На краткую долю мгновения мне показалась, что я вижу герб Ирташей, но потом наваждение прошло — скакун на пряжке был изображен не вставшим на дыбы, а просто бегущим к невидимой цели, и. тем не менее, было в этом что-то. что живо напоминало мне об утраченным моим родом гербе… Возможно, изображения объединяло неукротимое, рвущееся вперед и вдаль стремление, которым они были пронизаны по воле неизвестных мастеров… Решение и слова нашлись сами собою:
— Для меня лучшей наградой станут не деньги, а пряжка с твоего плаща.
«Карающий» нахмурился, но потом споро отстегнул серебряного коня и передал его мне, произнеся:
— Странный выбор, жрица, но я почему-то уверен, что ты не запятнаешь герб моего рода. А потому добавлю — отныне я, Арлин из Несков, должник служительницы Малики… — тут он запнулся, и, сообразив, что доселе так и не узнал мое имя, уточнил. — Как тебя зовут, жрица?
Уж не знаю, что в следующий миг послужило причиной моей дерзости — то ли сжатый в ладони серебряный конь, то ли все, недавно пережитые приключения, но в этот раз таиться я не стала, назвав настоящее, данное при рождении, имя:
— Энейра.
— Из благородных? — «Карающий» удивленно приподнял брови, но, смекнув, что родовое имя от меня ему не услышать, тряхнул головой и усмехнулся:
— Как бы то ни было, знай — в имении «Семь ручьев», что расположено в округе Неста. ты всегда можешь найти помощь…
— Я этого не забуду… — вежливо ответила я, и на том наша встреча завершилась.
Уже на следующее утро я покинула постоялый двор, и хотя в глубине моей души жило некое сомнение в правильности того, что я назвалась настоящим именем, подаренная «Карающим» пряжка все же скрепила теперь мой серый плащ служительницы Малики. Как известно, снявши голову, по волосам не плачут, но если я лишена возможности носить герб Ирташей. никакой указ крейговского Владыки не помешает мне носить на своем плече похожий на родовую эмблему знак…
Как вскоре выяснилось, это была последняя длительная задержка на моем пути, и через три дня я увидела Мэлдин. Смутная тревога и какое-то инстинктивное неприятие этого места зародились во мне еще тогда, когда я, ведя усталую лошадь под уздцы, ступила на главную дорогу, ведущую к воротам святилища. Добротная, мощенная камнем, с деревянными, покрытыми тонким медным листом изваяниями Милостивой на обочине… Статуи, похожие одна на другую, словно близнецы, располагались вдоль дороги через каждые сто шагов, но я, едва взглянув на них, поспешила отвести глаза. Они сразу же стали мне неприятны, и виной тому была не только нарочитая пышность, идущая вразрез с уставами Малики, но и застывшее на лицах изваяний холодное, надменное выражение.
Такие поджатые в тонкую ниточку губы и высоко вздернутый подбородок могли бы быть у спесивой и жестокосердной знатной госпожи, но никак не у заступницы и покровительницы матерей и малых детей. Не могло быть такого лица и у Скорбящей, символизирующей память…
Но хуже всего было то, что я не могла списать эти изображения на иные, чем в Крейге, амэнские традиции — на моем пути мне попадалась пара святилищ Милостивой — они отличались от Дельконы лишь малолюдностью да весьма скромными размерами, изображения Малики в них были именно такими, какие я привыкла видеть в родном Крейге — одухотворенные, готовые внимать и защищать… В отличие от этих — созданных лишь для того, чтобы ничтожные люди склоняли перед ними колени.
Впрочем, как бы ни неприятна оказалась подъездная дорога с надменными изваяниями, одну задачу она без сомнений выполнила, подготовив меня к тому, что чуть позже открылось моим глазам — белые стены Мэлдина казались еще неприступнее и суровей, чем ограда Дельконы. а ворота святилища, украшенные богатой резьбой, были затворены — путников и паломников здесь, похоже, не жаловали…
Несколько мгновений я колебалась — закрытые ворота послужили еще одним молчаливым доводом для разыгравшихся нехороших предчувствий, но потом совладала с собою. Что бы ни ждало меня в Мэлдине. я должна была встретиться с этим лицом к лицу и получить так необходимые мне знания, а, кроме того, глупо поворачивать обратно, проделав такой путь.
Упрямо тряхнув головой, я взялась за тяжелое кольцо, но едва сделала пару ударов, как крошечное окошечко в воротах открылось, и на меня строго взглянула привратница Мэлдина:
— Доброго дня и заступничества Милостивой.
— И тебе заступничества… Ищешь приюта и хлеба? — хотя голос жрицы звучал устало и спокойно, ее взгляд меня не обманул. Пристальный, оценивающий… И отнюдь не дружелюбный…
— Разве что на эту ночь. У меня письмо для Матери Мэлдина от Старшей храма Дельконы.
— Вот как… — губы привратницы недовольно поджались, а взгляд переместился на мои. покрытые пылью ноги. Я решила, что жрица, скорее всего, сейчас потребует показать письмо, но она лишь, велев обождать, закрыла окошечко.
Удивительно, но слишком уж долго любоваться искусной резьбою ворот мне не довелось. Я не успела даже как следует заскучать, как окошечко вновь открылось, и я увидела лицо уже другой жрицы — судя по смуглой коже, урожденной южанки. Несколько мгновений мы просто смотрели друг на друга, а потом она приказала привратнице впустить меня в святилище.
Оказавшись во дворе, я даже не огляделась толком, а смуглянка уже подступила ко мне с разговорами и расспросами. Она, казалось, излучала дружелюбие, когда, идя рядом, расспрашивала меня о том. как обстоят дела в Дельконе, попутно извиняясь за излишнюю суровость привратницы и закрытые ворота — времена нынче неспокойные, крестьяне недавно опять бунтовали, так что поневоле приходится быть осторожными.
Поток слов лился плавно, точно река, и запнулась моя проводница лишь один единственный раз — когда наткнулась на загодя выставленный мною ментальный щит. Впрочем, через несколько мгновений она совладала с собой, вновь заговорив о всяких мелочах — погоде, трудностях в дороге и ярмарочных слухах…
Я же отвечала хоть и вежливо, но односложно — мне не хотелось отвлекаться на пустопорожнюю болтовню, да и каждое, произнесенное в этом святилище слово, следовало очень тщательно взвешивать — храм Мэлдина не был ни убежищем, ни спасением… По крайней, мере для меня, чуждой самому его духу…
Пока я так размышляла, мы с проводницей успели не только пристроить мою уставшую лошадь в храмовую конюшню, но и. миновав широкий внутренний двор, ступили за вторую ограду — именно за ней располагался сам храм и жилища жриц в окружении роскошного сада.
В отличие от дельконских, отданных на откуп целебным растениям, грядок, здешние клумбы, дорожки и даже искусственные крошечные ручьи с выложенным камнем неглубоким руслом служили лишь красоте, являясь усладой для глаз. Я невольно залюбовалась этим великолепием, и даже собралась спросить у своей сопровождающей название причудливых и роскошных белых цветов, которые никогда не видела прежде, как смуглянка резко остановилась и произнесла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});