Читать интересную книгу Яик-Горынович - Павел Георгиевич Малов

как мне приятно может быть, то столько награждены будете, сколько заслуги ваши достойны. И чего вы не пожелаете, во всех выгодах и жалованьях отказано вам не будет, и слава ваша не истечет до веку. И как вы, так и потомки ваши, первыми при мне, великом государе, учинитись. А жалованья, провианта, пороху и свинцу всегда достаточно от меня давано будет.

Кто же, сверх чаяния моего, преслушает и не исполнит сего моего великаго повеления, тот вскоре почувствует, сколько жестоки приготовлены муки изменникам моим. А когда атаман или старшины вам, редовым казакам, попрепядствуют, то и самих их неволею пред меня привести, за что награжден тот, кто приведет их, будет.

На подлинном подписано по сему:

Я, великий государь Петр Третий, император Всероссийский».

Кальминский закончил читать, вернул лист государю. Тот обвел вопросительным взглядом приближенных.

– Что скажете, господа атаманы? Гарно ли написал мой секретарь?

– В самую точку, ваше величество! – одобрительно зашумели атаманы. – Пускай теперь каналья Портнов только посмеет тебе не покориться! Весь город по бревнышку разнесем, живого места не оставим, а самого, собаку, изрубим!

Пугачев выслушал одобрительные возгласы сподвижников, поднял вверх руку, требуя тишины.

– Теперь остается сыскать человека, который бы отвез в городок бумагу. А сделать это непросто: мост через Яик разобран, все лодки отогнаны на левый берег. Значит, переправиться треба вплавь либо на плоту… Но плот сооружать долго и не из чего: бревен и досок нет, до ближайшего жилья далеко.

– У меня есть знакомый сотник, земляк, уроженец здешний, – подал голос Максим Горшков. – Дозволь, надежа, мы вдвоем с ним управимся!

Емельян Иванович решительно воспротивился:

– Нет, Горшков, тебя не пошлю, не проси. Ты мне в канцелярии нужен… А сотника давай! Как его фамилия?

– Овчинников, государь, – враз поменявшись в лице, недовольно буркнул Максим Данилович.

– Ты смотри, как и нашего войскового атамана, – удивленно присвистнул Емельян Иванович. – Не родственник он ему, случаем?.. Андрей Афанасьевич, – обратился Пугачев к Овчинникову, – ты с этим илецким сотником незнаком?

Тот отрицательно мотнул пышной, курчавой бородою.

– Что ж, батюшка, рази одни мы на свете Овчинниковы? Есть, думаю, и другие… Однофамильцами прозываются.

– Правда твоя, Андрей Афанасьевич, – согласился с ним Пугачев, вновь ударился в воспоминания: – Вот я, когда двенадцать годков по миру как неприкаянный скитался, всего повидал. Забрел как-то в одно село у хохлов: село большое, справное. Хаты не камышом, а черепицей крытые. А жители все, кого ни спроси, под одной фамилией! Так барин решил, чтоб, значит, долго не мараковать. И фамилия какая-то чудная: то ли «Не убий батько», то ли «Бис тоби в глотку», во как!

Казаки в шатре дружно рассмеялись, качая головами и на все лады склоняя не обычные украинские фамилии. Пугачев махнул рукой сержанту Кальминскому, и тот поспешно вышел вон.

В лагере повстанцев было ничуть не тише, чем в шатре государя. Он гудел, как потревоженный пасечником улей. Люди бесцельно слонялись между палаток, татарских юрт и калмыцких кибиток, заводили мимолетные знакомства, перекидывались шуточками, выменивали друг у друга оружие либо покупали съестное и корм лошадям. Лагерь напоминал шумный цыганский табор либо кочевую орду, готовую к жестокому приступу соседей, мирных охотников и земледельцев.

Степан Атаров, Кузьма Фофанов и казаки их сотни затеяли жаркий спор с калмыками из-за участка заливного луга, выделенного им под пастбище. Им показалось, что трава на их делянке менее густа и сочна, к тому же участок примыкает к старице (старому руслу Яика), густо поросшему камышом, ядовито-зеленой осокой и сильно заболоченному.

– Не дело это, казаки, чтоб на нашей яицкой земле косоглазые басурманы распоряжались, – горячился коновод недовольных Кузьма Фофанов. – А ну-ка, Денис, – обратился он к своему товарищу Шелехову, – живо перегоняйте лошадей на соседнюю делянку.

Там уже паслись низкорослые, но выносливые, как черти, калмыцкие кони. Несколько злых, вооруженных копьями и луками степняков-табунщиков зорко вглядывались в вечернюю степь. Заметив недружелюбный маневр казаков, пришпорили коней и быстро бросились им наперерез.

– Эй, куда прешь, кайсак? Сапсем совесть кабак пропил… Бачка-осударь всем волю дал, и земля – кто сколько возьмет… Степь, гляди, большой какой! Зачем на чужой пастбище лезешь?

– Иди сам в степь, пугало косоглазое! – отгавкнулся Кузьма Фофанов, сжал угрожающе эфес шашки. – Земля эта наша, казачьей кровью политая, и катись ты к такой-то матери!

Калмыки, по-волчьи ощерясь, направили на него копья.

– Не уйдешь – памрешь как собака, такой-сякой… Эта земля наш! Так бачка-цар решил, а ты уходи, кудой шакал…

– Казаки, не выдавай! – с задором крикнул своим Фофанов, обнажил клинок и смело бросился на калмыков.

Степан Атаров, Денис Шелехов, Яков Почиталин и еще несколько яицких молодцов, размахивая саблями, храбро устремились в драку. От калмыцкого стана тоже спешили на помощь табунщикам всадники. В степи завязалась не шуточная рубка, и кто его знает, чем бы закончилась, если бы не примчался их разнимать отряд царских гвардейцев во главе с Идыркеем Баймековым. Мир в войске был быстро водворен. Гвардейцы, не скупясь, перепороли плетьми поровну и казаков, и калмыков, грубо разогнали их по своим подразделениям.

В это время на левом берегу, у крепостного вала показался илецкий сотник Овчинников, ездивший в городок с указом Петра Третьего. Он что-то закричал своим, замахал руками и выстрелил из ружья в воздух, видимо, давая этим понять, что миссия его прошла успешно. Сопровождавшие его пугачевцы тоже дали холостой залп вверх. С крепостного вала в унисон им грянули пушки, салютуя государю Петру Федоровичу, в церкви празднично залились колокола.

Пугачев со свитой выехал на пологий в этом месте берег Яика-Горыновича. Набожно перекрестился по-старообрядчески при всем честном народе.

– Слава тебе Господи, Иисус Христос и пресвятая Матушка-Богородица, Илецкий городок наш!

Через время на левом берегу дружно и весело застучали дятлами топоры, зажужжали свою бесконечную песню стремительные острозубые пилы. Городские казаки ремонтировали разобранный незадолго до этого мост.

Глава 35

После бала

1

Камера была битком набита колодниками, как говорится, яблоку негде упасть. Люди вповалку лежали и сидели на нарах, расположенных вдоль стен, в проходах, под длинным деревянным столом в середине помещения, возле так называемой параши, которую с ночи еще не опорожняли. Здесь, а еще под нарами нашли себе место самые отверженные и беззащитные, над которыми в остроге издевался каждый, кому не лень. Стоял смрадный удушливый запах, густо насыщенный ядовитыми миазмами человеческих фекалий, пота, немытых ног, грязных онучей и обуви. Утробный нездоровый храп, позевывание, дребезжащий чахоточный кашель, сморкание, тихие разговоры, громкие сердитые возгласы, звон кандалов и скрип досок на нарах наполняли комнату невообразимым смешением звуков.