Читать интересную книгу Царь Сиона - Карл Шпиндлер

Людгер окончательно сбился и не мог продолжать своей речи, тем более, что Бокельсон сухо и серьезно перебил его словами:

— Ладно, но ты должен нарисовать мой портрет. Я не шучу!

Живописец поднялся и, робко теребя руками свою шапку, сказал:

— Вашему величеству известно, что писание картин запрещается пророками и уставом Нового Сиона…

Художник начал было длинный текст из книги премудрости Соломона, но опять сбился и стал отирать со лба крупный пот. Бокельсон докончил за него и прибавил:

— Писание говорит здесь не столько об изображениях людей и животных, сколько о проклятых идолах, которыми нечестивые язычники оскверняют учение Христово. Но оно не запрещает оставлять портреты славных государей в назидание потомству. Нарисуй же мой портрет, друг мой Людгер: я приказываю тебе. Ты никогда не дождешься лучшего случая, чтобы написать мой портрет: сегодня, пожалуй, лев победил на моем лице обезьяну… Не смущайся же! Ведь я без твоего ведома давно уже взял тебя под свое покровительство, любезнейший. Я знаю, что ты стащил из собора несколько богохульных картин и скрыл их в своем доме. Но царь столь милостив к тебе, что не хочет и знать этого… Впрочем, не хочу принуждать тебя ни к чему. Успокойся, приди в себя и завтра явись во дворец писать мой портрет. Я заплачу тебе за твое тленное произведение моим нетленным золотым изображением.

Щедрый царь выложил несколько золотых монет на пустой стол живописца.

— А пока, — прибавил царь, вставая, — мне хочется пить. Дай-ка чего-нибудь холодненького промочить горло.

Живописец усердно тер себе глаза, точно ему страшно хотелось спать; в ушах у него звенело. Дрожащими губами он пролепетал:

— В моем погребе ничего нет; все мои бочки пусты.

— Так есть же у тебя колодезь, мой друг! Вода, почерпнутая для меня рукой твоей дочери, покажется мне вкуснее рейнвейна.

— Ах, дочь моя… Ваше величество разумеет, верно, Анжелу?… Великодушный повелитель Сиона, ты снова растравляешь мои старые раны. Какой ангел может сказать мне жива ли еще моя дочка?

Царь взглянул живописцу прямо в лицо и погрозил пальцем.

— Ты забрал что-то скверное в свою башку. Неужели ты серьезно думаешь обмануть меня, царя, властителя нового храма, который так же хорошо знает будущее, как ты вчерашнее? Ты скрываешь в погребе драгоценную вещь, которая действует благодетельнее и сильнее, чем вино. Напрасно пытаешься скрыть от меня твою дочь. Приведи ее сюда! Я хочу ее видеть.

— Но если я тысячу раз клянусь тебе! — воскликнул Людгер с неестественной живостью.

— Изменник! — загремел Бокельсон. — Так ты смеешь еще притворяться и издеваться надо мною? Язычник, сын Ваалов, так ты хочешь, чтобы я сам показал тебе твою дочь, раньше чем отрубить тебе твою нечестивую голову!

Он бросился на живописца и потащил его к дверям, на которые Людгер давно уже бросал украдкой робкие взоры.

Вдруг раздался жалобный женский вопль, молящий о помощи, и Анжела ворвалась в комнату с криком:

— Отец! Спасайся скорей! Спасай свою жизнь! Царь сейчас же оставил живописца и направился к вошедшей. Девушка, обезумев от страха, вновь убежала в соседнюю комнату, кинулась на колени перед старой своей бабкой Вернеке, которая с беспомощным видом сидела там на своем стуле, и спрятала лицо в складках ее платья.

Бокельсон, из памяти которого не изгладился еще нежный облик почти девочки, виденной им в Лейдене, стоял молчаливо, неподвижно, как прикованный к месту, пожирая жадным взором эту красавицу в полном расцвете женственных сил.

Живописец рвал на себе волосы, восклицая отчаянным голосом:

— Я пропал, погиб! Мы все погибли! О, отчего нет с нами Ринальда?… Прости мне, царь, мои прегрешения. Не заставляй дочь отвечать за грех отца, хотевшего обмануть своего царя. О, не отдавай ее руки жестокому Герлаху, которого она ненавидит!

— Брак установлен самим Господом, — важно сказал царь. — И древняя сионская пословица гласит: «Жена, отвергнувшая сватовство христианина, смертию да умрет!»

— Я уже невеста! — воскликнула Анжела, вскакивая на ноги. — Я помолвлена с Ринальдом: он мой нареченный!

— Так, значит, ты уже вдова, — холодно ответил царь. — Ринальд уже не вернется больше.

Анжела с криком отскочила в угол комнаты.

— Ради самого Господа! — взмолился Людгер, протягивая с умоляющим видом руки к царю.

— В силу закона, ты должна или стать женой фон Вулена, или пасть под мечом, — спокойно продолжал царь. — Один я могу избавить тебя от этого. Но и у меня есть для этого только одно средство. Я готов употребить его тебе на пользу, если ты заслужишь своей покорностью и благочестием.

— Прими же нашу благодарность! — воскликнули одновременно Людгер и Анжела.

Вернеке подняла кверху руки с таким видом, будто она хотела благословить коронованного дракона за то, что из грозных уст его вылилось слово прощения и утешения.

Вдруг царь, простившись со всеми, величавым движением вышел из комнаты, оставив присутствовавших в глубоком недоумении. Но соседи заметили, что по дороге было оставлено несколько солдат из царской стражи, которые внимательно следили за дверями гостиницы «Роз».

Сидя на пиру, окруженный своими женами, сановниками и мнимым курфюрстом, царь внезапно пришел в веселое расположение духа, поднял бокал и воскликнул:

— Сильный, всемогущий Господь, покори окончательно врага Своего, повергни его во прах, дабы он был затоптан конями и раздавлен колесницами, и снова воздвигни Свой Сион! Аминь!

Все присутствовавшие от глубины сердца повторили «Аминь!» Зазвенели кимвалы, запели флейты. Царь в третий раз поднял бокал и промолвил:

— Сердце мое радуется и преисполнено хвалы Господу. Одного только недостает мне до полного счастья. Где моя невеста с Ливана? Она замешкалась на вершинах Сенира и Гермона, — на горах, где обитают леопарды и львы. У меня шестнадцать королев, но лишь одна у меня благочестивая голубка. Где же она, голубка моя?

Елизавета недовольно отвернулась. Дивара, с нахмуренным челом, беспокойным взором искала царя. Но он обводил ласковым, приветливым взором своих гостей и не удостаивал ее ни одним взглядом. Прочие царицы молча слушали царя. Одна из них немного наклонилась вперед и, положив руку на грудь, казалось, спрашивала: «Не я ли это, о, мой повелитель?» Царь между тем воскликнул:

— Встань Родеус, обер-гофмейстер моих цариц! Возьми лучшего коня из моей конюшни, покрой его попоной скакуна, на котором ездит возлюбленная наша Дивара. Собери царицыных драбантов и приведи сюда торжественно, с сиянием и музыкой, мою невесту Анжелу, дочь живописца Людгера! Головой своей ты отвечаешь за мою голубку.

Обер-гофмейстер встал со своего места и, не сказав ни слова, поспешно вышел. Елизавета, услышав имя Анжелы, приняла обиженный вид. Дивара до крови прикусила себе губы и с трудом удерживалась, чтобы не убежать из-за стола. Остальные жены Бокельсона сидели неподвижно, как истуканы. Вдруг на конце стола поднялась мрачная фигура и приблизилась к царю, как раз в то время, как он, пресыщенный пиром, встал с престола.

— Так ли я слышал, царь Иоанн? — раздался грозный голос Герлаха фон Вулена. — Анжела… О, мой государь и повелитель!.. Девушка, которую ты обещал мне. Ведь это было бы…

Ян дружески ударил его по плечу и сказал:

— Герлах. Герлах! Страшись меня. Подумай, что мне известны все твои проделки. Ведь я могу, когда угодно, предать тебя в руки правосудия. Лучше возьми награду, чем принять смерть. Я тебя осыплю золотом. И, чтобы сейчас же тебя удовлетворить, я предам в твои руки твоего заклятого врага. Когда прапорщик Фолькмар, возвращаясь из Вольбека, завтра или послезавтра явится сюда и будет просить о впуске, я его тебе выдаю головой. Если ты застрелишь и его, и Рамерса-изменника, который придет вместе с ним, то этим исполнишь заповедь Господню и желание царя. Еще скажу тебе на ухо: этот Ринальд — злейшее существо в мире и вполне заслуживает смерти… Молчи и действуй! Окажись достойным моей милости.

Недовольный дворянин и царь углубились в тихий разговор, а музыка призывала к танцам. И ликование царило вокруг: полные забот люди легкомысленно предались веселью.

Глава V. Княжеское слово

Положение епископа мюнстерского казалось более без выходным, чем когда-либо. Наконец оправдалось мнение, что судьба безжалостна только к малодушным; но мужественным борцам она время от времени улыбается, хотя и не дает им воспользоваться плодами победы. В бессильном гневе на проклятие, по-видимому, тяготевшее над его оружием, граф фон Вальдек едва успел удалиться в свой замок, как к нему явились посланные, приглашавшие его от имени всех князей и владетельных особ Рейна на дружественное и важное совещание в Кобленц для заключения нового союза, чтобы окончательно поработить восставшую столицу Мюнстерской области. Герцог Грубенгаген сам явился с посланными, чтобы сломить сопротивление или нерешительность епископа в случае, если бы он отказался принять предложение владетельных особ, уже ранее состоявших в союзе с ним, но затем отпавших от него. Однако последняя ночь послужила хорошим уроком гордому графу и настолько сломила его обычную неуступчивость, что он немедленно согласился на предложение рейнских князей и без всяких проволочек отдал приказ готовиться к путешествию в Кобленц. Среди этих спешных приготовлений ему вдруг доложили, что какой-то босоногий монах, в сопровождении кустоса Зибинга, настоятельно желает его видеть.