Читать интересную книгу Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок

Возвратившись во дворец, в свои апартаменты, где она переменяла свой костюм для бала, Бианка послала за Инесой Мондрагоне. Удержанная в постели тяжкой болезнью, Инеса, к сожалению, не могла присутствовать на свадьбе своей подруги. Бианка умоляла ее в записке сделать усилие, чтобы повидаться.

С каким нетерпением она ожидала результата своего посольства! Наконец ей возвестили о прибытии Мондрагоне. Хотя и пожираемая лихорадкой, она поспешила на призыв Бианки.

Последняя в нескольких словах передала ей все.

– Ваша светлость правы, сказала испанка, – этот монах – Боргоньи… Это он, чтобы успокоиться от угрызения совести, надел рясу… И всё бы было к лучшему, если бы, вступив в монастырь, он ограничился забвением прошлого; но его поступок доказывает, что у него слишком много памяти и ума; он угадал все; каковой бы ни была его цель, – человек этот теперь более чем угроза; это – опасность!.. Этот человек умрет!

Мы сказали, что Бианка не была жестока по природе; она вздрогнула при мысли, что убьют отца ее сына. Мондрагоне заметила это движение и прибавила:

– Ваша светлость, если вы видите другое средство, избавиться от этого человека, я готова повиноваться. Но подумайте, если Боргоньи, употребил нечто вроде авторитета, когда его сын еще в колыбели, то что будет, когда этот сын явится во всем своем богатстве и могуществе?.. Гордость иногда сильнее, выходя из низкого источника…

Бианка сделала головой знак утверждения.

– Ты права, сказала она;– при том я не могла бы жить, если бы всегда предчувствовала, что этот человек вдруг встанет между мной и Франциском. Делай же то, что найдешь благоразумнее. Но как ты надеешься открыть его?..

– О, Сильва знает Боргоньи! А Сильва столь же ловок, как и храбр. Если нужно будет он один за другим обыщет все монастыри Тосканы, чтобы открыть нашего монаха. Положитесь на него.

– А когда он начнет действовать?

– Завтра.

– Почему не сегодня вечером?

– Я послала его в Казаль за медиком, который, как меня уверяли, один в состоянии избавить меня от этой проклятой лихорадки.

– Да!.. ты страдаешь моя добрая Инеса!.. Ты очень страдаешь, а я стащила тебя с постели… Ложись скорее опять… Благодарю тебя!.. Завтра днем я увижу тебя. Прощай.

– До свидания, государыня! До свидания, моя королева! сказала Мондрагоне, прижимая к своим иссохшим губам свежую и белую руку Бианки. – Не беспокойтесь! Будьте счастливы в мире: ваш друг бдит над вами.

Подруга, поверенная, соучастница удалилась, поддерживаемая двумя служанками. Великая герцогиня Тосканская, королева Кипрская, отправилась к своему супругу, которого ее долгое отсутствие начинало уже беспокоить.

То был великолепный праздник, справлявшийся во дворце Питти в честь бракосочетания Франциска Медичи и Бианки Капелло!

* * *

Но лжет та пословица, которая говорит, что нет прекрасного дня без другого; следующий день после свадьбы Бианки был один из печальнейших в ее жизни.

Пробило два часа; она собиралась отправиться к своей доброй Мондрагоне, когда неожиданно, в страшном смущении явился великий герцог и сказал ей:

– Мой друг, если вы мне верите, отложите это посещение до другого времени.

– Почему же? – удивлением спросила Бианка, – и заметив смущение Франциска, воскликнула: – ах! Инеса умерла!..

Это была правда. Жертва своей привязанности к Бианке, Мондрагоне умерла ночью, возвратившись от герцогини. И странное стечение обстоятельств! Ее посол за доктором, Сильва, не мог исполнить данного поручения, ибо в ту самую минуту, когда он сходил с лошади перед домом доктора, он упал, пораженный, как громом, апоплексическим ударом, против которого была бессильна всякая помощь.

Бианка рыдала. Одним ударом рок лишил ее преданного друга и единственного человека, способного защитить ее против требований Боргоньи!

Свидетель горести, первоначальную причину которой он не мог подозревать, великий герцог тщетно старался успокоить Бианку.

После нежных молений, он отправился за маленьким Антонием; взял его из колыбели и, подавая Бианке, сказал ей:

– Возьми его. Вот кто сумеет лучше меня тебя успокоить. Поцелуй нашего сына.

Их сына!.. Вид ребенка в эту минуту казался Бианке кровавой иронией. Вчерашняя радость сегодня превратилась для Бианки в отчаяние, в тяжелую цепь, которая приковывала ее к господину. Между тем крохотное создание, достигавшее второго года, протягивало к ней свои ручонки и бормотало: «мама!» Ах! Что бы ни было, не должна ли была Бианка в будущем быть истинной матерью для Антония?.. И быть может тронутый привязанностью, оказываемую к его сыну Джиакомо Боргоньи не осмелится смутить эту любовь, еще раз, выйдя из своего мрака, чтобы возбуждать в ней сожаление о прошедшем и ужас будущего.

Бианка обманывалась. На следующий год, в день празднования ее свадьбы, при выходе из собора, в котором служилась обедня, когда она медленно проходила по площади della santissima Annunziata, – один монах, – тот же самый! Она узнала его голос! – пробравшись сквозь толпу, приблизился к дверцам ее коляски и повторил ей слова, которые были сказаны ей в предшествовавшей год: «Ты счастлива, королева! Подумай о тех, которые страдали, которые страдают. Помолись за отца и за мать твоего сына!

И из года в год в этот день повторялось и это явление, и это увещание.

Что побудило Джакомо Боргоньи действовать таким образом? То была его тайна! Но все более и более устрашаемая этим Дамокловым мечом, висевшим над ее головой, Бианка оставила, как слишком опасный, первоначальный проект, возвести на трон своего предполагаемого сына и выразила желание примириться с ближайшим наследником своего мужа, кардиналом Фердинандом Медичи.

Великий герцог при первых словах Бианки восстал против этого примирения. Фамилия Медичи, подобно Борджиа, пользовалась странной репутацией. Когда Медичи не убивали посторонних, они отравляли друг друга. Но Бианка требовала. Кардинал, уверяли, был прелестный господин. Франциск уступил и написал брату письмо, на которое тот отвечал, что как только он окончит дела свои в Риме, то тотчас поспешит на приглашение и слал курьера за курьером.

Для него приготовили великолепное помещение во дворце Питти, состоявшее из двадцати комнат. В день его приезда вся Флоренция осветилась огнями. Франциск и Бианка в парадных костюмах, встретили кардинала на пороге палаццо. Великий герцог подал ему руку, но прежде, чем насладиться сладостью братской дружбы, кардинал, целуя руку великой герцогини, сказал ей:

– Франциск, в своем письме уверил меня, что вы были главной причиной его великодушного решения; искренне каюсь, я сомневался в этом, но теперь, когда я вас вижу, я более не сомневаюсь. Когда так прекрасны, тогда должны быть и добры.

Начало было недурно и в течение восьми дней поведение Фердинанда не давало повода к малейшему подозрению в его искренности.

Это было время охоты; охоту Фердинанд любил до страсти. Чтобы понравиться ему, Франциск отправился с ним охотиться в леса Кайано в нескольких милях от Флоренции. Естественно, что Бианка была вместе с ними; они затравили оленя и кабана, затем отправились ужинать и ночевать в Поджио, прелестный увеселительный дворец, принадлежавший великому герцогу. На следующее утро, как будто удивясь тому, что не нашел его в его комнатах, кардинал спросил у его конюшего, где тот мог быть и получил ответ, что его светлость в своей лаборатории.

– В лаборатории? – повторил Фердинанд. – В какой лаборатории?

– Разве вашей эминенции неизвестно, что его светлость занимается химией?

– Правда!.. Я вспоминаю теперь, что, будучи еще очень молодым, он выказывал чрезвычайную любовь к этой науке. Прошу вас, проводите меня в лабораторию его светлости; мне очень любопытно застать его там.

Конюший повиновался. Он провел его эминенцию до самого павильона, в котором Франциск, не смотря на вчерашнюю усталость, занимался своей любимой работой. При виде своего брата, он улыбнулся, аплодируя его любопытству, и любезно отвечал на все предлагаемые вопросы.

– Это что? А это? А это?.. – не переставал расспрашивать Фердинанд. Указывая пальцем на каждую склянку, на каждую баночку, он интересовался названием заключавшегося в ней вещества, его употреблением и свойствами…

Он держал голубоватую склянку, герметически закупоренную хрустальной пробкой.

– А! Это! – сказал Франциск. – Это яд, который я добываю, угадай из чего? Из вишневых косточек. Случайно раскусив косточку, я был поражен горьким запахом ее ядра. Я произвел многочисленные опыты и достиг удивительных результатов. Только двух капель этой жидкости, влитых на слизистую оболочку глаза собаки или введенных в вены, достаточно чтобы убить ее.

– А! Так это яд?

– Да. Не открывай. Запах может повредить тебе. Фердинанд с признаками глубокого отвращения поставил склянку на прежнее место.

Между тем, через несколько минут, когда было доложено, что ее светлость, герцогиня ждет их завтракать, и оба брата оставили лабораторию, – склянки на прежнем месте уже не было.