свой титул московской царицы несмотря ни на что. Но где найти силы, средства для достижения этой цели? Где деньги, без которых ничего нельзя было сделать? Где войско, которое могло бы победить ее врагов? Все это было у Вора, и, лишенная всего, она бросилась туда, где для нее светил хоть какой-то луч надежды. Поведение Марины еще раз подтвердило ту истину, что гонор – не истинная гордость, а прикрытие ее отсутствия. Согласившись запятнать себя сделкой с Вором, она перестала быть законной московской царицей и сделалась соучастницей обмана русского народа, тушинской воровкой, коронованной шлюхой, кочующей по рукам самозванцев. Марина была не «игрушкой судьбы», как она любила называть себя впоследствии, а жертвой собственного непомерного честолюбия.
Глава 5
Тушинская царица
Олесницкий откланялся Вору 19 сентября и уехал в Польшу. Вместе с ним Тушино покинули Павел Мнишек, Сигизмунд Тарло и многие другие освобожденные Шуйским поляки, большей частью женщины.
Между тем надежды Вора на сдачу Москвы не оправдались, а штурмовать столицу он не решался. Рожинский предложил блокировать Москву и уморить ее голодом. До сих пор тушинцы контролировали подходы к городу со стороны Смоленска и Твери; дороги на Калугу и Тулу прикрывать не было необходимости – там Шуйский не мог рассчитывать на поддержку; оставалось отрезать Москву от севера и востока – Ярославля, Суздаля, Коломны, Рязани, Казани, Нижнего Новгорода.
Осенью Сапега с 10 000 поляков и казаков обложил Троице-Сергиеву лавру. Штурмом монастырь взять не удалось, осажденные с успехом взорвали подведенный под стены подкоп. Однако, несмотря на неудачу тушинцев под Троицей, весь север – Ростов, Переславль, Юрьев-Польский, Суздаль, Ярослав, Углич, Владимир, Муром, Устюжна, Вологда, Псков, Великий Новгород – объявил о своем признании Дмитрия.
Из Москвы в тушинский лагерь хлынул поток перебежчиков. Дорогу показала родня Романовых – князья Алексей Сицкий и Дмитрий Черкасский. За ними последовали князь Дмитрий Трубецкой, князья Засекины, князь Федор Барятинский и многие другие бояре. Некоторые боярские семьи, желая застраховаться на обе стороны, поступали так: отец оставался в Москве, сын ехал в Тушино. Появились так называемые «перелеты» – люди, кочующие из одного стана в другой. Московские приказы почти опустели – подьячие подались к Вору. В конце концов защиту столицы пришлось взять на себя простым горожанам и беженцам из областей, захваченных тушинцами.
Пока было тепло, Тушино представляло собой нечто вроде огромного табора, раскинувшегося под открытым небом. Сюда ежедневно прибывали новые отряды поляков – вооруженные короткими палашами и длинными копьями грозные гусары, с крыльями у седел, покрытых звериными шкурами, а также закованные в броню латники. Шумной ордой подвалили 40 000 запорожцев во главе с атаманом Иваном Заруцким; своими красными шароварами, длинными черными киреями (куртками), высокими бараньими шапками они придавали Тушину вид восточного базара. Москвичей можно было отличить по колпакам, высоким воротникам и длинным рукавам, собранным в складки. Осаждавшие сами не знали, сколько их было, но числом они уже едва ли не превосходили 100-тысячное население Москвы.
Марине было неуютно в этой толпе, где ей оказывали мало почтения. Даже Сапега стремительно терял рыцарские повадки. Так, однажды он явился к ней нетрезвым, просидел у ней полчаса и за это время так напился, что на обратном пути свалился с лошади и расшиб голову. Если подобным образом бесчинствовал ее покровитель, можно себе представить, как вели себя другие тушинцы! А из бывших спутниц и спутников при ней оставались только трое – брат Станислав, бернардинец отец Антоний из Львова и фрейлина Варвара Казановская.
С наступлением зимы в Тушине начали тысячами вырастать дома (на Руси в то время складывали деревянные дворцы за несколько недель, избу собирали за день). На окрестные города и деревни наложили повинность – доставлять в Тушино срубы для изб; капитаны и ротмистры получали сруба три и устраивались с полным удобством. Казаки, как некогда в Кромах, рыли землянки, которые больше походили на погреба, – так обильно были они напичканы награбленным добром. Рядом с избами солдат вырос богатый посад, где жили и держали лавки с товарами три тысячи торговцев. Для лошадей строили из хвороста и соломы загоны. Из Литвы, Полыни и со всей Московской земли в Тушино стекались распутные женщины, иных привозили с собой сами вояки, третьих захватывали, чтобы получить выкуп (среди последних бывали такие разбитные бабы, которые после выкупа их отцами и мужьями сами вновь прибегали в развеселое Тушино).
Возникло любопытное и едва ли не единственное в истории явление – город осаждал город.
Еды и вина было в достатке, недоставало одного – денег. Вор был щедр в своих обещаниях и, по словам Мархоцкого, «как в Евангелии, всех равнял по службе, хотя бы кто пришел позднее всех», но платить войску было нечем. Дань, разверстанная по городам Северской земли, не приносила больших доходов – до сих пор наемники получили всего· 30 злотых, а долг Вора войску составлял огромную цифру в 14 миллионов злотых. Шляхтичи попытались взять дело в свои руки. Завладев канцелярией, они разослали от имени «царя» указы по северным городам с требованием платить дань деньгами и съестными припасами. Эти указы в каждый город развозили новые баскаки – один поляк и один русский. Вор воспротивился такому самоуправству, посягающему на его карман. Он тайно разослал другие указы, в которых советовал своим подданным не уплачивать этих податей и даже «потопить» их «взыскателей». Письма эти сделались известны в лагере, и шляхта пришла в страшное негодование. Всеми делами окончательно завладел князь Рожинский. Он помыкал Вором как хотел, а о спину князя Адама Вишневецкого, также посягавшего на первенство, обломал свой костыль, которым был вынужден обзавестись после тяжелого ранения в ногу.
Гнев шляхты распространился и на Юрия Мнишека. Его подозревали в том, что он завладел значительной суммой, взятой в Пскове. Воевода смог уехать из Тушина лишь после того, как полностью рассчитался со шляхтичами. 17 января 1609 года он покинул лагерь со свитой из 150 донцов. «Царь и воинство» проводили его. Марина, как мы знаем, пребывала с отцом в ссоре. Мнишек ехал хлопотать за Вора перед королем. Через неделю вслед за ним в Варшаву отправились посланники от польских конфедератов, находившихся в Тушине, чтобы оправдать перед королевской милостью свое пребывание в Московском государстве вопреки монаршей воле и убедить Сигизмунда не чинить им никаких препятствий в войне с Шуйским. Вместе с поляками поехал посол Вора, его секретарь Федор Нехороший-Лопухин, – предложить королю и всей Речи Посполитой «вечную дружбу и прочную, искреннюю любовь». Марина в личном письме к отцу просила поддержать усилия этого посла.
Но Сигизмунд III уже не доверял Дмитриям, что бы они ему ни сулили. Он задумал воспользоваться смутой