Свирский Григорий
Прорыв
Григорий Свирский
Прорыв
роман
Из цикла "РОССИЯ, РОССИЕЙ ИЗГНАННАЯ".Все герои трилогии "Ветка Палестины" вымышлены (кроме Голды Меир, Бен Гуриона, а так же отмеченных звездочкой при первом упоминании). Вся сюжетно-фактическая основа строго документальна.
Часть документов публикуется в Приложении.
"НЕ СТОЙ НА КРОВИ БЛИЖНЕГО..."
Священное Писание, кн. 3, гл. 19, строфа 16
ЯКОВУ МИХАЛОВИЧУ ЛЕВИНУ,
Человеку, Хирургу Божьей милостью.
И в его лице всем, кто не отказался от самого себя.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Часть первая. ПРОРОКИ ПРИШЛИ ИЗ ВОРКУТЫ
1. Микрофон под чердаком
2. Последний шанс ДоваГура
3."Инкогнида -- враг народа"
4. "Нью-Йорк - за Гура!"
5. ...39! 79
6. "Обыск? По какому делу?"
7. Ищем точку опоры 101
8. "Не давайте мне Ленинской премии
9. В "Калининской рыдальне"
Часть вторая. ТРЕТИЙ ИСХОД ИЗ ТРЕТЬЕГО РИМА
1. Прощай, Гуля! Прощайте, друзья!
2. Лод
3. "Не буду я писать ни в какое ЦК!"
4. "В России - евреями, в Израиле - русскими"
5. Все радиостанции мира
6."Гу-ля! Гуленок!"
7. Выкуп.
8. Записка господу Богу
9. О чем спросила меня Голда Меир?
10. "Обертон" главы правительства
11. Капкан
12. "Те, кто убил нашу мечту о доме, - преступники!"
13."Министр" - забастовщик -- шпион
14. Верховный трибунал Франции
15. Болото, в котором тонет мир 337
16. "Где ты оставил свой значок КГБ?!"
Часть третья. "КАИНУ ДАЙ РАСКАЯНЬЕ"
1. Горящий человек продолжает стрелять
2. Судный день Голды Меир
3. Деньги дороже крови?
4. Первосвященник женится на "разводке"
5. Из огня да в полымя
6. "Черная книга"
7. Двойная бухгалтерия успеха
8. Война Алой и Серой розы
9.2.000-лир
10. Римское гетто
11. Канадский дивертисмент
12. Господи, дай силы!
13. Да живет!..
Приложение. Документы.
ЧАСТЬ I
ПРОРОКИ ПРИШЛИ ИЗ ВОРКУТЫ
1. МИКРОФОН ПОД ЧЕРДАКОМ
СВИРСКИЙ* - МЕЖДУНАРОДНЫЙ ШПИОН. ОН РАССТРЕЛЯН".
Правительственное заявление было оглашено с трибуны Всесоюзного совещания товарищем Л. М. Кагановичем, министром Иосифа Сталина.
Международным шпионом был мой родной дядя Зиновий Романович Свирский, или, как его звали домашние, "дядя Исаак".
Он вернулся с того света всего три дня назад в кургузом пиджачке и деревянных ботинках, которые он величал "коты037""; а сегодня оттуда же вырвался его лучший друг, встречать кото038"рого он повел всю свою родню. И здесь, на обледенелом перроне Ярославского вокзала, он все время рассказывал о нем, только о нем, да порой о его сынке Борисе, которого отец по дороге вытащил оттуда, "где пляшут и поют", как сообщил дядя Исаак.
Звучное контральто заснеженного, в угольной крошке, репродуктора на столбе сообщило, что скорый поезд "Воркута-- Москва" опаздывает на два часа. Женщины разбрелись кто куда, а мы с дядей Исааком отправились в буфет, где нам 039"засифонили в толстые стеклянные кружки ледяной пены, а затем долили туда же грязно-бурого пивка из облупленного чайника, который кипел на гудящем примусе.
-- Так вот, его зовут Иосиф Гур, -- снова начал дядя, не теряя времени. -- Выслушай, и ты поймешь, почему я все эти дни, как чокнутый... Услышишь, и сам чокнешься! -- радостно пообещал дядя. -- Эпоха тут, как на ладони... -И он принялся повествовать о том, как в декабре 1943 года они попали в окружение. "Они" - это дивизия, в которой воевал Иосиф Гур. Дядя сам в эти дни был лишь в окружении колючей проволоки и потому и в ус не дул: за семнадцать лет привыкнешь... А вот Иосифу Гуру было хуже. Выстроили в лесу уцелевших. Немецкие танки постреливали и справа, и слева... Генерал объявил, что создается группа прорыва. Поведет он ее сам. "Кто пойдет со мной?" -прокричал генерал. В ответ -- молчание. Группа прорыва -- верная смерть. Лес в двойном кольце, и "Тигры" урчат, и пехота, видать, подошла, слышно в морозном воздухе: 041""Пауль!..042"Антвортен!..043"Шнель-шнель!" А у 044"окруженцев ни одной пушчонки... -- Кто п045"ойдет? -повторил генерал.
Молчание было такое, что стало слышно, как ветер колышет верхушки елок.
-- Коммунисты тут есть?! -- прокричал генерал сорванным голосом.
С шуршащих елок сыпался снежок. -- Комсомольцы есть?! - Шуршат елки.
-- Мать вашу так!.. - взорвался генерал. -- Есть среди вас хоть один настоящий русский человек?!
Из строя вышел, прихрамывая, маленький, жилистый, широкогрудый Иосиф Гур, еврейский поэт.
- За что его посадили в тюрьму, надеюсь, не надо объяснять, -продолжал дядя, отхлебнув из кружки. - После победы, конечно!.. Еврейский поэт!..
Сам дядя не был поэтом. Ни еврейским, ни русским. Он был некогда главным инженером главка, работал с Серго Орджоникидзе. И рассказывал так, будто составлял служебную докладную: - Будучи на этапе, я чуть не погиб. В Котласе... Слушай, Гришуха, тут нужен дар. Я не сумею рассказать. Прочитай лучше... - Он достал из бокового кармана пиджака листочек, сложенный вчетверо, замусоленный.
- Это Иосиф написал. О себе и обо мне. Правда, перевел с языка идиш другой поэт. В Воркуте поэтов, как собак нерезаных.
Я взял истертый, поблескивающий листочек. Стихи написаны крупным школьным почерком. Буквы корявые.
- Чего улыбаешься?! - резко сказал дядя. - У поэта пальцы помороженные. Семь лет кайло держали, а не карандаш... Не понимаешь почерка? Прочту сам... - И он начал декламировать протяжно, не заглядывая в листочек: -052""В кружении луны и 053"сне-э-эга..."
Я остановил его движением руки: мол, разбираю почерк. Прочитал.
...В кружении луны и снега..
Ходила с бубнами пурга.
Я в полночь задушил врага.
Больного друга на руках Я нес.
Над нами сосны в облаках,
Как волки раненые выли...
Друзья нас палками лупили,
Чтоб мы стояли на ногах...
Я через час стряхнул свой сон.
Пошел. А там в снегу осталось...
Не человек -- одна усталость.
Я шел и думал: "Что же он?
Был человек, остался сон,
Воспоминание осталось
Да сосен дальних перезвон...
К чему жалеть такую малость".
Но возвратился и понес,
Сам обмороженный до кости...
(Стихи записаны в спецлагере Тайшета "Озерлаг" в 1952 году писателем Юрием Домбровским, в то время заключенным.) documentclass[12pt, fleqn]{article} usepackage{amsmath,amsfonts} begin{document}
Дядя взял у меня листочек, снова аккуратно сложил вчетверо, спрятал в бумажник, где хранились фотографии жены и дочери. -- Вот так, -- сказал дядя. -- А кто я ему был? Никто!.. Будучи на пересылке, двумя словами не перекинулись. "Откуда?" -- спросил меня. - "Москвич", - ответил. - "Земляк! - воскликнул он, - пятьдесят восьмая?" - "Почему решил?" - "Кость тонкая!.."
Тут нас конвойный прикладом огрел, и его, и меня, и кинулся от нас за кем-то, а один из блатных, который мою шапку уже напялил на себя, извернулся, ощерился: "Ну, как, жидочки, приклад вам выбрали полегче? Все ловчите?.." Иосиф ему с ходу, тычком, уголовник копытами вверх... Бил он блатных смертным боем. Лапа у него, как клешня. Те его угробить пытались. Как-то сбросили на него в шахте кусок породы. Попали бы -- так в лепешку... Палец задели. Не сгибается теперь. Торчит, как ружейный курок. Удар от этого у Иосифа, правда, не ослаб... Жизнью я ему обязан, понял?.. -- Он пожевал черствый бутерброд с колбаской "собачья радость", допил первую кружку залпом и продолжал возбужденно: -- А потом Иосиф Гур стал легендой... Меня выдернули на этап и в Норильск. На строительство комбината. Вспомнили, что я горный инженер. Гуров -- в Караганду. Дошло до нас, что в Караганде забастовка. Зеки не расходились, требовали, чтобы власть из Москвы прибыла.
Танки в зону вошли. Передний вдоль строя загромыхал. Первых подмял в лепешку. Строй врассыпную. Паника. Иосиф оказался от танка метрах в двадцати. Стоит, как вкопанный. Будучи без всякой поддержки... как вкопанный... Сын к нему подскочил, Борька. Тащит его, тот ни в какую... Тогда сын приткнулся рядом. И еще кто-то. Танк ревет, прогрохотал к ним и -встал. Развернулся на кровавых гусеницах, обдал всех вонью бензиновой и ушел.
Зверь в нем сидел, и тот перед человеком дрогнул... Дядя принялся рассказывать, как Гуры снова в Воркуту угодили, но тут контральто на столбе сообщило, что поезд "Воркута-Москва" подходит к перрону N° 2. Бросились мы к обледенелому, под высоким куполом, перрону. Там уж все Гуры, жена, дети...
Около нас мнется незнакомый мужчина в желтом кожаном реглане, прислушиваясь к репликам пританцовывающей от холода родни. Родня умолкает. Правда, почти два года минуло "после несчастья", как величает мой жизнерадостный дядя смерть великого "отца народов". Но умолкать в таких случаях еще не отвыкли.
Наконец, показывается черная морда паровоза. Его огненный глаз слепит. Снег в надвигающемся желтом луче закружил, и, точно подхваченные им, заметались, задергались встречающие. Старушечий голос вскричал: - "Ванюша!" Паровоз прогудел, заглушая кладбищенский вопль, и затих.
-- А-а-а-а! -- вопил перрон на все голоса. -- О-о-о-о!.. Наш где?! На-а-а...