за него, вырвали из тюряги. Правда, затем на него наехал тяжелый грузовик, и он, тяжело заболев, умер: Лубянка свое дело знает…
Нас, простых людей, естественно не спасло бы ничего. Сгноили бы на каторге.
Теперь даже такому правоверному дураку, как я, очевидно, что гении, хоть они порой и с «закрутом». Но — всегда правы.
В конце-то концов, Ленинский проспект разве Ермаков начал?!
Его тянули с октября 1917, когда началось… брат на брата, Отстреливали «классово чуждых» как дичь. А Гулаг?!
Мишка Гринберг, помнится, ляпнул в коридоре факультета, что советская власть давно почила в бозе… Сколько мне пришлось умолять помощников Хруща, чтоб Мишка не угодил в Мордовию… Уймут ли когда бандитов? Ведь наши историки давно все подсчитали, их за правду и раскидали по тюрьмам и ссылкам. Если б не возник в голове Ильича этот, фигурально выражаясь, «Ленинский проспект», ныне жили бы в России-матушке как они подсчитали, 350.миллионов счастливых людей. А сколько теперь осталось?.. Ведь расстреливали не только мифических «врагов народа», но и не родившихся от них детей.
… Нестерпимо захотелось снова повидаться с Ермаком. Повиниться за то, что тогда его рискованные откровения всерьез не принял. Твердил «Хрущ — не злодей!» Не злодей пока его кресло не пошатнули. Да и не пошатнули еще. Работяги свои честно заработанные деньги попытались отбрать у сиятельных воров. И в ответ-залп… Бандиты! Сталинское отродье! И конца им нет…
На другое утро Игорь Иванович потащился на своем видавшем виды «Москвиче» в Заречье. Провел весь день с Ермаковым, который веселил его своими «заграничными рассказами». Как строят ТАМ, и как у нас, оборванцев.
…. Ермаков поставил, «со свиданьицем» на стол два стакана, налил водки.
Не стал пить Игорь. Не такой сегодня день, Сергей Сергеевич!. Тут нужна свежая голова.
На свежую голову и услышал. «Ваше поколенние туго спеленали еще при рождении. Осмысленно и твердо решили превратить в быдло. Многих и превратили… Ты, на мой взгляд, только на стройке распеленался, засучил ножками… Исполать тебе…»
К вечеру собрался уезжать, все еще чинили кран. Игорь познакомился с крановщиком уникального крана — рыжего веснушчатого парня с входившей тогда в моду косичкой. «Я молодожен, — сказал тот застенчиво, — моей жене косичка нравится». Отработал молодожен свою смену, попытался уйти — Ермаков не позволил….
Игорь решил выручить молодожена. А заодно и «тряхнуть стариной». Огнежка засомневалась, кран новый, справится ли? «Летчикам после отпуска дают «провозные. Учат».
Ермаков усмехнулся «Крановщик от земли не оторвется».. Не хотел огорчать Игоря Иваныча отказом. Поколебавшись, дозволил.
Спросил только, перестала ли болеть у Игоря поясница, застуженная на старом кране. Позвонил куда надо, принесли Игорю Ивановичу новенький, прямо со склада, рабочий комбинезон. Материал плотный, отнюдь не свадебный, а пахнет будто духами. Бирки заграничные. «Это тебе в подарок…»
Со всех отделов треста женщины потянулись, осмотрели ермаковского друга со всех сторон. «С Богом!» — напутствовали, и Игорь — поднялся на кран.
Прибыла еще одна «аварийка», и тоже уехала ни с чем. Оказалось, поскольку кран показательный, запасные части еще не выписаны… Прилаживайте какие есть! — приказали.
«И это в последний-то час работы. И темнеет скоро. Не ослабело бы внимание Игоря!», мелькнуло опасливо. «Не дай Бог, тут такое начнется!» — Огнежка почувствствовала, все в ней закипает. «Мамочкина кровь бушует» — восклицал в такие минуты Ермаков.
Настороженная, в крайнем раздражении, Огнежка прыгнула, как кошка на дерево, на железную перекладину башенного крана.
Вот и лестница. Отвесная. Как будто из глубокого колодца.
Огнежка начала взбираться вверх; железные перекладины обжигали руки, ладони от ржавчины побурели.
Огнежка глянула вниз — и уцепилась что есть силы за перекладины. Прижалась к ним всем телом.
Скоро будка?
Ей начало казаться, что кран накреняется. Падает.
Она зажмурилась. Но тут же поняла, что это прошла над ней стрела башенного крана. Из-за спины выплывали бетонные чушки противовеса.
Все! Пошла работа! Положат последний ригель и — все! Обошлось…Говорил же Ермак: прораб без риска — не прораб…
Ветер рвал полы полурасстегнутого реглана. Застекленная будка крановщика раскачивалась, как уличный фонарь…
«Не работа здесь… испытание…»
Огнежка поднималась все медленнее, поглядывая наверх и удивляясь своей горячности.
Наконец она добралась до железного круга в затвердевшем, как корка, тавоте. С блестевшими, отполированными зубьями. «Круг катания»…. Запах от круга, как от паровозных колес, острый, щекочущий ноздри.
Держась за металлические стойки, чтобы ее не сдул взъяренный ветер, Огнежка вскарабкалась на крошечную площадку, над кругом катания.
И поразилась своему спокойствию. Конечно, она отходчива. Это известно. Но настолько!.. Надо сказать отцу. Как только она вспылит, ее надо гнать на кран. Бегом. Незаменимый способ излечения таких психов, как она.
Узкая дверца будочки с приколоченной вместо стекла фанеркой была рядом. Протяни руку, открой.
«Поругаться с Игорьком успею и на земле…»
Перехватываясь обеими руками, от распорки к распорке, Огнежка протиснулась по маленькой лесенке на самый верх башенного крана. Кабина с желтоватыми, точно слюдяными, окнами осталась внизу. Огнежка переступила по скользкой швеллерной балке, как по канату. Кажется, выше уж некуда.
Держась за металлическую ограду, она остановилась у стрелы, по которой взад-вперед сновала на железных колесиках каретка.
Половина Москвы под ногами от излучины слепящей Москвы — реки до дальнего леска.
Переворошенная бульдозерами глина на буграх походила на желтые клочья пены, расплесканной после постирушки.
В Москве, представлялось Огнежке, происходит генеральная приборка — они, строители, взяли огромную метлу да смели деревянные домишки, избы, сараи в одну кучу. Чтоб удобнее сносить.
Дороги по-прежнему отскабливались от глины десятками бульдозеров, укреплялись.
От дальней постройки тянулся над землей черный дымок. Наверное, жгли мусор.
Большая приборка!
Стрела башенного крана снова двинулась. Железную площадку затрясло, как трамвай на повороте. Где-то внизу щелкнуло. Раз. Другой. Что это?
А! Трос, наматываясь на металлический барабан, соскальзывает.
Вроде бы начала осваиваться на высоте… Ермака. Перехватываясь обеими руками от одного влажного железного косяка к другому, Огнежка повернулась лицом к новым корпусам.
Ермак прав, корпуса и в самом деле напоминают сверху танковую бригаду, идущую на прорыв… Эти рассыпались по полю, а те выстроились колонной, которой нет конца. Один танк взбирается на холм и словно бы переваливает через него, другой спускается с горы.
Огнежка поглядела вокруг и лишь сейчас поняла, почему она все время вертит головой. Она ищет окна Ермака. В дальнем корпусе из красного кирпича, который словно подминает под себя пригорок. Они, видно, были погашены, ермаковские окна. А вот сейчас зажглись.
И Огнежка заторопилась к этому загоревшемуся яркому огню, осознав вдруг с беспощадной ясностью, что ей от самой себя не уйти..
Сколько времени она пытается оттолкнуть себя от Ермака. Обеими руками отталкивается. Мечется туда — сюда. Но как бы она ни рвалась, какие бы доводы ни приводила — себя не обмануть… Она задержалась посреди отвесной лестницы, обхватив согнутой в локте рукой железную перекладину