Читать интересную книгу Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок

Шепот этот производился двумя голосами…

Быть может, под этими цветами под этими листьями шел разговор…

Поэт уступил любопытству короля, желавшему узнать, кто таким образом изъяснялся в любви, ночью, в саду одной из его резиденций?…

Знаком он приказал пажу молчать и проник в самую беседку.

Он только бросил взгляд, и крик ярости вылетел из его груди…

То герцогиня Альбукерк, его любовница, была там с одним из первых его сеньоров, с герцогом Медина дела Торес.

При крике короля, при его внезапном появлении, виновные бросились в глубину беседки. Филипп вынул свой кинжал.

При известных обстоятельствах, в самые дурные минуты, он был всего менее зол.

Ему говорили: «Герцогиня обманывает вас» – он смеялся. Он уже не любил ее… Но увидать себя обманутым? Он убьет ее.

– Государь!.. государь!.. умилосердитесь!..

Эти слова произнес маленький паж, обнимая колени своего короля.

Герцогиня Альбукерк всегда была милостива к нему; он не хотел, чтобы ее убили.

Филипп вложил свой кинжал в ножны, и, обращаясь к герцогине и герцогу, сказал:

– По крайней мере, сеньор и сеньора, – сказал он, – такие вещи делаются у себя, а не у королевы!

Тем все и кончилось; он повернулся спиной к чете, слишком счастливой, что отделалась так дешево.

Но направляясь вправо, ко дворцу, Филипп не без некоторой горечи, прибавил сквозь зубы:

– И это в то время, когда я старался доказать, что хорошо умереть ради своей дамы! Нет! Еще не для этой следует умереть!..

* * *

Со всем тем у Филиппа не было любовницы. Ясно, что от него зависело заместить неблагодарную Леонору. При его дворе не было недостатка в желающих иметь счастье принадлежать королю. Но опять знатная дама!.. У короля было довольно знатных дам. До сих пор он имел одних только знатных дам. Неверность одной из них внушила ему желание сделаться в свою очередь им неверным всем.

Он размышлял об этом важном предмете в своем рабочем кабинете, когда ему доложили о сеньоре Морето и Каванна.

Морето и Каванна и Кальдерон-де-ла-Барка, два наиболее знаменитых драматических поэта Испании, еще очень молодые в эту эпоху, а следовательно, не получившие еще всей своей известности, имели неизъяснимую честь быть друзьями Филиппа IV, который спрашивал у них советов насчет своих литературных произведений.

Морето особенно пользовался симпатией Филиппа IV, – не потому, чтоб у него было больше ума и таланта, чем у Кальдерона, но потому, что он был большим льстецом: когда король удостаивал что-нибудь прочесть ему, он лучше и чаще Кальдерона восторгался. Представляя из себя артиста, король все-таки остается королем; ему нужны не товарищи, но куртизаны.

Филипп призвал Морето, чтобы посоветоваться насчет плана Dar su vida роr sa dama; и поэт, ничего не сказав о заглавии, помер от смеха. – Умереть для своей дамы!.. Только его величество мог придумать подобное заглавие!

Затем, целый час толковали о пьесе; Филипп думал то, Филипп думал это… такое лицо будет иметь такой-то характер, в такой-то сцене встретится такая-то перипетия…

Морето постоянно восклицал:

– Прелестно!.. бесподобно!.. восхитительно!..

К счастью еще, что пьеса была в одном только акте; будь она в двух, Морето принужден бы был остановиться: он истощил весь свой словарь восторгов.

Наконец, это свидание так расположило Филиппа, что излившись перед Морето как автор, он ощутил потребность открыться ему как человек.

В виде букета своего искусственная восхищения, Морето говорил королю, что он должен гордиться, обладая всеми почестями, будучи увенчан всеми лаврами…

– Не считая, – закончил он тоном улыбающегося умиления: – лавров любви!..

Филипп вовсе не гнушался тем, что занимаются его любовными похождениями.

Однако, при этих словах поэта, лицо его несколько омрачилось.

– А, Морето! ты думаешь, – сказал он: – что любовь меня балует… Ты ошибаешься, друг мой! Женщины смеются надо мной как над последним нищим в моем государстве.

Морето всплеснул руками.

– Ваше величество шутите!

– Нимало; и ты будешь очень удивлен, если я расскажу тебе мое последнее несчастье. И я решился отныне искать любовных развлечений не в том мире, от которого я имел обыкновение их требовать. Обман за обман; по крайней мере я буду иметь утешение – быть обманутым женщинами, которых я не буду столь глуп, чтобы любить… мещанками… актрисами… и я думаю…

Король пристально посмотрел на Морето и продолжал:

– Ты мог бы руководить мной на этой новой стезе. Вот уже четыре месяца, как я не был в театре del Principe… Видаешь ли ты там, в кулисах, какую-нибудь девушку, способную занять меня на неделю?… Но ты понимаешь?… Я не хотел бы слишком подвергаться посрамлению… если я склоняюсь к былинке, то не хочу, чтоб она была слишком увядшей… И так?…

Морето молчал. Он мысленно разбирал новую стезю.

Вдруг он вздрогнул, как человек, который борется с дурной мыслью. Нечто в роде колебания отразилось в его чертах.

– Итак? – повторил король.

– Итак, – сказал поэт: – я могу исполнить ваше желание, государь.

– Можешь?

– То есть я знаю, на кого обратить внимание вашего величества.

– А!.. а!.. Актриса?

– Актриса.

– Молодая?

– Шестнадцати лет.

– Хорошенькая?

– Как игрушечка.

– А имя этой игрушечки?

– Mapия Кальдерона.

– Кальдерона?.. погоди!.. это не родственница…

– Кальдерону? нисколько… столь не родственница, что…

– Что?

– Кальдерон до сумасшествия влюблен в нее…

– Черт возьми!.. уж и соперник!..

– О! соперник не опасный. Кальдерона не любит Кальдерона.

– Кого же она любит?

– Никого.

– Никого?… В шестнадцать лет?.. актриса?..

– О! Кальдерона, не смотря на свои шестнадцать лет, вовсе не похожа на других актрис… Театр для нее вроде подножки…

– Чтоб достигнуть?

– Состояния.

– А! а!.. Но если она хороша и благоразумна… ей будет легко… Состояние, о каком мечтает девушка шестнадцати лет… актриса… это вовсе не то, что галионы Индии…

– А! Пусть ваше величество не доверяет этому… Кальдерона будет требовательна.

– Но ты достаточно хорошо знаешь эту малютку, Морето?

– Очень просто: я люблю ее!

– Ты любишь ее…

– И оставляю ее вам?… Так что же, если она меня ненавидит?…

– А! а!.. она тебя… Бедный друг! это ты с досады…

– Досада во всяком случае довольно ласкового свойства, – ваше величество убедитесь в этом, – последствия которой не будут пагубны для той, которая ее возбудила…

– Не пагубны!.. не пагубны!.. это смотря… Ты быть может не знаешь, что женщина из низшего класса, бывшая любовницей испанского короля, не имеет права, когда король ее бросит, оставаться в обществе и должна…

– Вступить в монастырь. Извините, государь, я вполне знаю этот закон. И это не мешает мне желать, чтоб Кальдерона принадлежала вам… Никому, прежде вас и после…

– Никому. Это справедливо. Я сейчас ошибался, Морето. Ты следуешь в эту минуту не ненависти, а мести, которую я не вменю однако тебе в преступление… Она остроумна и быть может я ею воспользуюсь… Итак, благодарю тебя, мой друг. Кальдерона сегодня вечером играет?…

– Да, государь, играет в «Жизнь есть Сон».

– Кальдерона? Хорошо. Я пойду смотреть ее. Прощай.

Его величество отпускал поэта, но поэт не уходил.

– Ты имеешь еще что-нибудь сказать мне?… спросил Филипп.

– Последнее слово государь. Я друг Кальдерона… и хотя Кальдерона также не любит его, как и меня…

– Тебе было бы неприятно, если бы он узнал, что тебе он обязан тем, что не может даже и надеяться?… я буду скромен!.. ступай!..

На этот раз Морето ушел. Когда он остался один…

– Тьфу! – с отвращением пробормотал Филипп,– эти поэты не лучше вельмож! Этот бедный Кальдерон быть может поплачет о том, что заставил смеяться его друга. Но если эта малютка не любит его?…

* * *

Театр дель-Принчипе был полон.

В этот вечер играла Кальдерона.

У нее стало быть был талант, если она привлекала толпу? Нет не талант, а чрезвычайная прелесть.

Родившись в Мадриде 15 августа 1611 года, от бедняка, по ремеслу носильщика, и conchita (странствующей плясуньи) Mapия Кальдерона, сирота в семь лет, была воспитана актрисой, Mapия де Кордова, – более известной под именем Амарилисы, – которая выучила ее читать по одной из своих ролей.

В двенадцать лет Кальдерона знала наизусть четвертую часть пьес Лопе де Вега, а Лопе написал тысячу двести пьес. Тринадцати лет она поступила на сцену в Кадиксе.

Пятнадцати она приобрела репутацию в Севилье в ролях ангелов, в autos sacramentales, называвшихся во Франции в XVI веке мистериями.

Наконец шестнадцати лет, в Мадриде, где она была уже три месяца, ее заметили в пьесах «плаща и шпаги» (сара y espada), что в то время обозначало высокую комедию.

И она была особенно обязана страсти, внушенной ею Кальдерону, автору одной из пьес, в которой она играла, теми рукоплесканиями, какими ее осыпали каждый вечер… Ибо он заставлял ее повторять роли, с первого до последняя действия…