Читать интересную книгу Советская республика и капиталистический мир. Часть I. Первоначальный период организации сил - Лев Троцкий

После заседания Высшего Совета, получив, как сказано, определенное предписание немедленно поднять вопрос о демаркационной линии, Щастный уехал в Петроград. Мы ждали сведений о предпринятых им шагах. Долгое время никаких донесений от него не получалось. Наконец, на 6–7 день, на наш настойчивый запрос, получается краткий ответ, что «Зеленый находит несвоевременным вступать в переговоры о демаркационной линии», как если бы решение этого вопроса было предоставлено Зеленому.

Щастному повторно указывается, что он обязан немедленно, через Зеленого или непосредственно, вступить в переговоры с немецким командованием. Тем не менее, переговоры не открыты и по сей день. Щастный признает невозможность борьбы с немцами, всячески подчеркивает и даже преувеличивает эту невозможность, а в то же время отказывается от переговоров для установления демаркационной линии. Ему нужно одно: безвыходное положение.

А в то же время в самом флоте упорно распространяются слухи о том, будто Советская власть обязалась перед немцами особым тайным пунктом договора уничтожить наш военный флот. Эта легенда служила одним из главных средств восстановления моряков против Советской власти. И всем своим поведением Щастный преднамеренно содействовал распространению и укреплению этого злостного слуха среди моряков, которых он, с другой стороны, перед лицом Советской власти объявлял никуда негодными и безнадежными.

Я уже сказал, что действительное положение флота было тяжким, прежде всего, своей ужасающей неопределенностью. Демаркационной линии не было. Опасность нападения на нас являлась несомненной. Боеспособность флота была понижена. Ко мне лично не раз приходили представители от английского адмиралтейства и запрашивали, приняли ли мы необходимые меры для уничтожения Балтийского флота, в случае, если его положение окажется безвыходным? Эти же английские офицеры не раз обращались к адмиралам советской службы – Беренсу и Альтфатеру. Таким образом, с нашей точки зрения, а также с точки зрения англичан, опасность в этот момент состояла в том, что немцы могут неожиданным ударом захватить наши суда и овладеть ими. Поэтому, на ряду с попытками установить демаркационную линию, т.-е. добиться с немцами соглашения на море, нужно было принять меры к уничтожению судов на случай, если бы другого исхода не оставалось. Как же держал себя Щастный на этот счет? По вопросу о демаркационной линии он, как мы уже слышали, оказывал упорное, глубокое и немотивированное сопротивление, – немотивированное, если не считать контрреволюционного стремления держать флот в тревоге и панике. По вопросу об уничтожении судов Щастный держал себя еще более уклончиво, я бы сказал, загадочно, если бы разгадка его поведения не стала вскоре совершенно очевидной. Щастный не мог не понимать необходимости подготовительных к уничтожению мер, так как именно он – с явным преувеличением – называл флот железным ломом. Но Щастный не только не предпринимал никаких подготовительных мер, – более того, он пользовался этим вопросом для терроризирования моряков и восстановления их против Советской власти. Это конкретнее всего обнаружилось на следующем эпизоде: при обсуждении вопроса о подготовительных мерах на случай необходимости уничтожения флота было обращено внимание на то, что, в случае внезапного нападения немецких судов, при содействии контрреволюционного комсостава на нашем собственном флоте, на кораблях у нас может создаться такое положение дезорганизации и хаоса, которое сделает совершенно невозможным действительный подрыв судов; чтобы обезопасить себя от такого положения, мы решили создать на каждом корабле безусловно надежную и преданную революции группу моряков-ударников, которые, при всякой обстановке, будут готовы и способны уничтожить корабль, хотя бы пожертвовав своею собственной жизнью. Я предложил членам коллегии морского комиссариата отправиться лично в Петроград и Кронштадт и, опираясь там на лучшие, более смелые элементы флота, организовать на кораблях такого рода ударные группы. Щастный официально держал себя так, как будто его этот вопрос совершенно не касается. Вернее сказать, он держал себя так, чтобы вызвать в подчиненных убеждение, что подготовка к уничтожению флота вызывается не интересами революции и страны, а какими-то тайными сделками Советской власти с немцами, и что он, Щастный, вынужден только претерпевать эти мероприятия в силу своего положения. Когда организация этих ударных групп находилась еще в подготовительной стадии, к одному из членов морской коллегии явился видный английский морской офицер[241] и заявил, что Англия настолько заинтересована в том, чтобы суда не попались в руки немцев, что готова щедро заплатить тем морякам, которые возьмут на себя обязательство в роковую минуту взорвать суда. Я немедленно распорядился прекратить всякие переговоры с этим господином. Но должен признать, что предложение это заставило нас подумать о вопросе, о котором мы, в суматохе и в сутолоке событий, не подумали до тех пор: именно, об обеспечении семейств тех моряков, которые подвергнут себя грозной опасности. Я поручил сообщить Щастному по прямому проводу, что на имя моряков-ударников правительство вносит определенную сумму. Это постановление, с моей точки зрения, нисколько не противоречило ни специально «морской», ни общечеловеческой морали. Во всяком случае, в этих трудных обстоятельствах оно обеспечивало лишний шанс в том смысле, что действительные интересы революции в этих труднейших условиях будут ограждены.

Как же поступает Щастный? Ему это предложение и нужно было для руководимой им контрреволюционной работы. Не считаясь с тем, что распоряжение, носившее секретный военный характер, должно было оставаться в тайне, Щастный сейчас же принимает меры к тому, чтобы придать этому предложению самую широкую огласку. Он пересылает его в совет флагманов и в совет комиссаров флота, очень случайный по составу,[242] заявляя от себя, что считает этот план анти-моральным, и поддерживая ту версию, что все это делается во имя выполнения тайного пункта Брест-Литовского договора. Он прямо говорит, что Советская власть хочет «подкупить» моряков для уничтожения родного флота. После этого по всему Балтийскому флоту пошли слухи о предложении Советской власти расплатиться немецким золотом за уничтожение русских кораблей, хотя, в действительности, дело обстояло наоборот, т.-е. золото предлагали англичане, ибо дело шло о том, чтобы не сдавать флота немцам; но обстановка была крайне запутана и поэтому крайне благодарна для дьявольской агитации белогвардейских элементов. И во главе этой агитации стоял адмирал Щастный. Он в одинаковой мере питал ее как своими действиями и своими словами, так и своим молчанием.

Вы знаете, товарищи-судьи, что Щастный, приехавший в последний раз в Москву по нашему вызову, вышел из вагона не на пассажирском вокзале, а за его пределами, в глухом месте, как и полагается конспиратору. После того как Щастный был задержан, во время объяснения с ним, я спросил его: известно ли ему о контрреволюционной агитации во флоте? Щастный вяло ответил: – «Да, известно», – но при этом ни одним словом не обмолвился о лежавших в его портфеле документах, которые должны были свидетельствовать о тайной связи Советской власти с немецким штабом. Грубость фальсификации не могла не быть ясна адмиралу Щастному. Как начальник флота Советской России, Щастный обязан был немедленно и сурово выступить против изменнической клеветы. Но, на самом деле, он, как мы видели, всем своим поведением обосновывал эту фальсификацию и питал ее. Не может быть никакого сомнения в том, что документы были сфабрикованы офицерами Балтийского флота. Достаточно сказать, что один из этих документов – обращение мифического оперативного немецкого штаба к Ленину – написан в тоне выговора за назначение главным комиссаром флота Блохина, как противодействующего-де видам немцев. Нужно сказать, что Блохин, совершенно случайный человек, был креатурой самого Щастного. Несостоятельность Блохина была совершенно очевидна, в том числе и для него самого. Но Блохин был нужен Щастному. И вот заранее создается такая обстановка, чтобы смещение Блохина было истолковано, как продиктованное немцами. У меня нет данных утверждать, что эти документы составил сам Щастный; возможно, что они были составлены его подчиненными. Достаточно того, что Щастный знал эти документы, имел их в своем портфеле и не только не докладывал о них Советской власти, но, наоборот, умело пользовался ими против нее.[243]

Тем временем, события во флоте приняли более решительный характер. В минной дивизии два офицера, по имени, кажется, Засимук и Лисиневич, стали открыто призывать к восстанию против Советской власти, желающей, якобы в угоду немцам, уничтожить Балтийский флот. Они составили резолюцию о свержении Советской власти и установлении «диктатуры Балтийского флота», что должно было означать, конечно, диктатуру адмирала Щастного. Под влиянием фальшивых документов и всех других приемов поддерживания паники, некоторые суда минной дивизии присоединились к этой резолюции; однако, когда делегаты минных судов явились на крупные корабли, они встретили там революционный отпор. В Кронштадте происходил съезд делегатов Балтийского флота. Вся эта история была доложена на съезде, который вынес резолюцию об увольнении из флота Засимука, Лисиневича и др. Член высшей морской коллегии т. Сакс от имени Наркоммора потребовал от Щастного немедленно выполнить предложение съезда и арестовать контрреволюционных мятежников. Щастный уклонился, однако, отдать приказ об аресте, ссылаясь на несоблюдение тов. Саксом каких-то формальностей. Для всех нас в этот момент было уже совершенно ясно, что Засимук и Лисиневич только агенты Щастного, его ударники. Сам Щастный держался осторожнее, но шел в том же направлении, т.-е. к «диктатуре Балтийского флота». Совет Народных Комиссаров назначает главным комиссаром флота тов. Флеровского. С этого момента положение должно определиться в ту или другую сторону. Щастный начинает оказывать открытое противодействие, переходящее в прямое восстание против Советской власти. Наперекор постановлению Совета Народных Комиссаров, Щастный отдает в конце мая приказ о назначении главным комиссаром флота Блохина, который, по своему собственному признанию, всецело находился под влиянием Щастного и совершенно не соответствовал такому назначению. Я уже не останавливаюсь на том поистине чудовищном факте, что адмирал Щастный сам назначает к себе комиссара!