любила проводить урок с утра пораньше, – залетала с бумажным стаканчиком кофе в руке, шмякала его о столешницу и говорила скороговоркой, – а потом вспоминал, что Оксаны Игоревны больше нет, никогда не будет, а уроки эти закончились десять лет назад.
Отправились к камерам, где обычно проводили следственные действия. Муравицкая сразу решила, что категоричное нежелание надзирателей их впускать было связано с тем, что на Матвеева прямо сейчас давили, – и не ошиблась.
В «кремлевском централе» было шесть следственных кабинетов, и все они были заняты. Где-то что-то стучало, чей-то бас гремел загадочное «Ну кто твои подельники были?! И где пятьдесят рублей?!», а за одной дверью пели что-то из репертуара «Короля и шута» – но там, вероятно, в отсутствие подсудимого показания писал молодой следователь, решил про себя Олег. Кабинет, в котором заседали следователи и Мат-веев, определили практически сразу, когда громкий голос рявкнул «Цитрин!», а потом совершенно отчетливо: «Советую добровольно рассказать, как обстряпали свою делюгу».
За столом сидели трое: Матвеев в наручниках, следователь в униформе со злым взглядом, похожий на филина, и еще один в рубашке-поло.
При виде защитников щёки следователя в поло порозовели. Человек-филин выглядел заметно расстроенным.
– О, а вот и защитники. Мы…
– Не имели права начинать допрос без нашего присутствия, – отрезала Муравицкая, присаживаясь на стул рядом с Матвеевым. – Так что давайте начнем с самого начала. – Муравицкая нацепила маску дружелюбия. – Имя, звание, откуда будете.
– Сергей Сергеев, – сказал розовощекий. – Следователь по особо важным делам.
– Подполковник Уланов.
– Чудненько, – осклабилась Муравицкая. – Теперь давайте покончим с формальностями. Документы по делу можно, господин Сергеев?
Сергеев закатил глаза, но под усталым приказным взглядом Уланова сопротивляться не стал. Он протянул Муравицкой два постановления: первое – о передаче объединенного дела из московского управления следственного комитета в федеральное, и второе – о назначении новой следственной группы.
– Ого. Что, полковник Романов уже не возглавляет расследование?
– Полковник… занят другими делами.
– То-то я видела сообщения о его отставке, – угукнула Муравицкая, закинув ногу на ногу и просматривая документы. – А Алексей Фомин – это кто?
– Может, мы уже продолжим допрос? – С ноткой раздражения спросил Уланов. – Нам еще сегодня работать, знаете ли, а я тут с вами…
– А мы вас и не держим, – улыбнулась Муравицкая, возвращая ему документы. – Но понимаю: окно возможностей сужается, главное – эту возможность не проспать.
Уланов поморщился, после чего снова заглянул в лежащую перед ним бумажку и продолжил зачитывать вопросы, один похожий на другой до такой степени сличения, что казалось: можно просто оставить в протоколе отточия после слова «вопрос» и давать сразу Матвееву ответить: ничего, по сути, не изменится.
Наконец Матвеев, и без того выглядевший уставшим, хотя и старавшимся бодриться, чтобы не сдавать позиции, выдохнул:
– Слушайте, я не понимаю, зачем вы всё это у меня спрашиваете. Я не понимаю существа обвинения. Вы можете конкретно сказать, что́ я совершал и в каком году? А то у вас уже четырнадцатый год путается с двенадцатым и одиннадцатым, и у меня складывается такое впечатление, что я, не знаю, на машине времени летал в будущее, чтобы украсть у государства побольше.
– Машине времени? – встрепенулся Сергеев.
– Шутка.
Муравицкая, казалось, не вмешивалась в ход странного допроса. После еще пары вопросов по поводу деятельности театра в четырнадцатом году, которая к делу отношения не имела, Уланов устало вздохнул, и вдруг улыбка прорезалась под густыми усами.
– Вы бы все-таки рассказали о ваших делишках, Альберт Ильич. Было бы и нам, и вам гораздо проще. Мы и так уже всё, понимаете, всё знаем.
– А мы тоже, – вдруг сказал Олег.
Муравицкая и Уланов синхронно повернулись к нему, в глазах менторши – немой вопрос.
– Я тут заглянул в кое-какие старые публикации, – говорить это всё было страшно, но Олегу казалось важным перехватить у следователя инициативу, – и вспомнил, что на театр уже жаловались: сначала депутат Додонкин, требуя провести прокурорскую проверку, а потом и депутат Федоров. Это было два года назад. Как раз когда уволили московского министра культуры.
– И какое это имеет отношение к нынешнему делу? – прищурился Уланов.
– А теперь православные активисты приходят на гала-концерт в тот же театр по случаю юбилея одной радиостанции – и громят мебель и оборудование. Вызвали наряд полиции, но он просто стоял в стороне и ничего не делал. – Олег подался вперед. – И вы по-прежнему будете утверждать, что дело, которое вы ведете, не является заказным?
Уланов облизнул губы и перевел взгляд на Муравицкую. Та кашлянула в кулак.
– Простите моего коллегу, – сказала она. – Он слегка, э-э-э, усердствует.
В каком это смысле – усердствует?! Олег вытаращил глаза. Они же должны демонстрировать подоплеку этого обвинения, нет?
– Что он хотел сказать, думаю, – подхватила адвокат, – это то, что вы продолжаете задавать не имеющие отношения к делу вопросы, хотя наш подзащитный сидит под стражей уже… Сколько, Альберт Ильич?
– Три месяца. Без малого, – сказал Матвеев. – А жену за это время видел всего один раз. Мне с ней даже видеться не давали, представляете?
– Ну, справедливости ради… – начал было Уланов, но его прервала Муравицкая:
– Тут же целый ряд процессуальных нарушений. Вот смотрите…
Пока Муравицкая перечисляла статьи и постановления Верховного суда, следователь Сергеев всё больше мрачнел и всё больше косился на часы, как бы ожидая, когда эта пытка наконец закончится.
– Ладно, – сказал он наконец. – Я понял. Думаю, на сегодня мы можем закончить.
– Слава богу, – не выдержал Матвеев.
– Но мне нужно еще кое-что, – не сдержал улыбки Уланов, доставая из-под стола портфель – в отличие от саквояжа Муравицкой, новенький на вид, поблескивающий лаком. Он расстегнул портфель и положил на стол готовую форму. – Это обязательство о неразглашении подробностей расследования.
Олег с Муравицкой переглянулись. Матвеев фыркнул.
– Вы на что это намекаете, товарищ Уланов?
– Ну, дело приобрело определенный… резонанс в средствах массовой информации, – он глянул сначала на Муравицкую, потом на Олега, – и у нас есть основания полагать, что это произошло не без некоторой помощи со стороны защиты.
Муравицкая вспыхнула.
– Мы не станем ничего подписывать!
Сергеев молча следил за их перебранкой, а Уланов меж тем смахивал на кота, который наконец-то дорвался до сметаны.
– Тогда я вынужден предупредить… об определенных последствиях, если вы откажетесь пойти навстречу…
– А? – Приподняла бровь Муравицкая.
– В таком случае нам надо будет подписать еще один документ! – вскинулся Уланов. – Отказ от подписи должен быть заверен двумя понятыми! – Уланов вышел в коридор и обратился к надзирателю, дремавшему, опершись на спинку стула.
Понятых нашли быстро: ими оказались двое зэков из хозотряда, которых не нужно было долго уговаривать. Подписи они