— Это невозможно! Этот король-юнец не мог так быстро продвинуться вперед, — с нажимом сказал он, как будто надеялся, что его убежденность поможет развеять обман.
Уолтер Алджернон сочувственно улыбнулся.
— Уверяю вас, я сам был свидетелем сражения.
Он полез за пазуху и вытащил серебряный медальон, величиной с человеческую ладонь, если растопырить все пальцы. Аль-Адиль почувствовал, как сердце ухнуло вниз и закружилась голова. Даже издали он понял, что это за амулет.
Крепкий страж выхватил медальон из рук обычно нервничающего посланника. Сейчас герольд стоял уверенно, расправив плечи, а в его походке появилась даже некая вальяжность. Аль-Адилю хотелось проткнуть копьем гениталии высокомерного ублюдка и пригвоздить его к стене.
Саладин внимательно осмотрел амулет, как будто ища признаки подделки. На одной стороне был изображен королевский орел — личный символ Саладина, на обороте — любимые строки султана из Корана, в которых говорилось, что пристанище праведника там, «где прекрасные сады и текут реки». Наконец он поднял глаза и мрачно признал:
— Это городская печать. И она подлинная.
После этих слов раздались возмущенные протесты, в которых сквозили недоверие, гнев и отчаяние. Аль-Адиль не сводил глаз с брата, который сидел не шелохнувшись с зажатым в правой руке амулетом. Впервые Саладин не стал успокаивать взволнованную толпу, а дал всем волю выплеснуть эмоции, которые правителю не пристало выражать публично.
Аль-Адиль помнил, что Саладин сам приказал отчеканить эту печать, когда Акра сдалась мусульманам во время завоевания Палестины. Султан подарил печать своему доверенному лицу — египетскому генералу Каракушу, который был назначен правителем Акры. Каракуш повесил печать непосредственно над троном в своем дворце, стоявшем в самом центре города. А сейчас эта печать в руках варваров.
При мысли о еще одной, пока не озвученной трагедии, которая тоже постигла султанский двор, аль-Адиль почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Вот уже несколько дней от Таки-ад-дина не было весточки. Возникала большая вероятность, что его отважный племянник геройски погиб, защищая город, как и большая часть его армии — превосходные королевские всадники. Мусульманская армия потеряла одного из самых славных воинов и большой отряд своих лучших солдат, что стало огромным ударом по боевому духу мусульман.
Уолтер попытался было снова заговорить, но его голос потонул в какофонии криков, эхом разносящихся по залу. Он закрыл рот и стал терпеливо ждать, как будто теперь, когда крестоносцами был нанесен первый сокрушительный удар по оборонительной линии Палестины, у герольда появилось вдоволь времени. Саладин, прищурившись, наблюдал за ним, словно пытался читать язык жестов, затем велел пажу восстановить порядок. После нескольких продолжительных ударов жезлом по мраморному полу шум стих до едкого шепота и посланник мог продолжать свою речь.
— Мой господин уверяет, что не забудет твоей доброты, когда ты послал лекаря ему на помощь, — говорил Уолтер. — Если сдашься, тебе окажут должный почет.
Его слова пронеслись по залу правосудия подобно звону колокола. Обычно подобные оскорбительные заявления встретили бы разгневанное недовольство: дерзкого посланника приказали бы казнить, но сейчас все внимание было обращено на султана. Когда подтвердилось падение Акры, над Иерусалимом нависла неминуемая угроза. Любой придворный понимал, что в такой ситуации обсуждать условия может только монарх.
Саладин взглянул на брата, потом на собравшихся сановников. По его лицу ничего не возможно было прочесть. Аль-Адиль понимал, что если султан надеется на поддержку своей трусливой свиты, то его придется разочаровать. Большинство уже, вероятно, строили планы, как бы побыстрее убраться в Дамаск. Именно в этот момент курд-великан увидел, насколько в действительности одинок его брат. Аль-Адиль был свидетелем того, как Саладин сплотил вокруг себя толпу неподготовленного простонародья и привел ее к невероятным победам, сначала низвергнув халифат Фатимидов в Каире, а потом отбив Иерусалим у несокрушимых франков. И совершил он это без всякой поддержки титулованных толстосумов, которые после победы заполонили его двор. И сейчас, когда на горизонте замаячила угроза потерять состояние, эти «надежные» союзники готовы были в любую минуту бросить султана, чтобы спасти собственную шкуру. Как и на заре своего пути, султан был одинок, и этот путь, похоже, приближается к концу.
Если Саладин в глубине души и знал о своем истинном одиночестве, то он никоим образом этого не выказывал. Султан сидел молча, словно проглотил язык, и пристально смотрел в глаза самонадеянного герольда. Когда же он заговорил, голос его звучал спокойнее и мягче, чем когда бы то ни было. Во всяком случае, аль-Адилю не доводилось наблюдать такого, но последний чувствовал: за ужасающим затишьем грядет настоящая буря.
— Передай своему королю, что я не успокоюсь, пока франкская чума не будет изгнана из Палестины навсегда.
Уверенность, прозвучавшая в словах Саладина, запала в самое сердце аль-Адиля, словно киркой пробив ледяную стену. В это мгновение он понял, что его брат будет сражаться до последнего, чтобы защитить Священный город, и на какую-то секунду аль-Адиль и в самом деле поверил, что султан победит, несмотря на изменчивое течение времени.
Слова султана тронули сердца испуганных людей, собравшихся вокруг него, и некоторые дворяне стали издавать приветственные возгласы и боевые кличи. Но большинство молчало, явно просчитывая в уме, говорит ли их султан очевидную правду или это его обнадеживающие фантазии.
Герольд, со своей стороны, оставался невозмутим под испепеляющим взглядом султана. Аль-Адиль прикинул, насколько бы хватило этого напыщенного индюка, если бы он воткнул в его задницу саблю.
— У моего короля есть еще одно послание.
Саладин поднял руку и щелкнул пальцами перед лицом. Он по-прежнему не сводил внимательного взгляда с побледневшего посланника.
— Говори.
Даже аль-Адиль заметил, что Уолтер проявил некую сдержанность, передавая это последнее известие. Но гонец откашлялся и продолжил:
— У наших солдат в качестве гостей находятся три тысячи жителей Акры.
Это было совершенно неслыханно.
— Ты имеешь в виду в заложниках, — зарычал аль-Адиль, несведущий в тонкостях дипломатического языка.
Посланник проигнорировал выпад аль-Адиля и сосредоточил все внимание на султане, как будто желая половчее преподнести свое щекотливое известие.
— В условиях войны трудно гарантировать безопасность и поддержку нашим гостям, — продолжал Уолтер, извиняясь за очевидную, но мучительную правду. — Мы на чужой земле, и наши запасы ограничены.