никакого ущерба государству я не наносил.
Вопрос.
Дают показания? Кто же это? Ах да, догадываюсь. Бедная Наталья Николаевна. Я плохо знаю ее, господин Уланов. Наталья Николаевна с коллективом общалась мало. И я этому был рад, честно говоря. Она проводила финансовые операции самостоятельно. Мне было от нее нужно, чтобы мы с Цитриным могли заниматься своим делом и не вдаваться в детали бухгалтерии. Лишь бы грант реализовывался и деньги были – а остальное уже заботы Натальи Николаевны и ее отдела.
Вопрос.
Нет, я занимался менеджментом, организацией мероприятий и трудовыми отношениями с коллективом. Выплатами занимались бухгалтеры. И даже при всей склочности и нехорошей таинственности Натальи Николаевны могу вас заверить, что все средства шли исключительно на нужды театра.
Послушайте, я вам так скажу. Вот вы, товарищ капитан. Вы любите свою работу?
Вопрос.
Нет, нормально делать работу может кто угодно, хотя вы знаете, что я думаю о вашей работе, – вы ее нормально не делаете. Но это в сторону, главное – любите ли вы свою работу?
Вопрос.
А если бы начальство не поощряло, вы бы ее любили? Сколько у вас таких, как я, товарищ капитан?
Вопрос.
Цитрин? А при чем здесь Цитрин?
Вопрос.
А, я понял. Вам спустили новую методичку? Теперь скандал со «Сном в летнюю ночь», которого якобы не было, забыли, – зато хотят подверстать Цитрина под основную фабулу, да? Сценографы из вас, ребята, так себе.
Вопрос.
Делюгу? Какую делюгу? О чем вы…
И позвольте, когда я все-таки смогу увидеть своих адвокатов?
Олег
– Гуляют.
– Но полчаса назад они тоже гуляли. Сколько у зэков длится прогулка?
– Не зэков, а заключенных, – угрюмо сказала надзирательница – худая блондинка с печатью Сизифовой муки на лице. – Двадцать минут по расписанию.
– Ну! Так посчитайте: если они уже гуляли полчаса назад и сейчас продолжают гулять, это уже почти час выходит, а не двадцать минут! – Продолжала разоряться Муравицкая.
– Согласно режиму, прогулка длится двадцать минут, – отрезала надзирательница. Она занималась сортировкой каких-то бумаг, так что под возмущенные восклицания Муравицкой и мурлыканье Арбениной из маленького радио в сухой бюрократический свет настольной лампы вплывали и выплывали мягкие белые пальцы с шариковой ручкой в обнимку.
– Да, но по факту, получается, она у вас длится час! У нас что, в «кремлевском централе» теперь либеральный режим ввели?
Надзирательница подняла глаза от бумаг и смерила неприязненным взглядом сначала Муравицкую, а потом и Олега.
– Говорят вам: прогулка. Не допускают адвокатов. Что непонятного?
– Да! И вообще, у нас здесь очередь!
За спиной обнаружился пыльный на вид, красивый, но полноватый мужчина в пиджачке и с черным кейсом.
– Какая очередь? – удивилась Муравицкая.
Мужчина, не снимая с нее гневного прицела глаз, поднял зажатый в правой руке клочок бумаги. Поплывшими чернилами там были в столбик записаны имена.
– У нас очередь тут стоит! Адвокатов! На встречи! Вы записывались?
Муравицкая закатила глаза. Теперь еще и ждать, пока всех очередников запустят, подумал Олег, но Муравицкая открыла глаза и спокойно сказала:
– В законе, кажется, ни о каких очередях речи нет. Вот и я записываться никуда не буду.
Возмутившийся адвокат налился краской и собирался уже, кажется, зачитать Муравицкой отповедь, – но дверь вдруг открылась, и оттуда в предбанник выбрались мужики неопределенного бочкообразного вида, в одном из которых по чуть более дорогой одежде можно было опознать адвоката.
Муравицкая поступила как не самая договороспособная сторона – и решительно бросилась в образовавшийся проем. От неожиданности Олег замер, не зная, как ему поступить.
– Эй, женщина, вы куда?.. – Захрипела надзирательница, вскочив с места. Вскочила, впрочем, слишком быстро – и задела рукавом кипу бумаг и журнал посещений на столе. Теперь бумаги полетели на пол, и надзирательница разразилась руганью, бросившись их собирать.
– Ну, чего встал?! Будешь еще пять часов очереди ждать? – Рявкнула Муравицкая, и Олег, опомнившись, двинул в коридор за ней. За спиной слышались матюки надзирательницы и причитания неудачливого коллеги.
– Как-то нехорошо получилось, – пробормотал Олег на ходу.
– Олеж, нехорошо – когда тебя вертухай к клиенту не пускает по беспределу, и даже не стесняется, – процедила Муравицкая. – Нехорошо – закон нарушать. Нехорошо – время в очереди терять, пока подзащитного могут в карцере пиздить. А пользоваться возможностями – хорошо. Понял?
Олег понимал, почему ему нравилось работать с Муравицкой. У нее был вайб очень яркого метеорита, который сметает на своем пути любые препятствия. Что-то похожее он чувствовал и в присутствии Оксаны Игоревны, когда та еще была жива. Но проблема метеоритов в том, что они слишком быстро сгорают в атмосфере.
Дела на Цитрина, Матвеева и Маславскую объединили, поэтому последние пару недель Олегу пришлось мотаться в офис к адвокату Долгушину, защищавшему Цитрина, – скромному дядечке с седыми усами а-ля Эркюль Пуаро и в очках с круглыми линзами, с вкрадчивым голосом, из-за чего он выглядел идеальным кандидатом на роль доктора Айболита в каком-нибудь фильме, – узнавая новые повороты сюжета. Например, выяснилось, что следователи, судя по всему, решили отказаться от материалов по «Сну в летнюю ночь», зато сумма «украденного» увеличилась до умопомрачительных 200 миллионов. Вдобавок следователи стали утяжелять материалы странными фактами, которые наверняка были враньем, но на проверку которых ушло бы много времени. Например, о том, как Матвеев якобы катался на яхте с чиновницей министерства культуры Жанной Орловой, которая теперь занималась молодежным театром. Дескать, во время той прогулки на яхте Матвеев и предложил Орловой участвовать в мошеннической схеме – при полном ведении Цитрина. Казалось, что в материалы дела кидали всё, что удалось найти во время обысков в театре и дома у фигурантов, включая контракты с актерами, зарплаты осветителей и монтажеров, гонорары перформерам и проч. Фигурировали и вещдоки, но их было совсем мало: ноутбуки и расписки; рояль из перечня вещдоков тихонько исчез.
В целом, выглядела картина так, словно двое маленьких детей пытались собрать мозаику, но в процессе поспорили – и каждый стал собирать свою. И в результате получился монстр Франкенштейна, отстаивать который в суде отказался бы любой адекватный обвинитель.
Но на обвинителей у Муравицкой и Олега надежды не было.
Тем временем другая защитница Матвеева, Леховицер, заболела неизвестной хворью, так что бремя защиты бывшего гендира театра Шевченко легло на метеор-Муравицкую и Олега, который всё еще пытался ухватить бегущее время за хвост, но всегда обнаруживал, что время оказывается на шаг впереди него. Впрочем, ничего нового: бывало, он просыпался с мыслью, что буквально вот вчера ему нужно было бы пойти на занятие к Оксане Игоревне, которая