был слабым и усталым, его слова были скрежещущими от изнеможения, которое эхом отдавалось в моих собственных костях.
Это быстро вернуло меня к реальности. Это произошло так внезапно, что я не успела опомниться, как мое тело напряглось, воспоминания о вчерашнем дне и кошмарах, которые я пережила, нахлынули на меня, как физическая сила.
Мой желудок скрутило, и я молилась, чтобы оно не говорило о Максе.
Оно шептало: {Возвращайся}. {Я дал тебе то, что ты хотела.}
Мое облегчение было кратковременным. Образ тех кошмаров, моя рука на двери, лицо Макса, причитания матери…
{И все же ты сердишься на меня.}
Мое сердце остановилось.
Нет.
{Да. Я чувствую запах. Я чувствую вкус.}
Оно становилось все холоднее и холоднее, обвиваясь вокруг моих мыслей, как змея.
Я не сержусь на тебя.
{Ты не можешь мне лгать.}
Его растерянная боль просочилась в мою кровь, запятнав ее разрастающимися нитями. Я ненавидела то, как она перевернула все мои мысли, опасно приближаясь к тем, которые я хотела только для себя.
Пожалуйста… — начал я,
Но потом все остановилось.
И я почувствовала внезапный толчок острого, яростного предательства.
Оно пронесло воспоминание о прошлой ночи — слабый образ руки Макса, проводящей по моему животу. Я отмахнулась от воспоминаний, прежде чем они смогли увидеть больше, и засунула их в глубину своего сознания.
Но оно цеплялось за образ. За этот маленький фрагмент. Снова пальцы Макса на моей коже. В обратном направлении. Снова. Назад. Снова.
{Что это.}
Дневной сон.
{Покажи мне, что это такое.}
Меня смущает, что ты видишь мои фантазии…
{Ты не можешь мне лгать! Ты не можешь!}
Слова потрясли меня, рев вырвался изнутри моего тела.
{Теперь я понимаю. Ты бросаешь меня так же, как и он. Вы двое, вместе…}