Саладин прекратил мерить шагами комнату и взглянул на Мириам. Внезапно он показался ей настоящим стариком, уставшим, с давно потухшими глазами.
— Сегодня вечером я узнал об участи Таки-ад-дина, — медленно произнес он.
Мириам напряглась. Она знала, что этот юноша, который провожал ее в лагерь крестоносцев, был Саладину ближе родных сыновей. Его смерть станет настоящим ударом для султана, и она не была уверена, сможет ли найти подходящие слова соболезнования, чтобы облегчить его горе.
— Поведай мне об этом, — единственное, что она смогла произнести.
Казалось, Саладин подыскивает слова, как будто не может поверить, что его мир в одночасье перевернулся с ног на голову.
— Он выжил при падении Акры, но бежал.
Мириам от удивления открыла рот.
— Не понимаю.
— Таки-ад-дин обвинил себя в потере города и захвате его жителей, — с горечью продолжал Саладин. — Я получил весточку о том, что он с выжившими всадниками поскакал на север, на Кавказ.
— Но он же не бросит тебя? Только не сейчас, когда он так тебе нужен!
— В его венах течет кровь Айюба, — ответил Саладин. — Ему очень стыдно показываться мне на глаза. Мой племянник явно считает, что настолько сильно обесчестил себя, что должен отправиться на землю наших предков и искать прощения на их могилах. Я лишь молюсь о том, чтобы духи предков посоветовали ему вернуться, потому что мне нечего ему прощать. Даже если бы он стоял на страже Иерусалима и не сберег город, я без раздумий пожертвовал бы жизнью ради него.
Мириам была крайне изумлена. Не могла понять этот странный мир воинов-горцев с их непостижимым кодексом чести. Будучи неспособна объяснить себе причины дезертирства самого ценного полководца Саладина в столь неподходящий момент, она попыталась перевести разговор на Ричарда Львиное Сердце, чью откровенную продажность она, по крайней мере, могла понять.
— А что король Ричард? Ты уступишь его требованиям?
Султан вздохнул.
— У меня нет выбора. На чаше весов жизни трех тысяч горожан.
— Но двести тысяч динаров! Я даже не могу себе представить такую сумму!
Саладин присел на краешек кровати, но без всякого намека на то, чтобы привлечь к себе Мириам.
— Я послал весточку к багдадскому халифу с просьбой дать денег и прислать подкрепление, но, признаться, не очень на него рассчитываю.
Его поступок был оправдан, однако Мириам не понимала, почему он так пессимистично настроен. В Багдаде такие сокровища, что казна Сирии и Египта покажутся кошельками нищего, а халиф, по меньшей мере номинально, является верховным правителем всего мусульманского мира, включая Палестину. Мириам думала, что он с готовностью отопрет свою казну, чтобы защитить Святую землю от завоевания вскоре после ее удивительного освобождения.
— Разумеется, верховный правоверный не оставит тебя, — сказала Мириам, пытаясь зажечь надежду в его сердце. Она никогда не видела султана таким поникшим, и это не давало ей покоя. В Каире, еще будучи девчонкой, Мириам слышала чудесные истории о военном гении и непобедимости Саладина. Блистательное завоевание Иерусалима лишь возвысило его в глазах миллионов. Он стал мечом Аллаха. Неужели падение какого-то портового города и трусливое бегство одного из военачальников может довести этого легендарного человека до отчаяния?
Саладин сжал голову руками. В этот момент он был похож на человека, который всю свою жизнь куда-то бежал, пока не понял, что эта дорога ведет в глухой тупик.
— Халиф презирает меня больше, чем ненавидит франков, — признался Саладин. — Он видит во мне прямую угрозу своему правлению.
Мириам, конечно, знала, что власть и репутация Саладина не дают покоя Багдаду, но она и представить не могла, что подобные размолвки смогут помешать сплотиться против такой серьезной угрозы, как вторжение варваров.
— Но он же не допустит падения Иерусалима только ради того, чтобы указать тебе твое место, — сказала она, но даже для нее это были всего лишь пустые слова.
Саладин провел рукой по волосам и взъерошил их. Мириам заметила несколько седых прядей, которые всего несколько недель назад блестели, как смоль.
— Ты видела когда-нибудь курильщиков гашиша, Мириам?
Это был необычный вопрос, но она уже привыкла, что во время их приватных бесед султан часто говорит загадками и проводит аналогии.
— Видела, — ответила она, и память услужливо напомнила тот день на базаре, когда султан облачился нищим, чтобы добиться Мириам. — На базаре. Они похожи на попрошаек с мертвыми глазами.
Саладин кивнул.
— Меня однажды попросили рассмотреть дело о женщине, которая, будучи одурманена гашишем, убила собственного сына, — сказал султан дрожащим голосом, как будто воспоминание об этом случае до сих пор причиняло ему боль. — Сын пытался спасти мать, уничтожив ее запасы гашиша. В отместку она перерезала ему горло.
— Боже! — искренне ужаснулась Мириам. Она видела, как у Саладина заблестели глаза, и почувствовала дрожь во всем теле. Она никогда не видела, чтобы султан плакал. Он всегда отлично умел владеть собой, никогда не забывал о производимом на других впечатлении и о своей священной обязанности, которую накладывал на него сан. Несомненно, события последних дней сделали его чрезвычайно уязвимым. И Мириам было больно это видеть.
Она подошла к нему, обняла, и Саладин, словно обиженный ребенок, склонил голову ей на плечо. Она крепко прижала его к себе, надеясь передать ему собственную силу. Ей не хотелось видеть его сломленным. Она этого не перенесет. Если уж он не может устоять под натиском этих ужасных, потрясших мир событий, как же тогда выстоять остальным?
Мириам гладила его волосы, и Саладин начал успокаиваться — казалось, к нему возвращалось самообладание. Наконец он поднял глаза на девушку, его лицо уже не искажалось от сдерживаемых эмоций. Вновь возведена плотина — восстановилась иллюзия бесстрастного спокойствия.
— Власть — это тот же наркотик, Мириам, — невозмутимо заявил он голосом, которым вещал, когда примерял на себя роль учителя. — Однажды вкусив, ты жаждешь больше, и это продолжается до тех пор, пока желание не поглотит тебя. Ты готов убить даже тех, кого любишь, если они встанут на твоем пути. Халиф именно такой.
Мириам погладила его по щеке и заметила, что щека перестала подергиваться.
— Я ненавижу мир мужчин с его войнами и играми во власть, — призналась она.
Впервые за долгое время Саладин улыбнулся.
— Ты начинаешь говорить, как султанша, — сказал он. — Но я подозреваю, что она не любит мужчин по другой причине.