согласился Корвен. – Он всё ещё мучается в темнице Туренсворда, а семья его жены уже который раз поднимает кубки в честь того, кто его там держит. Грустно на всё это смотреть.
– Согласен. Несправедливо.
– Скажите, ну неужели король в честь такого великого события не смог простить бывшего легата и отпустить его к жене? Право же, его армии больше нет, остатки прячутся в лесах, и о них уже несколько недель ни слуху ни духу. Как знать, может быть, их всех уже давно съели волки? Или они вообще уже пробрались через пещеры и теперь живут в Диких горах? Ну, какое восстание он может организовать? У бывшего легата осталась только жена и маленькая дочка, он безобиден. Разве нет?
– Да, это печально, – согласился сэр Виллем, нежно гладя руку любимой супруги, которая ласковой голубкой прильнула к плечу мужа. – Сказать по правде, я говорил с королём о Согейре накануне, и, чего греха таить, мои доводы почти возымели своё действие, но в наш разговор влезла, уж простите мой язык, леди Петра, которая, как вы сами понимаете, не желает видеть своих врагов где-либо, кроме казематов, или лучше сразу в гробу. В общем, все мои старания, как вы понимаете, были разбиты в пух и прах и развеяны по ветру.
Камергер покачал головой.
– Остаётся только надеяться, Корвен, что вторая попытка будет более удачной, а двери в комнату переговоров закрыты на амбарный замок и перекладину.
В ногу камергера с разбегу врезалась детвора и, будто не заметя препятствия, со смехом исчезла за колоннами.
– Давно хотел вас спросить, – поинтересовался Корвен, нахмуря косматые брови, – долго ли вы знаете короля и его семью?
– Достаточно, чтобы утверждать, что Теабран, несмотря ни на что, неплохой человек, но он сомневается, а с леди Улиссой и Петрой едва ли кто-то сможет потягаться в упорстве.
– Значит, вы знакомы с момента побега их семьи на Холодные острова, надо думать?
– Абсолютно верно.
– И какой была леди Улисса в молодости, если не секрет?
– Полнее, – не задумываясь ответил сэр Виллем.
Корвен с трудом удержался от смеха.
– Признаться, поначалу, когда вы приехали в замок, я думал, вы им дальний родственник, – Корвен остановил пробегающую мимо Нелле и указал той поправить съехавший на бок передник. – Увидел вашу брошку с изображением голубки, но, как я понимаю, это не совсем так? Уже давно на Холодных островах не осталось ни одного благородного дома, кроме дома Блэйков, но их герб – две скрещённые горнизы.
– Вы наблюдательны, – кивнул сэр Виллем. – Всё верно, острова – это десяток крошечных клочков земли, на которых располагаются такие же крошечные поселения. Когда-то они были независимы друг от друга, и в каждом был свой граф, но время распорядилось так, что один из Блэйков стал единоличным хозяином тех земель, о чём рассказывают местные легенды. Мои же предки служили при их дворе такими же камергерами, как вы. Разумеется, тогда ни один из них не обладал ни титулом, ни тем более личным гербом, но король сам пожелал отблагодарить меня за долгую службу и даровал титул советника и герб, который, если честно, лишён любого смысла, потому что хозяевами Холодных островов по– прежнему остаются Блэйки, а тот островок, который подарили мне с супругой… Скажем так, на нём смог поместиться только замок Одинокая Твердыня (название больше, чем он сам), покрытый лесом холмик и деревенька в десять домов. Я ни в коем случае не в обиде, скорее даже благодарен – будет куда уехать на старости лет. В тишину, покой…
– …И в холод, – заметил Корвен.
– Не привыкать, – улыбнулся сэр Виллем.
– Так, значит, вы были свидетелем того, как Блэйки и Абертоны стали друзьями?
– Если честно, – признался советник, – я уже даже не помню, как это произошло. Где острова, а где Приграничье ниже самой Руны, сами представляете. Но графы как-то нашли друг друга, долго переписывались, слали друг другу книги и чучела местных животных и птиц. Вы же помните графа Абертона? Человек он был с причудами. Граф Блэйк, упокой бог его душу, мог похвастаться такой же особенностью. Я только помню, как однажды Герард Абертон просто появился в замке Блэйков и долго обсуждал с главой семьи ужасную погоду, осетров и крабов на дне пролива, которые облепили корму его корабля. Он был странным, неудивительно, что леди Улисса не поминает покойного мужа ни единым добрым словом. Графов соединяла непонятная, но на удивление крепкая дружба. Поэтому я ничуть не удивился, когда после изгнания отпрысков его друга с их земель Рокстон Блэйк предоставил им в распоряжение Афенор, где Петра могла спокойно родить.
Да, я помню тот день, когда Теабран появился на свет, – вздохнул сэр Виллем. – Роды принимала моя первая жена и местная повитуха. Двадцать пять часов мук. Не представляю, как женщины через это проходят. Если бы мужчины проходили через эти же муки, в семьях было бы не больше одного ребёнка. Теабран родился с пуповиной вокруг шеи. Она затянулась так сильно, что мальчик весь посинел и не подавал признаков жизни. Когда её всё-таки удалось срезать, он даже не закричал, а замяукал. Страшный был день. Порой мне кажется, что материнская пуповина всё ещё сжимает его шею, иначе Петра не имела бы на сына столь сильное влияние.
– Но Теабран помиловал Гаала и ещё тех солдат, которые пытались сбежать, – возразил Корвен.
– Только не говорите об этом громко, – предостерёг камергера сэр Виллем.
– Почему? – не понял старик.
– Мать короля не любит, чтобы ей напоминали о её проигрыше королеве Иммеле.
– Вот как?
– Если бы не настойчивость и уговоры королевы, казнь бы уже давно состоялась.
– Что же, я рад, что его величество принял достойное решение.
– И в этом наши с вами мысли схожи. В конце концов начинать своё правление с казни, к тому же с такой изощрённой, – плохая примета, не так ли? – советник обернулся к жене и тронул её подбородок. Девушка, действительно слишком юная, чтобы годиться в жены седовласому хозяину крошечного островка, мило улыбнулась и кивнула. Впрочем, глаза её глядели на мужа с такой любовью, что едва ли ей было дело до мнения окружающих о своём браке.
– И именно это и внушает мне определённого рода оптимизм, Корвен. Король способен на великодушие, а значит, думаю, нам всем стоит просто немного подождать, – подытожил сэр Виллем, – и рано или поздно Согейр вернётся к жене и дочери. А сейчас прошу меня простить. Вижу, нас зовёт наш маленький Бентон. Моё почтение.
– Таким девушкам, как вы, ваше высочество, должно быть, скучно на подобных мероприятиях? – подкравшийся незаметно Гекто улыбнулся и протянул Дитя кубок. Он был заметно младше своего брата Дасте, но, судя по вычурной речи, звучащей из уст юнца весьма неестественно, манере держать кубок тремя пальцами и носить на руке перекинутый шлейф накидки, он всеми силами старался быть во всём на него похожим. Доброжелательная улыбка его казалась несколько вымученной, что вступало в очевидный контраст с праздным видом, который старательно напускал на себя этот молодой человек.
– Таким девушкам, как я? – переспросило Дитя, упустив из вида Фина. Лицо их высочества приобрело то странное выражение, которое бывает, когда человеку на язык попадается что-то горькое или отвратное на вкус, но он тщится сделать вид, будто ничего необычного не происходит; но вскоре гримаса эта исказилась застывшей маской, сквозь которую пробивалось нечто мрачное и злое. – Это каким же?
– Отличным от здешнего общества, – поспешил пояснить Гекто и, опасаясь быть неправильно понятым, постарался разбавить свою речь подобием той цветистой лести, даром которой природа щедро одарила его старшего брата: – Необычным, э… экспрессивным, диковинным для местного традиционного общества, скучного…
Ему эта попытка удалась скверно.
– Так вот как это зовётся? – их высочество прервало жалкие потуги мальчика дотянуться до царствовавшего на недосягаемых высотах искусства угодливого словоблудия