Наконец угли сдались, оранжевые язычки охватили щепки. Она постояла перед огнем, все еще на четвереньках, красиво выгнув широкий и крутой зад. Огонь подсвечивал ее снизу, глубокие черные тени легли под глазами, и мне казалось, что они сверху и снизу окружены черными, как сажа, широкими дугами бровей. Но губы ее чуть раздвинуты в улыбке.
Она, конечно, не знала, что я наблюдаю за нею, но, повинуясь чисто женскому инстинкту, повернулась так, что линия ее высокой груди была особенно красиво подчеркнута на фоне огня, а изгиб в поясе заодно показал ее тонкую талию и, еще ярче, широкие бедра с сочным оттопыренным задом.
Она глубоко вздохнула, отчего ее крупные груди едва не выпрыгнули из глубокого декольте. В глазах блеснули, похоже, слезы от одиночества, я едва не заорал: да вот он я, вот, щас я тебя утешу!
Ага, щас, сказал я себе злобно и наступил сапогом на горло собственной песне. Песенник застонал, но все еще сопротивлялся, тужился, кровь его раздувала так, что перед глазами темнело, как ночью.
Я кашлянул, девушка подпрыгнула и быстро развернулась в мою сторону. Глаза широко распахнуты, на лице такой божественный испуг, что страстно захотелось схватить ее в объятия и утешать, утешать, утешать, всю ночь.
– Привет, леди, – сказал я. – Хозяин дома?
Она пролепетала:
– Я не леди… Меня зовут Одель, просто Одель…
– А меня просто Ричард, – сказал я. – Привет, Одель. Вообще-то я видел разных лядей, но ни одна и вполовину не такая хорошенькая.
Она слабо улыбнулась.
– Хозяин вот за этой дверью. Но он сейчас занят…
– Я не буду вламываться, – пообещал я. – Сперва постучу.
Из-под двери несло травами, настоями корешков, но также странные запахи химикатов, последний раз слышал в школе на практических занятиях по химии. Я в самом деле постучал, выждал, постучал, толкнул дверь.
В просторной комнате, заставленной старыми вещами, маг склонился над кипящим котлом. Маг стар, весь в голубом, начиная от шляпы с обтрепанными краями и длинным острым верхом, заканчивая длинным плащом цвета голубого неба и такими же сапогами голубого цвета. Из-под плаща голубой камзол, но его до половины скрывает роскошная белая борода до пояса, там висят кожаные мешочки, талисманы. На плече мага сидит крупная откормленная летучая мышь.
Обеими руками маг помешивал в котле длинным тонким посохом, с виду деревянным, но уж слишком тонок, чтобы быть деревянным, такой сломается через десяток шагов. На вершине искусно вделан светящийся шар размером с куриное яйцо. Резьба опускается от шара на ширину двух ладоней, дальше это странное дерево совершенно гладкое, без царапин и отметин.
Я стоял неподвижно, маг оставил посох в котле, всыпал туда порошок. В ответ взметнулся оранжевый огонь. Маг торопливо помовал обеими руками, бормотал. Огонь подсвечивал его снизу, лицо казалось жутким, нечеловеческим. Летучая мышь крепче всадила когти в плечо, ее оскаленную в страхе мордочку огонь подсвечивал под таким же углом, она казалась удивительно похожей на хозяина.
Я перевел взгляд на его лицо. Испуганное и в то же время торжественно-счастливое, а у мыши просто испуганное. Белые как сахар зубы блестят, растопыренные крылья просвечивает колдовским огнем, отчетливо проступают тоненькие косточки, а кожа кажется тонкой желтой пленкой.
Потом очень медленно на лице мага начало проступать выражение сильнейшего разочарования. Он опустился на табурет, откинулся на спинку. Взгляд его начал подниматься, я понял, что сейчас маг обнаружит чужака, со зла может в жабу превратить, кашлянул и сказал торопливо:
– Я только что вошел… привлеченный слухами о вашем великом умении… о великий маг!
Он сидел неподвижно, острые маленькие глазки буравили с такой интенсивностью, что я ощутил жжение.
– Кто такой? – спросил он раздраженным голосом. – Что потребовалось?
– Меня зовут Ричард, – представился я. – А нужно мне… нужно всего лишь узнать об этом мире побольше.
Его глаза удивленно расширились. Мышь открыла пасть и злобно зашипела.
– Всего лишь? – спросил маг недоверчиво. – Ни приворотного зелья, ни трав, отгоняющих троллей… ни корешка, что ломает замки и запоры?
Я отмахнулся:
– Да на фига все эти мелочи? Можно мне присесть?
Они с мышью смотрели, как я высыпал на край стола горстку золотых монет. Брови мага поднялись, некоторое время изучал монеты издали, затем потрогал их пальцем, подвигал. Мышь переступила лапами на плече, зашипела.
– Можно, – разрешил он. Пока я бережно освобождал краешек на заваленной книгами лавке, он снял шляпу и плащ, волосы оказались красиво-длинными и белоснежными, никакой лысины, непонятно, зачем все колдовские манипуляции проделывал в плаще и шляпе, вечер такой теплый.
Потревоженная мышь полетала по комнате, затем с размаха брякнулась ему на плечо. Маг перехватил мой удивленный взгляд, спросил с насмешкой:
– Что-то не так?
– Еще бы, – ответил я искренне. – Как она сидит? Ведь все нормальные мыши висят вниз головой…
Он нахмурился, разочарованный, буркнул:
– Пришлось обучить. А то болталась, как башмак, переброшенный через плечо… Да и с ненормальным магом должна быть и ненормальная мышь, как вы полагаете? Ладно, так что вас интересует… рыцарь? Ведь рыцарь, верно?
– Верно, – ответил я. – Но я странный рыцарь, как уже заметили, но промолчали.
Его глаза начали буравить меня еще интенсивнее. Во взгляде росло недоумение.
– Действительно, – проговорил он. – Таких я еще не встречал. Из дальних северных стран?.. Нет, тех жителей я знаю… Из крайнего юга?.. Оттуда-то с дальних гор, где сохранились…
Он замолчал в затруднении, я подхватил:
– Кто сохранился? Почему именно в горах?
Он развел руками.
– Горы – лучшая защита. На равнинах человек живет богаче, но страдает даже от нашествий саранчи или зайцев, а что уж говорить о войнах?
– Война добирается и в горы, – заметил я.
Он пренебрежительно отмахнулся.
– Какая война? Это не войны. Я говорю о Старых Войнах. Когда из берегов выходили не только моря, но океаны затапливали сушу, когда с неба неделями падал огненный дождь и выжигал все живое, будь это человек, зверь, муравей или трава. Когда горела сама земля… а у кого оказывалось очень глубокое подземелье и он спасался, то на поверхности находил только толстый слой пепла и оплавленные страшным жаром камни…
– Ого, – сказал я. – Тогда у горцев в самом деле шансов было больше. Да у всяких рудокопов… Жаль только, что среди рудокопов маловато светочей культуры и великих знаний. Или у вас наоборот?
Он горько усмехнулся.
– Это так, но горький смех в том, что уцелевшие рудокопы в самом деле стали светочами культуры и знаний для тех, кто начал населять землю заново. Рудокопы хотя бы видели издали сверкающие города, летающие повозки, слыхивали о деяниях великих магов… Их речи записывали, переписывали, распространяли. Потом в новых войнах все это гибло. Снова записывали уже рассказы тех, кто читал когда-то и что-то помнил, хоть и смутно… А потом, после новых войн, – уже рассказы тех, кто что-то слышал или читал тех, кто читал написанное ранее…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});