— Да ты что! Боги Мирра специально…
Энохла поднялась почти до конца лестницы и вдруг замерла. Серый с ходу уткнулся ей в спину.
— Что там?
— Кто это сделал?!
— Что?
— Это!!!
Волк выглянул из-за ее плеча.
Красный сундук был открыт, и при ярком солнечном свете, беспрепятственно вливающемся в огромную дыру в соломенной крыше дома, были ясно видны разбросанные вокруг него вещи.
Никаких сандалий среди них не было.
Старушка издала яростный вопль.
— Проклятье!!! О, Боги!.. Будь ты проклят, негодяй!!!..
— Кто?
— Я должна была догадаться!
— Что?
— Это этот подлый Нектарин! Он подслушивал! О, исчадие Сабвея!..
— Кто такой Нектарин? — Лукоморец начал понимать, что произошло что-то нехорошее.
— Подлая змея, называющая себя героем! Отвратительный слизняк с отвагой зайца! Теперь я поняла, что ему в действительности было надо! Не старые глупые грайи! Нет… О, как же мы могли быть так слепы и беспечны…
— Да что случилось-то?..
— Наши внученьки, наши маленькие горгоночки в опасности! Ох, деточки!..
От такого подхода к вопросу отрок Сергий чуть с лестницы не свалился, но вовремя ухватился за грайю.
— Но они же бессмертные?.. — смог даже выговорить он вместо «ничего себе, деточки.»
— Голотурия и Актиния — да, но не Медуза! Я чувствую, ему тоже нужна ее голова!
— Тоже? А кому еще?
— Ну, как кому? Ты же не думаешь, что они сами высекают все эти статуи из какого-то дурацкого мрамора?
— Но до сих пор ведь обходилось?..
— Да, конечно. Всегда обходится. Но все равно — я каждый раз так волнуюсь, так волнуюсь!.. Эти герои могут быть такими навязчивыми!.. А этот Нектарин так просто чокнутый какой-то! Все нормальные герои всегда приходят прямо к нам и спрашивают, как найти Горгон. И не то, чтобы мы от кого-то это утаивали…
Со стороны гостя донесся какой-то странный звук, как лягушку раздавили.
— Что ты говоришь? — прервала причитания на полуслове Энохла.
— Нет, ничего… — невнятно пробормотал тот, необъяснимо краснея.
— Ну, так вот — а про этого слава нехорошая идет, что он победил…
Ах, победил. Герой, типа. Конкурент, значит.
Ну, этого я не потерплю. Пусть пеняет на себя.
— Ничего, не волнуйтесь, бабушки, я с ним разберусь.
И Серый, сиганув сквозь дыру на землю, стрелой понесся от гостеприимного дома туда, где Мека караулил Масдая.
* * *
«…приди, Изоглосса.Шаг твой летучий услышать хочу я в ночи бессонной.Глазом таинственным смотрит луна, наш грустный свидетельСтрасти безумной, прощанья с тобой, слез и печали…»
Она смахнула с пергаментного листа романа непрошеную слезу, грозящую размазать как минимум шесть строчек страницы триста три в «Гегемоне и Изоглоссе». Она всегда плакала, когда читала эту сцену. И следующую. И ту, которая следовала за ней. И после нее. И потом еще одну. И так — до конца. Редкий носовой платок дотягивал до середины поэмы.
Она в изнеможении откинулась на каменную стену своей маленькой потайной пещерки.
Какая страсть!.. Какая любовь!.. Какие муки претерпевала несчастная Изоглосса ради того, чтобы встретиться с возлюбленным на краю могилы и вместе принять смерть от мстительной руки ревнивого царя Анакретона!..
Вот это жизнь!
Вот это настоящая любовь.
Какая могла бы быть у них с Нектарином…
Она захлопнула фолиант, прижала его к груди и, зажмурив глаза, представила: это не Изоглосса, а она сама, переодетая мальчиком, пробирается в темницу, и не к Гегемону, а к Нектарину, и говорит ему: «…Боги послали мне знак — зяблик запел у колодца. Вестник он добрых вестей — план мой побега удастся…». А Нектарин ей в ответ: «Слово я дал умереть — боги свидетели были, клятва моя нерушима, должен я завтра принять смерти простое объятье…»
Нет.
Так не хорошо.
Только встретились наконец-то — и сразу умирать. Да еще вместе. Нет. Лучше представить, как в «Хлориде, дочери Аммония». Он как будто приезжает свататься к старшей сестре — ну он же не знал, как будто, что она такая мымра, но в день помолвки встречает меня в саду под оливой и говорит: «Спала с очей пелена… Только Светило узрев, чары Луны забываешь…» А я ему…
– Вон она!!!
– Ах ты, бездельница!!!
– Книжки опять свои читает!
– Ишь ты, куда спряталась!
– Думала, мы ее здесь не найдем!
О, боги Мирра!..
Только не это!!!
Сестры!!!..
Она быстро сунула книжку в куст ананасов и как ни в чем ни бывало помахала мгновенно вспотевшей ладошкой несущимся прямо к ее потайному месту сестричкам-змеюкам.
— А я тут сижу, на море смотрю…
— Ага… На море…
— А там что?!
— Где?
— Там!!!
— Где — там?
— За спиной!
— Ананасы?
— Не прикидывайся дурочкой! За виноградом в скале что?
— Ничего!..
— Щаз! — Рия, наконец, добралась до пятачка, на котором еще минуту назад так безмятежно предавалась мечтам влюбленная девочка, и, отбросив театральным жестом толстую портьеру из виноградных листьев в сторону, открыла всем на обозрение вход в ее потайное убежище.
— Ты не имеешь права! Уходи отсюда! — Она бросилась к сестре, но было поздно.
И она, и подоспевшая весьма кстати Ния уже разглядывали, хихикая, ее сокровища.
Святилище ее героя, ее кумира, ее бога было осквернено.
Жизнь, такая прекрасная и волнующая еще минуту назад, была окончена.
— Мими, деточка, — скорчив назидательную физиономию, обратилась к ней Ния. — Ну, ты сама понимаешь, что ты такое делаешь, а? Ну, ты понимаешь, кто ты, и кто он, а? Такие, как он…
— И посмотри на свою прическу! Это же стыдобушка! Узамбарские косички! Это же додуматься надо! Тоже, поди, в своих… книжках… вычитала?
И что это у тебя там за склад?
— Выбрось эту гадость немедленно! Ты бесчестишь всю нашу семью, бестолковая девчонка! — Рия решительно двинулась вперед, и разрушение было у нее в глазах. — Откуда только она все это натащила!..
— Не тронь! Уходите!!!.. — и снова слезы хлынули из ее глаз, но в это раз это были слезы бессильной злости и отчаяния.
— Ты на кого кричишь!..
— Что вы понимаете вообще в жизни!.. Дуры!.. Старые девы!.. Шпионки!.. Ненавижу!.. Видеть вас больше не хочу!!!..
После такого позора оставалось только умереть.
И она, не разбирая под ногами дороги, бросилась вниз, захлебываясь от рыданий.
* * *
Усталое, но довольное солнце не спеша приближалось к горизонту, когда голодный и чрезвычайно злой Серый увидел прямо по курсу еще один остров.
Теперь, угрюмо подумал он, он, кажется, стал понимать, почему острова назвали Барбосскими. Потому, что их тут как собак нерезаных, и никто не знает, как который из них называется.
Дело было в том, что карта, нарисованная заботливыми грайями, отправилась в самостоятельный полет с первым порывом ветра над морем, а аборигены, считающие каждый остров, на котором могло поместиться более десяти избушек — государством, а архипелаг — супердержавой, давали своим родным странам сугубо индивидуальные названия, забывая при этом сообщить их остальным. Как-то раз, опросив жителей каждого из трех островов на предмет названий двух соседних клочков суши, расположенных поблизости, запутанный вконец Волк получил шесть различных имен. Держа в памяти школьные уроки математики, продолжать эксперимент он не решился.
Конечно, он пробовал и просто спрашивать, где тут, мол, у вас живут Горгоны, но, так как каждый раз ответ состоял из взмаха руки в неопределенном направлении и нового названия, такую практику он тоже вскоре прекратил, и теперь, кроме «Где тут у вас можно купить пожрать?» и «Горгоны здесь живут?», глупых вопросов не задавал.
Желудок, с утра не видавший ни крошки съестного, с укоризной напомнил хозяину, что сапоги-самобранки достались Ивану, а ему — только сварливый и, судя по всему, очень невкусный ковер, и далее потребовал срочно и в ультимативной форме хотя бы хлеба, сыра и копченой колбасы с помидорами.
С его стороны острова никаких поселений видно не было, и Сергий, решив отложить поиски местной столицы в дальних кустах или в каком-нибудь корявом овраге на следующий день, приказал Масдаю приземляться.
Для лагеря Масдай выбрал самый просторный карниз крутого берега, с отвесной стеной — с одной стороны, и потрясающим видом на закат — с другой. Единственный недостаток — отсутствие сухого топлива для костра — легко исправлялся прогулкой к широкой береговой полосе, на которой в изобилии, как кости доисторических монстров, белели разнокалиберные трупы деревьев, выброшенных когда-то штормами.
Набрав полную охапку елок-палок, Серый уже собирался подниматься по крутой тропинке обратно, как вдруг услышал доносящиеся из-за большого камня метрах в ста от него непонятные звуки. Как будто какая-то зверюшка то ли скулила, то ли повизгивала.