Читать интересную книгу «Козни врагов наших сокруши…»: Дневники - Никон Рождественский

Во избежание недоразумений, я долгом считаю пояснить, что под именем Церкви я разумею не иерархов только, не Святейший Синод только, не православно верующих ныне живущих на земле только, но всю совокупность спасаемых и спасенных во Христе, всю Церковь, на небесах торжествующую и на земле воинствующую, ея же Божественная Глава – Сам Христос. Такая Церковь непогрешима в своих определениях и решениях, и только те решения Церкви “земной” (как не раз, по-видимому, с особым ударением выражается г. Поселянин), которыя совершенно согласны с учением Христа Спасителя, с учением Его Апостолов, с учением всех святых Божиих, от века Богу угодивших и Богом прославленных, только такия решения Церкви непогрешимы. А определение Св. Синода относительно Толстого именно таково, и никто никогда не докажет, что оно в чем-либо противоречит непреложному свидетельству Церкви вселенской, Церкви всех веков и времен. Посему во всей силе к нему приложимо слово Христово: что свяжете на земле, то будет связано и на небесах… И, конечно, Господь не станет ни для кого отменять Своего навеки даннаго Церкви полномочия, не станет изменять Им же установленнаго пути спасения. Да и нужды в том не имеет, хотя Он и всемогущ, но, во-первых, свободы ничьей не вяжет, насилием не спасает, а во-вторых, имеет тысячи средств в премудрости Своей, чтоб не нарушать раз Им установленнаго порядка в деле спасения чрез Церковь и ея спасительныя таинства. Прошу также постоянно иметь в виду грозныя словеса Господа: горе тому, чрез кого соблазн приходит! Лучше было бы ему, если бы мельничный жернов был повешен ему на шею и он брошен был в пучину морскую! – Страшное слово! И к кому же оно наиболее относиться может, как не к такому соблазнителю, каким был Толстой!..

Из сказаннаго видно, что ни увоз, ни болезнь, ни запертыя двери, никакие фанатики, никакия “кандалы и тюрьмы” не могли бы воспрепятствовать Божией премудрости и благости открыть путь покаяния несчастному старику, если б в его душе таилась хотя малейшая к тому возможность. Но сего не было, и он погиб… Г. Поселянин говорит: “И кто не в силах равнодушно и злорадно (почему “равнодушно”? почему “злорадно”?) отвернуться от несчастнаго старика ради давней и привычной к нему любви (несмотря на словеса Господни: “аще кто любит отца или матерь паче Мене – несть Мене достоин”?), при всем страдании, негодовании, возмущении, какое возбуждали его богоборныя писания, – те с грустью и тоской спрашивали себя: “Неужели истина до конца оставалась пред ним закрыта?” – Да, к несчастью, так: он сам закрыл очи пред светом истины и до конца отвращался от нея, и истина не насиловала его воли… И если, – продолжает г. Поселянин, – ложный стыд мешал ему пред людьми исповедать то, что он громко отрицал (а слова Господа: “аще кто постыдится Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем, сего и Аз постыжуся пред ангелы Божиими?), то неужели хоть тогда, в последния минуты, он не познал своего заблуждения и не поклонился Христу?” Да, к несчастию, не поклонился Христу, хотя, конечно, “познал истину”, когда закрылись его телесныя очи и открылись духовныя, но уже поздно: нельзя безнаказанно смеяться над истиной Божией, так упорствовать в своих хулениях на нее, т. е. на Духа Святаго: такой грех не прощается ни в сей жизни, ни в будущей… Именно в последний момент его жизни, даже ранее того: по неисповедным судьбам Божиим, за тот великий соблазн, какой он внес в души множества своих почитателей, за погибель сих душ – затворени быша двери милосердия Божия пред ним, и он погиб вечной погибелью… Погиб: ибо душа его, в продолжение стольких лет омраченная личной враждой и ненавистью ко Христу Спасителю, отдалась всецело во власть духа тьмы и стала решительно не способною к восприятию воздействия Божией спасающей благодати. Пред судом Божиим нет великих людей: напротив, чем кто больше получил от Бога талантов, тем строже будет отвечать пред судом правды Божией; кому много дано, с того много и взыщется – это слово Самого Господа Иисуса Христа. Восстанут на суде все еретики древности и осудят новаго еретика богоотступника Толстого, ибо он превзошел всех их ересью и богохульством своим. Сам же г. Поселянин говорит, что “чувства относительно Толстого все двоились: восторг пред ним, как пред писателем, среди других родных образов создавшим столько образов, светящихся кротким, тихим светом Православия, смешивался с негодованием против его невыносимых кощунств”. Вспомните теперь слово праведнаго Судии Господа, реченное устами одного из великих пророков – Иезекииля: “Праведность праведника не спасет в день преступления его, и беззаконник за беззаконие свое не падет в день обращения его от беззакония своего… все праведныя дела праведника не помянутся, и он умрет от неправды своей, какую сделал”. Если даже ставить в добродетель то, что писал 25 лет назад гр. Толстой, но от чего он отрекся, и тогда нет ни малейших оснований к тому упованию на спасение вне Церкви, какое высказал г. Поселянин. Он говорит, между прочим, будто “в жизни духа есть минуты, ускользающие от этой (земной) Церкви: это минуты, когда Бог дает как бы последнее сражение упорству отрицающего Его человека”. Конечно, если под Церковию понимать Святейший Синод, то это верно, но мы ведь под Церковию разумеем нечто несравненно высшее, чем Св. Синод, который является только органом, выразителем определений этого высшаго божественнаго учреждения, т. е. Вселенской Церкви, Главою коей является Сам Христос, невидимо ею управляющий, всегда в ней пребывающий и яко Глава действующий чрез нее, яко тело Свое. От сей Главы не может “ускользнуть” ни единая минута жизни человека, Он же и предвидит всякую минуту, всегда так располагает обстоятельства жизни человека, что, если предвидит возможность его обращения, то и дает человеку возможность осуществить свое обращение к Богу чрез Церковь во внешних обстоятельствах. Предполагать то, что предполагает г. Поселянин, значит, создавать теорию спасения вне Церкви, неведомо для Церкви. Допустить это – значило бы в корне подорвать все учение православной Церкви о спасении нашем. Ведь тогда возникает вопрос: нужна ли и сама Церковь? Мнение какого-то католическаго, хотя бы и “знаменитаго”, проповедника для нас, православных архиереев, неавторитетно. Думаю, что и латинская церковь не разделяет его. Ведь если согласиться с сим проповедником, то придется снять все анафемы со всех еретиков и безбожников, ибо кто же “может быть уверенным, что Бог не победил” в последния минуты их жизни? Однако же Церковь сего не делает, а она, конечно, лучше упомянутаго безымяннаго проповедника знает и любовь Божию, и правду Божию, и свой долг в отношении к людям. Она лучше нас знает и природу души человеческой: кто способен и кто не способен к покаянию, и сообразно с сим установила свои “каноны”, или правила, по отношению к еретикам. Вспомните, что простых грешников, даже самых отчаянных преступников, если они не отступили от веры, не отреклись от Христа, она не предает анафеме, а еретиков не щадит и гремит против них сим духовным оружием как против врагов Божиих. Грех ереси есть грех ума, а не воли, а грехи ума, вкоренившись в душу, не поддаются воздействию благодати и являются хулою на Духа Святаго, которая не прощается, по слову Господа, ни в сей век, ни в будущий.

В заключение своего “ответа” мой совопросннк патетически восклицает: “Если пробуждать в людях упование на превосходящее всякий ум Божественное милосердие, значит вливать в них яд: тогда я спокойно принимаю на себя обвинение преосвященнаго Никона”.

Отвечаю ему: если вы, почтеннейший г. Поселянин, пробуждаете в людях только “упование на превосходящее всякий ум Божественное милосердие”, совершенно умалчивая о Божием правосудии, то вы, действительно, вливаете в них тот яд, который называется в нравственном богословии безрассудною надеждою на Божие милосердие и ставится рядом с грехом отчаяния. Отчаяние есть неверие в Божие милосердие, а такая надежда есть неверие в Божие правосудие. И то и другое влечет к греху неудержимою силою, то и другое употребляет искуситель, осаждая душу грешника. Безрассудною надеждою на милосердие Божие он влечет ко греху: “Бог милостив – все простит, не безпокойся, согреши еще разок!” А отчаянием борет после греха: “Все потеряно, нет тебе прощения, не стоит и думать уже о покаянии: греши во всю!”… Если безрассудная надежда на Божие милосердие вредна в смысле нравственном, в отношении к грехам воли, то в тысячу раз она вреднее и опаснее в отношении к догматам веры, на коих зиждется наша нравственность.

Мне хотелось бы еще сказать почтенному моему оппоненту, что считать и называть “святынею” мирскую литературу, даже самыя художественныя произведения таких писателей, как Пушкин, Гоголь, Достоевский или Толстой, значит унижать понятие святыни в сознании православных людей: найдется какое-нибудь другое слово для того понятия, какое хотел выразить г. Поселянин. Нельзя же художественные образы, созданные талантом писателя, ставить рядом, называть тем же именем, какое мы употребляем в отношении предметов нашего церковнаго почитания, например, иконы, мощи святых и пр. Надеюсь, г. Поселянин не будет спорить со мною об этом.