— и все — мы подставим не только себя, но и всех своих близких.
— Поэтому, — дед набирает ртом воздух, как перед глубоким нырком. — Никогда. Никому. Ни слова, ни полнамека об этом. Будь предельно осторожен и внимателен. Взвешивай любое свое слово и каждый поступок. Не дай бог, только возникнет подозрение, что ты обладаешь какими-то стратегическими сведениями и можешь что-то сделать с системой — растопчут и не заметят. Это понятно.
— Понятно, — со вздохом подтверждаю я, — буду очень аккуратен и осторожен. Обещаю тебе.
Тяжелое молчание повисло в воздухе. Солнечные лучики, игриво прыгающие по столу, исчезли, и темный полумрак сгустился в комнате, заставляя стены угрожающе нависнуть над нами.
— Но это не значит, что я буду сидеть сложа руки, пока ты будешь искать выходы на Машерова и Романова, — предупреждаю генерала. — Помнишь знаменитое выражение Марка Аврелия, переделанное масонами ордена «Кадоша»? «Делай, что должен, и будь, что будет».
Нет, нет, я никуда не полезу и никому ничего рассказывать не буду. Во всяком случае, то, что изложил сейчас в тетради, — предупреждающе вскидываю руку, видя, что генерал уже готов взорваться. — Просто я уже начал многое делать на своем, местном уровне. Зачем, я тебе уже рассказывал. «Невозможно жить в обществе и быть свободным от него». Это еще Владимир Ильич говорил. Поэтому я и начинаю с самого малого, своего городка.
— Масоны, цитаты, — ворчит Константин Николаевич, — больно ты умный, как я вижу. Книжный червь какой-то.
— Дедуль, книги — источник знаний, — шутливо выставляю вверх палец, ухмыляясь генералу. — А еще это возможность получить новую полезную информацию, обогатить свой лексикон, развить мышление и воображение. И если ты помнишь, я всегда много читал. И не только художественные книги, а еще и публицистику, историческую, военную и научную литературу. Поэтому воспринимай меня таким, какой я есть — въедливым и немного пафосным занудой.
— Ремня бы тебе по заднице дать, пафосному зануде, чтобы не сильно умничал перед дедом. Тоже мне товарищ политрук, — сурово начинает генерал, но встретившись со мною взглядом, не удерживается, и его губы начинают медленно расползаться в широкой улыбке.
— Понадобится, дед, и политруком буду, и агитатором, и сыном полка, — в моих глазах играет лукавая искорка, — если потребуется или Родина прикажет.
— Ладно уже, разошелся, профессор, — бурчит генерал, — я тебя понял, «Vincere aut mori», «победить или умереть».
Заметив удивление в моих глазах, дед ухмыляется:
— Что, не ожидал? Не один ты латынь знаешь.
— Ладно, — продолжает Константин Николаевич, — помни, что ты обещал. Если с тобой что-то случится, наши шансы изменить историю к лучшему резко уменьшаются. Об отце с матерью и мне с бабкой уже не говорю. И вообще учти, что я уже, знаешь ли, уже немолод. Могу и преставиться в любой момент.
— Дед, прекрати, тебе еще жить и жить, — возмущенно начинаю я, но старик обрывает мою речь властным взмахом руки.
— Ты все уяснил? — суровые глаза генерала пронизывают меня насквозь.
— Да, — медленно киваю. — Безрассудно на рожон лезть и язык распускать не буду. Не волнуйся. Я все контролирую.
— Хотелось бы верить, — беззлобно ворчит Константин Николаевич.
— Не переживай, дед, я тебя не подведу. Слишком многое поставлено на карту, — пристально смотрю в глаза генералу.
Наши взгляды скрещиваются, словно два клинка.
Константин Николаевич медленно кивает. На мое плечо опускается крепкая рука деда.
— Считай, что ты меня убедил.
8 октября 1978 года. Воскресенье
— Ну как, понравилось выступление наших бойцов? — гремит голос сэнсея, отражаясь от стен зала гулким эхом. Мальцев картинно замирает в стойке с поднятыми вверх кулаками. Зеленый маскхалат красиво облегает атлетический торс.
Разбросанные в стороны Миркин, Потапенко, Волобуев правдоподобно изображают трупы. Полежав несколько секунд в живописных позах, ребята встают и подбирают макеты ножей и автомата Калашникова.
Зал взрывается бурными аплодисментами. Азартно хлопают в ладоши детдомовцы, бурно рукоплещет пришедшая из рабочих общежитий, заводов и вузов молодежь, прочитавшая наши приглашения. Улыбается уголками губ Елена Станиславовна, прибывшая с большой толпой детдомовцев. Недалеко от нее, развязно привалившись к стенке, стоят белобрысый с Бидоном и остальная гоп-компания. По мелькающей в их глазах секундной растерянности и изумленным рожам вижу: они впечатлены. Но через мгновение на лица гопников и их боевых подруг снова возвращаются кривые презрительные ухмылки.
«Ну ничего, через минуту я надолго сотру эти выражения с ваших морд», — злорадно думаю я.
Сейчас в зале не протолкнуться. Все пространство возле ковра забито людьми. Первые ряды сидят на заранее расставленных скамейках, последние стоят, заполняя пространство до самых стенок. Внимательно смотрю на окружающих. Равнодушных нет. Всех переполняют эмоции. Горящие восторгом глаза, раскрасневшиеся довольные лица. Вижу Ваню, Пашу и Аню, стоящих вместе с Тимуром Мансуровым, Смирновым и другими одноклассниками рядом с входом.
У самого ковра сверкает вспышкой фотоаппарата Вероника. Поймав мой взгляд, блондинка задорно вскидывает вперед руку с выставленным вверх большим пальцем. Еле заметно киваю в ответ.
Среди оживленно галдящих детдомовских малышей, сидящих прямо перед татами, мелькают знакомые бантики. Отыскиваю взглядом Машу. Кроха улыбается мне, сверкая маленькими белыми зубками, и машет рукой. Подмигиваю ей в ответ. Рядом с ней примостились на скамейку Валя и Оля. Брюнеточка с любопытством вертит головой, разглядывая присутствующих, Ольга сидит со скучающим лицом.
— А теперь, — гремит голос сэнсея, — желающие могут проверить себя и поработать с самым младшим по возрасту нашим бойцом — Алексеем Шелестовым, учеником десятого класса.
Мокрые от пота бойцы покидают ковер. Иду, аккуратно раздвигая присутствующих, прямо в центр татами. Возникает ощущение, что заботливо наглаженное и накрахмаленное мамой белоснежное кимоно скрипит при каждом движении. На моих руках боксерские перчатки, немного усовершенствованные умельцами-знакомыми Игоря Семеновича. Они чуть обрезаны в конце и имеют отверстия для пальцев, чтобы позволить бойцам полноценно применять захваты в борьбе.
Ого. На татами выходят сразу трое парней. Один под два метра ростом, костлявый, но широкоплечий, второй — крепенький такой боровичок, с мощной налитой силой фигурой, третий — ростом с меня, сухощавый, но сухой и жилистый.
— Минуточку, — поднимаю я руку в перчатке, — с удовольствием сражусь с вами всеми. Но я еще раньше обещал бой своему знакомому. Первым будет он.
Отыскиваю