Он горько усмехнулся.
– Это так, но горький смех в том, что уцелевшие рудокопы в самом деле стали светочами культуры и знаний для тех, кто начал населять землю заново. Рудокопы хотя бы видели издали сверкающие города, летающие повозки, слыхивали о деяниях великих магов… Их речи записывали, переписывали, распространяли. Потом в новых войнах все это гибло. Снова записывали уже рассказы тех, кто читал когда-то и что-то помнил, хоть и смутно… А потом, после новых войн, – уже рассказы тех, кто что-то слышал или читал тех, кто читал написанное ранее…
Он умолк, махнул рукой. Я спросил жадно:
– Но как же волшебные вещи? Их все еще находят…
– Если даже некоторые люди уцелели, – ответил он, – то что про вещи? Их уцелело больше. Они не мрут, по крайней мере, от голода. Но беда в том, что поголовье людей восстанавливается быстро, а вещей… увы, все меньше и меньше. Их ломают, уничтожают… чаще всего как раз те, кто старается сберечь или воспользоваться. Мы не знаем их назначение, а если и отыскиваем какие-то свойства, то обычно совсем не те, для которых они созданы.
Я с великим сочувствием смотрел в его мрачное изможденное лицо. Это же какая мука: для Кулибина держать в руках электронные часы, прекрасно понимать, что это и для чего, уметь ими пользоваться и… абсолютно не понимать принципа действия!
– Да, – сказал я, – да… Но разве нигде не сохранилось клочка Старого Мира? Хотя бы в бункерах? В смысле в очень глубоких подземельях? Ведь люди тех времен, прекрасно зная, что может случиться, могли под землей соорудить убежища!
Он посмотрел на меня с глубоким уважением. Потом на монеты, словно хотел за хорошую мысль вернуть мне хотя бы одну, но потом передумал.
– Среди народа ходят такие легенды, – сказал он наконец. – Даже иногда находятся очевидцы, что натыкались на дороги, что ведут в огромные подземные города… Но всякий раз оказывалось, что все вранье, а придумывается, чтобы получить кружку эля или привлечь внимание гуляк в таверне. С другой стороны, таких слухов слишком много, так что какие-то основания есть… на самом деле, конечно, в горах иногда находят в пещерах то мечи и доспехи, что рубят все, даже камни, то странные механизмы, которые еще могли бы служить…
У меня сердце застучало чаще.
– Где эти механизмы?
– Понятно где… В северных землях святая церковь тут же все уничтожает, а в южных захватывает правитель и хранит под семью замками в своих подвалах, никого не допуская. Сам же бросает все дела и остаток жизни тратит, пытаясь разгадать секрет.
– И все бесполезно, – сказал я. – Все бесполезно…
Он уловил в моем голосе такую же горечь, что испытывал сам, глаза стали острыми.
– А зачем эти знания тебе, рыцарь?
– Потому что я пришел не с севера, – ответил я тихо. – И не с юга… А также не был на вашем востоке и западе…
Маг ахнул, задержал дыхание. Я встал, поклонился, мышь показала мне зубы, но уже не шипела. Маг не двигался, я добрался до выхода, толкнул дверь и пошел через ярко освещенную камином комнату. Одель с раскрасневшимися щеками подкладывала в огонь березовые поленья.
– Уже уходите? – спросила она.
Мне почудилось в ее голосе сожаление.
– Что у вас за странный камин, – сказал я. – У всех обычно внизу…
– У нас есть и внизу, – ответила она, – но господин маг постоянно мерзнет, ему надо, чтобы жарко было везде. У него застывает кровь. Если бы вы знали, сколько ему лет…
Последние слова произнесла шепотом, глаза округлились, на дверь в комнату мага поглядывала с испугом. Декольте стало еще ниже, или это от жары ее полные груди разбухли, уже вылезают наружу. Вся она выглядела таким лакомым пончиком, что я наступил на горло своему певцу обоими сапожищами, а девушке кивнул молча и ушел.
Глава 26
Гендельсон спал, лежа на спине. Могучий храп разносился по комнате, заставлял трепетать язычок светильника. Баронская пасть была широка, как труба подземной канализации. Я начал раздеваться, вспоминая встреченных в этом городе женщин. Именно женщин, мужские лица проходили мимо, как стертые пятаки.
К тому же с мужчинами время от времени дрались, а с женщинами я всегда лажу. Среди мужчин половина уродов, но женщины все – красавицы. И почти все либо голые, либо полуголые, либо готовые тут же смиренно раздеться и выполнять все мои прихоти. Это, наверное, мечта здешнего среднего человека… Меня, понятно, этим не купишь, и вовсе не потому, что я вот так уж стоек, как скала, просто у нас это занятие более чем доступно, цена ему копейка, но дьявол этого не знает.
Что, в этом ловушка? Похоже, что все-таки в этом. Но под ложечкой неприятное чувство, гуляет сквознячок. Неприятный такой сквознячок… От дьявола можно ожидать и более серьезного и неожиданного хода. К примеру, полуголые бабы только для того, чтобы я постоянно боролся с искушением и побеждал, побеждал, раздуваясь от гордыни, упиваясь своим благородством…
Лавка затрещала подо мной, я взял приготовленный башмак и швырнул в барона. Дело в том, что стоит мне заснуть, тогда хоть молотом по железу бей, не проснусь, но чтобы заснуть, мне нужно хотя бы минуту побыть в мире без этого дикого храпа…
Барон в испуге всхрапнул еще громче, ужаснее, очнулся. Я притворился спящим. Сон придет ко мне через пару минут, а барон все это время будет в страхе прислушиваться, осматриваться: кто же это напал, не слышно ли чужого дыхания за дверью.
Я уже почти засыпал, когда послышалось шлепанье босых ног. Потная ладонь легла на плечо, потрясла.
– Сэр Ричард! Сэр Ричард!
Я приоткрыл один глаз. Лицо барона бледно маячило в луче света из окна. Светильник, значит, ухитрился погасить по дороге ко мне.
– Что? – спросил я. – Что, вам пятки почесать?
– Сэр Ричард, – проговорил он быстро. – Наши кони измучены, но нам, кажется, повезло!.. Утром город покидает один купец, у него четверо великолепнейших коней на продажу. Если хотим достичь Кернеля как можно быстрее, хорошо бы купить взамен этих…
Я проворчал:
– Тогда утром и купим… Ах, черт!
– Не поминайте его, – взмолился Гендельсон. – Не поминайте!
– А то придет?
– Любое упоминание усиливает его мощь! Лучше почаще упоминайте имя Господа, Девы Марии…
Я уже поднимался, злой и раздраженный. Магу выложил все золото, пижон несчастный. Мол, легко приходит, легко уходит.
– И что же? – сказал я раздраженно. – Вы хотите, чтобы я среди ночи пошел искать золотые клады?
Гендельсон пробормотал:
– Ну, если хотим как можно быстрее вернуться в Зорр…
Я сжал челюсти и стал натягивать башмаки. На свободной лавке чьи-то руки разложили две пары толстых носков из грубой козьей шерсти, две рубахи: полотняную и вязаную, да еще старую потертую книгу Священного Писания. Понятно, Гендельсон читает на ночь, а убрать не догадался или захрапел раньше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});