Читать интересную книгу "Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг. - Фред Андерсон"

параллели британских осадных линий, расположенные в правом верхнем углу. (Иллюстрация ориентирована на север внизу.) Предоставлено библиотекой Уильяма Л. Клементса Мичиганского университета.

По мере приближения осаждающих, защищенных траншеями или габионами — огромными плетеными корзинами, наполненными землей, которые ставили там, где земля не поддавалась киркам и лопатам, — защитники обрушивали на них артиллерийский и мушкетный огонь, устраивали из крепости вылазки и работали день и ночь, восстанавливая разрушенные стены. Однако все, что делали защитники, лишь оттягивало неизбежное, ведь ни одна неокрепшая крепость не могла бесконечно долго выдерживать хорошо снабженную осаду. Вобан подсчитал, что правильно снабженная крепость сможет продержаться не более сорока дней, если будет отрезана от внешней помощи[343]. К середине XVIII века виртуальная уверенность в исходе осады была настолько хорошо известна, что эти затяжные менуэты почти никогда не заканчивались тем, что атакующие врывались через разрушенные стены и вырезали последних изголодавшихся защитников крепости. Вместо этого командиры гарнизонов, считавшие, что они выполнили требования чести, обычно просили предоставить им условия капитуляции, которые соответствовали стойкости их обороны. Если осада была долгой, победитель отвечал условиями, подобными тем, которые Монкальм предложил в форте Уильям Генри в 1757 году: защитникам разрешалось сохранить свои знамена, личное имущество, стрелковое оружие и, возможно, даже символическую пушку, и им разрешалось уйти по условному освобождению, то есть дав слово не появляться с оружием в течение определенного срока, не становясь при этом военнопленными.

Осада Луисбурга в 1758 году, как никакая другая осада во время войны в Америке, дала возможность действовать в строгом соответствии с этими правилами. Более шести недель город стойко сопротивлялся осаждающим, чьи методы в точности соответствовали предписаниям, изложенным Вобаном в его сочинении «Об атаке и обороне укрепленных мест». Сразу же после высадки 8 июня британцы начали рыть первые параллельные траншеи. К двенадцатому числу Вулф оттеснил последних защитников в город с дальних укреплений и батарей, расположенных вокруг гавани. На девятнадцатое число первые британские пушки открыли огонь с предельной дистанции по городским бастионам и кораблям в гавани. Копание параллелей и сапов продолжалось без устали, пока 3 июля батареи не были возведены в шестистах ярдах от городской стены. К шестому числу британские снаряды — минометные и зажигательные бомбы — стали падать у стен города. В растущем отчаянии и без особого эффекта французы пытались совершать ночные вылазки против вражеских батарей. День за днем продолжался обстрел, ночь за ночью продолжались подкопы. 21 июля раскаленное пушечное ядро попало в один из французских линейных кораблей, стоявших на якоре в гавани, и взорвало порох в его трюме. Судно и два его ближайших соседа сгорели дотла[344].

К этому времени пожары в городе были столь же неумолимы, как и на кораблях. 22 июля сгорел Королевский бастион, ключ к сухопутной обороне города; под дождем раскаленных выстрелов из британских орудий здания внутри стен вспыхивали быстрее, чем пожарные команды успевали их тушить. В ночь на двадцать пятое число, скрытые сильным туманом, моряки из флота Боскауэна вошли в гавань на лодках и взяли на абордаж два оставшихся линейных корабля, сожгли один из них и отбуксировали другой в безопасное место через гавань. Захват второго корабля — шестидесятичетырехпушечного Bienfaisant, который был не только последним уцелевшим линейным кораблем, но и флагманом эскадры, — нанес тяжелый удар по моральному духу защитников Луисбурга. Но именно следующие двенадцать часов, в течение которых в город попало не менее тысячи британских снарядов, убедили губернатора Луисбурга шевалье де Друкура в том, что дальнейшее сопротивление было безрассудным. Уже почти треть оборонявшегося гарнизона была выведена из строя, так как четыреста солдат погибли под обстрелом, а более тысячитрехсот выбыли из строя из-за ран или болезней. Поэтому утром двадцать шестого, когда в последней действующей батарее последнего бастиона осталось всего четыре исправных пушки, когда шесть британских линейных кораблей отплыли, чтобы войти в гавань и обстрелять город с незащищенной стороны, а прорывная батарея готовилась открыть огонь по сухопутной стене с близкого расстояния, Друкур поднял флаг перемирия и попросил об условиях. Он сделал все, что мог, чтобы соблюсти нормы чести и военного профессионализма. Хорошо усвоенный этикет осадного ремесла дал ему уверенность в том, что британцы окажут его гарнизону воинские почести[345].

И все же осада Луисбурга лишь поверхностно соответствовала цивилизованной европейской практике, чего еще не понимал Друкур. По крайней мере один англичанин в день высадки с потрясением понял, что это не обычная встреча профессионалов. Осматривая французские позиции после того, как защитники бежали обратно в город, морской офицер обнаружил «тела ста с лишним французских солдат и двух индейцев, которых наши рейнджеры оскальпировали» — жуткий знак намерения отплатить за резню в форте Уильям Генри[346]. Рейнджеры, сопровождавшие экспедицию, были в основном из Массачусетса, а некоторые — ветераны кампании 1757 года, но этот эпизод на самом деле продемонстрировал не только желание нескольких жителей Новой Англии свести счеты. В письме к своему дяде Вулф вскользь и с одобрением упомянул об английской политике расправы над всеми индейцами, с которыми они сталкивались. Что касается дикарей, то он писал: «Я считаю их самыми презренными канальями на земле. Те, что живут южнее, гораздо храбрее и лучше; эти же — подлый набор кровавых негодяев. Мы режем их на куски, когда находим, в ответ на тысячу актов жестокости и варварства»[347].

Но последствия форта Уильям Генри на самом деле выходили за рамки выслеживания и истребления микмаков и абенакисов в союзе с французами, ведь в итоге героизм защитников и мирных жителей, перенесших недели бомбардировок, не имел никакого значения. В ответ на просьбу Друкура об условиях Амхерст отказал ему и его гарнизону во всех почестях. Город не будет открыт для разграбления, а находящимся в нем мирным жителям будет разрешено оставить свои личные вещи, но все те, кто оказал сопротивление с оружием в руках, будут сделаны военнопленными и перевезены в Англию. Гражданское население Луисбурга вместе с остальными жителями Кейп-Бретона и соседнего острова Сен-Жан (современный остров Принца Эдуарда) было депортировано во Францию: в общей сложности более восьми тысяч мужчин, женщин и детей. Теперь Британия не считала своими врагами только солдат французского короля; по крайней мере, в Новой Франции гражданское население также подверглось бы военным действиям[348].

Захват «Бьенфайзанта». Адмирал Боскауэн приказал двум отрядам моряков войти в гавань на шлюпках в ночь на 25 июля, чтобы захватить два единственных уцелевших французских военных корабля. На