Читать интересную книгу Большая книга перемен - Алексей Слаповский

Обнял тестя, извинился, вручил ударно-кремнёвый пистолет первой четверти девятнадцатого века – Тимур Саламович на пенсии стал коллекционировать старинное оружие; начало коллекции было положено незабвенным кинжалом «Кама».

Тимур Саламович растрогался, пустил пистолет по кругу, чтобы все рассмотрели.

– Вот делали же вещи! – сказал один из друзей, грузный, лысый, но с черными густыми бровями.

– И мы делали! – возразил Тимур Саламович. – И он делал, – указал пальцем на Павла Витальевича. – А потом ушел в бизнес, в спекуляцию, не сказать больше.

– В производство, если сказать больше, – тут же нашелся Павел.

– Разве сравнить? С нашими деталями люди с Байконура взлетали, на атомных подводных лодках Мировой океан рассекали.

– Папа, мы сто раз говорили, – улыбнулся Павел Витальевич. – Где тот Байконур, где тот океан? То есть океан остался и лодки – сколько-то штук, но завода нет. Забудьте.

– Извините! – погрозил пальцем сухой седой старик болезненного вида, с красными глазами, вдобавок у него потрясывались голова и руки. – Извините, завод есть! Но цеха пустые! А в административное здание понапихали офисов! Я однажды туда попал, иду по коридору – таблички, таблички. И тебе нотариус, и пищевые добавки, и вообще красота: «Интимтовары оптом». Навигационные приборы высокой точности сменили на гандоны! Тоннами продают!

И старики горячо заговорили о том, как хорошо было раньше, когда в Сарынске насчитывалось не меньше двух десятков оборонных предприятий, и как стало плохо, когда вместо них появилась какая-то дрянь.

Павел слушал их невнимательно. Он, естественно, ничего не пил, но накатил зато запоздалый похмельный голод. Он был рад этому – отвлекало от недоумения. Павел Витальевич не знал ведь об отношениях Егора с Дашей, как и вообще о том, что они близко знакомы. А Егор не знал, что Даша близко знакома с отцом. Он тоже почуял что-то неладное, притих, посматривал на Дашу, на отца, ловя их пересекающиеся взгляды.

Насытившись, Павел Витальевич встал и пошел в дом – как бы отдохнуть. В двери обернулся. Егор сидел спиной к даче, но оглянулся, будто что-то услышал. Павел Витальевич кивком головы пригласил его в дом.

Через пару минут, выждав паузу, Егор пошел туда.

Павел Витальевич сидел в мастерской, в старом кресле.

– Как дела? – спросил он.

– Нормально.

– Что делаешь сейчас?

– Ремонтирую театр.

– Специалисты нужны?

– Нашел уже.

– Все сам? Молодец, правильно. А девушка эта, она кто?

– Ты же с ней знаком, поздоровался, когда приехал. И я помню, после спектакля, когда у тебя в доме были, ты с ней общался, куда-то даже ее увел.

– Наблюдательный. Я имел в виду, кто она тебе?

– Я попросил ее пофотографировать.

– И все?

– Не понял, – сказал Егор, садясь на старый сундук, обитый жестяными полосами. – Тебя вдруг заинтересовала моя личная жизнь?

– Она меня всегда интересовала, – с прорвавшейся обидой сказал Павел. – А вам вот все равно. Вы с Радой совсем отделились от меня. Сдохни я завтра, только обрадуетесь.

– Не говори ерунды. А отделились мы давно. Ты же всегда был занят, мы тебя никогда не видели.

На самом деле Егор и Рада никогда не тяготились отсутствием отца, да и с матерью у них не было особой близости, им рано стало хватало самих себя. И все же Егор сказал о нехватке отца – по привычке любой диалог выстраивать драматургически. Люди хотят правильной драматургии: вот причина – а вот следствие, вот драма – а вот конфликт. Отца часто не было дома – причина. Отделение детей от него – следствие. Объяснять же ему, что на самом деле в жизни все сложнее или проще и причинно-следственные связи не обязательны, – пожалуй, не поймет.

К тому же в правильной драматургии кто-то должен быть прав, а кто-то виноват, Егор своим высказыванием сделал виноватым отца – понял, что ему этого хочется.

И угадал. Павел Витальевич вздохнул:

– Что верно, то верно. Мой грех. Но разве я для вас не делал все после смерти мамы? Да и до этого?

– Мы очень это ценим. Я серьезно.

– Это ты правильно добавил, что серьезно, а то еще не поверю.

Павел Витальевич потер лоб. Егор чувствовал в его поведении что-то необычное. Неуверенность, растерянность. А может, это просто похмелье – вид у отца нездоровый, наверное, накануне позволил себе.

– Теперь такой вопрос, Егор, – сказал отец. – Только не удивляйся. У тебя с этой девушкой что-то серьезное?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты понимаешь.

– У Даши есть жених вообще-то.

– Да мало ли! И никакой не жених, а так…

– Ты владеешь информацией, я смотрю.

– Да, владею. Так вот, сын, вопрос: ты ее любишь? Хочешь на ней жениться?

– Ого!

– Я бы никогда не спросил, если бы это было твое личное дело. Но оно не тебя одного касается.

– А кого еще?

– Меня.

– Ого!

– Опять «ого»! Говорю без фокусов: я эту девушку люблю и собираюсь на ней жениться. Мы с ней общаемся, она не говорила?

– Нет.

– Общаемся пока так… Ну, без всяких… Пока по-дружески… Но она думает над моим предложением. Я помог ее семье, ее матери – не потому, что хочу ее купить, а… Ну почему бы не помочь семье девушки, которую считаешь невестой?

– А она считает себя невестой?

– Она думает, я же сказал! Она свободна! Но если ты ее тоже любишь, если у тебя серьезные планы, я тут же устраняюсь.

– Благородно.

Павел Витальевич посмотрел на сына снизу вверх, отчего зрачки ушли под веки, а глаза показались белыми, гневными.

– Ты мне поехидничай тут еще! – сказал он. – С тобой о смертельно важных вещах говорят, доходит до тебя?

– А если я действительно собираюсь на ней жениться? Ты в самом деле отойдешь в сторону?

– Да. Может быть. Не знаю. Да врешь ты все, – сказал вдруг отец с явным облегчением. – Уж я-то тебя знаю – врешь, Егорушка. Ничего ты ее не любишь, жениться не собираешься. Иначе ты бы себя по-другому вел.

– Это как?

– Не знаю. Почитай своего Станиславского, он объяснит. Пошли к гостям, а то неудобно.

– Я сейчас.

Егор зашел в туалет, хотя ему было не нужно.

Сел на крышку унитаза.

Стал думать.

Он стал думать о том, насколько ему действительно нужна Даша, насколько он готов перейти дорогу отцу. Ведь если перейти, надо действовать и дальше.

И понял: не готов перейти дорогу, не хочет переходить. Вопрос отца, поставленный ребром, помог Егору понять, что Даша – всего лишь увлечение, необходимое для подогрева честолюбия. Вот для чего в драматургии, в театре нужны острые сшибки персонажей: в конфликте выявляются истинные побуждения каждого. Герой говорит: «Люблю!» Ему говорят: «Хорошо, умри за нее, отдай миллион, сделай то-то и то-то». И он понимает: не готов. Вывод – не любит.

Ну и славно, успокоился Егор. Есть вещи интереснее. Творчество, только оно чего-то стоит, остальное – преходяще.

Когда он вышел, выяснилось, что Даша уехала с Радой, которая сослалась на срочные дела в городе (на самом деле ее страшно раздражала низкая скорость Интернета, которым здесь была вынуждена пользоваться через мобильный телефон, а сигнал слабенький, да еще и прерывается то и дело, любой сбесится).

42. И. Приумножение

__________

__________

____ ____

____ ____

____ ____

__________

Время благоприятствует выдающимся личностям.

Чуть дальше Водокачки – село Привольное, окруженное дачами. И в селе, и в дачном массиве обитают люди небедные, которые, понастроив себе коттеджей, напоминающих небольшие дворцы, сбросились и возвели в Привольном большую, красивую церковь – чтобы не стыдно было сравнивать с окружающими мирскими строениями. Но сохранилась и старая церквушка в другом конце этого большого села, ее посещали лишь местные старухи, привыкшие к своему храму. Там служил священником отец Михаил: епархия сочла, что одинокому человеку и такого прихода хватит. А одинок он был, потому что четверо его детей выросли и разъехались, жена же, матушка Ольга, сильно болела желудком и жила почти все время у младшей дочери в Пятигорске, лечась и присматривая за двумя маленькими внучатами.

Людей мало, но службы те же, распорядок тот же, да еще хлопоты по церковному хозяйству, отец Михаил сильно уставал. Церковь ветшала, средства на поддержание были скудные, особенно заботила старая чугунная ограда, треть которой еще в советские времена умыкнул темной ночью какой-то дачник к себе на участок, а прореха была залатана простым деревянным забором. Надо бы починить ограду, а лучше заменить на новую, но с епархиальным управлением, которое могло бы поспособствовать, у отца Михаила отношения не благостные, а богатых жертвователей не имелось – все ходили в новый храм. Там асфальтовая дорога рядом, просторная стоянка для машин, да и пляж неподалеку, удобно: искупался, позагорал – зашел и в церкви постоял, возвращаешься в город или к себе домой отдохнувший душой и телом.

Лет шесть назад повадился приезжать Павел Витальевич, который однажды заглянул сюда и удивился, узнав в отце Михаиле бывшего соратника по комсомольским делам; одно время Михаил даже был начальником Павла, сидя в горкоме. Павел Витальевич обрадовался и тут же назначил отца Михаила своим духовником – то есть попросил таковым быть. Но общение было необрядное, фактически светское, Павел Витальевич заезжал нечасто, при этом не в храм, а к батюшке домой, поздно вечером или даже ночью и, увы, не раз был при этом пьян. Отец Михаил терпел: Павел Витальевич время от времени жертвовал некоторые суммы, которые все шли на неотложные нужды, но главная мысль отца Михаила была выпросить ограду. Однако дело это недешевое, поэтому он все оттягивал, стеснялся. Мешало главным образом то, что он Костякова-старшего, прямо говоря, недолюбливал. Вечно Павел Витальевич то начинал вспоминать советское прошлое, которое казалось отцу Михаилу безвозвратно далеким, ушедшим, будто он там и не жил, то философствовал на религиозные темы, считая, что прочтение Евангелия по диагонали дает ему такое право. И часто разговоры кончались довольно остро, после чего перейти к теме ограды была затруднительно.