Эмма успела позабыть, до чего тут жарко. Воздух был влажный, и пыль, поднимающаяся с сухой земли, царапала горло, мешая нормально дышать. Форма казалась тесной и стесняла движения, снаряжение давило на плечи, но это ощущение было знакомым. Оно помогало вспомнить, что это уже не первая командировка сюда.
Двадцати четырёх часовой перелёт был одновременно самым долгим и самым коротким путешествием в её жизни. Когда их отправили в Ирак впервые, Эмма нервничала и тревожилась, но даже несмотря на это ждала этого, думая, что будет, наконец, делать то, для чего её готовили. Будет представлять свою страну, свой народ. Станет одной из тех солдат, о которых поют в песнях. Станет героем.
Но не сейчас. Сейчас она хотела оказаться где угодно, только не здесь. Её могли послать куда угодно, но она снова летит на Ближний восток, наверное, их отобрали для этой командировки, потому что у них уже есть опыт. Будь она кем-то другим, путешественницей, например, или пусть даже преступницей в бегах, она с удовольствием поехала бы в Багдад. Но только не как капрал Свон. Не солдатом, исполняющим свой долг. Багдад красивый город, древний. Девушке нравилась его культура, так сильно отличающаяся от западной, его улицы и ландшафт, и колорит его живописных рынков. И люди. Конечно, местные настороженно к ней относились, в конце концов, она ходила по улицам, одетая в форму и с автоматом. Эмма понимала их, если б по улицам её города ходили вооруженные солдаты чужой страны и смотрели бы на неё как на потенциальную преступницу, она вела бы себя точно так же. Но, всё равно они хорошие люди и, в большинстве случаев, охотно сотрудничают.
Иногда они с товарищами дарили местной малышне игрушки и всякие мелкие безделушки, и, глядя как дети улыбаются, Эмма чувствовала себя Санта-Клаусом, она слушала заразительный детский смех мальчишек, игравших в футбол, и понимала, почему старина Ник всё еще не бросил свою работу. Иногда они помогали местным восстанавливать обстрелянные школы и другие здания, и тогда каждый кирпич, положенный в кладку, казался Свон маленьким шагом в лучшее будущее для этой страны и этих людей.
Эти моменты своей работы Эмма любила, но, к сожалению, гораздо чаще девушка сталкивалась с другой стороной своей профессии, той, что не давала ей сомкнуть глаз ночами, той, что как раз и обеспечила её опытом для повторной отправки в Багдад. И, честно говоря, она легко без нее обошлась бы.
Поступили новые разведданные о местоположении боевиков, и Эмма попала в число тех пяти тысяч счастливчиков, которые должны были найти их и обезвредить. Когда неделю назад, ещё в Джорджии, им это сообщили, Свон и её сослуживцы лишь кивнули. Они покинули конференц-зал с одинаково непроницаемыми лицами, приученные не обсуждать приказов. Но в глазах у глядящих перед прямо перед собой солдат, и у мужчин, и у женщин, читался один и тот же вопрос: «Как же сообщить об этом близким?»
Эмма чувствовала себя так, будто её внутренности завязались узлом, и могла думать только о том, что, видимо, возвращение в Сторибрук случится позже, чем она надеялась.
Нил был сам не свой, она никогда не видела его таким расстроенным. Обычно не унывающий, он в этот раз забился в самый дальний угол казармы и долго говорил с Тамарой по телефону.
Наверное, он еще не скоро увидит своего ребенка.
Почти весь вечер мужчина молча смотрел на снимок УЗИ, а потом, одолжив у Эммы пару листов бумаги, сел писать письмо своему еще не родившемуся сыну или дочке.
- Надо ведь что-то сказать ему, если со мной что случится, правда? – пояснил он, отвечая на вопросительный взгляд блондинки.
Сама девушка выплеснула свои эмоции, оттачивая в спортзале навыки рукопашного боя. Ей всегда было сложно сдерживать свой гнев, и кипятиться она начинала быстрее, чем остальные. Конечно, она ожидала что их отправят в Ирак второй раз, это было очевидно, но, в глубине души, Эмма надеялась, что её эта участь минует. И она была просто в бешенстве, хоть и понимала, что это неразумно. Так что Свон выпустила пар на занятии по начальной боевой подготовке, отправляя в нокаут новобранцев одного за другим и заставив их раз и навсегда забыть мужское убеждение, что «девчонки не умеют драться».
Вернувшись в казарму, она сразу вырубилась, погрузившись в сон без сновидений, но, даже спящий, ее мозг не переставал прокручивать в голове мысль, что на следующей неделе она сядет в самолет, летящий в Ирак. И утром Эмма первым делом позвонила Реджине.
Блондинка едва заставила себя набрать номер. Если Эмма сообщит об этом Реджине, придётся и самой поверить в неизбежность отправки. Но ей хотелось, ей нужно было услышать успокаивающий бархатистый голос, уверяющий, что Миллсы будут ей писать и рассказывать, что с ними происходит, что Реджина будет ждать её возвращения.
Реджина только пришла в мэрию, когда раздался звонок. Обычно Эмма не звонила брюнетке на работу, но сейчас желание услышать её было слишком отчаянным. Их соединили по частной линии, и девушку накрыла волна облегчения, когда из трубки раздалось хриплое:
- Эмма?
- Хэй.
- Эй. Как ты, солдат?
Эмма вздохнула, взъерошив волосы.
- Эмма? – озабоченно переспросила Реджина.
- Нас переводят, – девушка произнесла это быстро, надеясь, что так будет легче. Два слова, и мэр Сторибрука застывает, как громом пораженная.
Повисло молчание, нарушаемое только стуком сердца в ушах. Эмма не была уверена, слышит она свое сердце или сердце Реджины, или оба они бьются теперь в унисон, но этот звук утешал ее, почти успокаивал, как будто время застыло на несколько мгновений.
- Когда? – голос Реджины был напряженным.
- В следующий вторник.
- Во вторник? – ахнула Миллс. – Но ведь это меньше, чем через неделю!
- Знаю.
- Куда тебя посылают?
- Обратно в Ирак.
Услышав это, Реджина не смогла сдержать тяжелого сердитого вздоха:
- Неужели это необходимо?
Следующую фразу она добавила в полголоса, Эмма поняла, что это, скорей, мысли вслух, а не вопрос, обращенный к ней:
- Кажется, мы посылаем туда больше солдат, чем возвращаем домой. С каких пор наша страна придерживается политики вращающихся дверей?
Эмма улыбнулась, вспоминая, какой вспыльчивой иногда может быть мадам мэр.
- Тебя бы в нам президенты, – вздохнув, прошептала блондинка.