Читать интересную книгу Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок

– Увы! Синьора! Мы очень бедны и с тех пор, как я беременна, Джиакомо с еще большей грустью видит нашу бедность. Он говорит, что имея только для двоих, нам нечего делать с ребенком… и не имея возможности жаловаться на милосердного Бога, он жалуется на меня… Как будто это моя вина!..

Бианка и Мондрагоне обменялись взглядами. Этот человек, который сожалел, что он отец, годился для них; с ним можно было уладить дело.

– Правда, сказала Мондрагоне, – ребенок тяжелая ноша!..

– О! но это также счастье!.. возразила крестьянка.

– Так вы не разделяете чувств вашего мужа?..

– Я?.. О, нет!.. Я говорила Джиакомо, что когда наш ребенок родится, он не будет нам в тягость; сначала я буду кормить его моим молоком; потом… потом моим хлебом. Я буду есть намного меньше – вот и все.

– Мать будет труднее уверить, чем отца, сказала по окончании этого разговора Бианка Мондрагоне.

– Поверьте мне! если он прикажет, она послушается. – отвечала последняя, – Наконец, мы увидим, что нам делать, когда настанет время.

Однажды утром Антония Боргоньи родила сына.

Вечером Мондрагоне явилась к рыбаку.

Мать спала на постели; рядом с ней сын; отец поправлял свои сети при свете костра из виноградных лоз.

При виде посетительницы он поспешил оставить свое занятие.

– Мне нужно поговорить с тобой Джиакомо, – сказала она.

– Я вас слушаю, синьора.

– Не здесь. Пойдем.

Рядом с хижиной был маленький садик, в него то вела синьора крестьянина; сидя рядом с ним, она без предисловия сказала:

– Хочешь ты получить тысячу цехинов?

Тысячу цехинов! Целое состояние! И у него спрашивают, хочет ли он получить?..

Сначала он ответил: «да!», потом спросил: «А что, нужно убить человека, который вам непрятен? Я готов».

Мондрагоне улыбнулась.

– Нет, ответила она. – Не то.

– Что же?

– Мне нужен твой сын.

– Мой сын?..

– Да. Одна моя подруга, у которой нет детей, хочет иметь одного. Отдай мне одного, я тебе дам тысячу цехинов. И будь спокоен, он будет счастливее, чем у тебя. Ну?..

Джиакомо молчал. Предложение, будучи выгодно, тем не менее, произвело на него неприятное впечатление. Он, почти ненавидел своего ребенка прежде, чем он явился на свет, но он полюбил его, когда он родился.

– Ну же? повторила Мондрагоне.

– Но жена… жена никогда не согласится… пробормотал он.

– Разве тебе нужно спрашивать у жены?..

– Я вас не понимаю.

– Ты поймешь сейчас. Сегодня ночью, когда жена твоя будет спать, ты возьмешь ребенка и принесешь ко мне. А когда жена твоя проснется, ты скажешь ей…

– Что я скажу ей?

– Не проходят ли часто здесь шайки цыган? Зингори?

– Да, часто.

– Ну, так какая-нибудь цыганка во время твоего отсутствия могла войти в твою хижину и похитить ребенка, пока мать спала. Все эти проклятые египтяне воруют детей; это известно. Теперь твой ответ. Слушай, я не хочу торговаться и даю тысячу пятьсот цехинов.

Джиакомо поднял голову, он начинал входить во вкус.

– Две тысячи, сказал он.

– Гм! Ты требователен мой друг! – сказала испанка.– Но хорошо, идет за две тысячи.

– Где я найду вас?

– В полночь у развалин старинного монастыря в Фиезоле.

– В полночь. Достаточно.

* * *

В полночь Инеса Мондрагоне, в сопровождении хорошо вооруженного лакея, испанца по имени Сильва, преданного ей душой и телом, – была на месте назначенного свидания. В четверть первого пришел Джиакомо с ребенком.

– Вот! – сказал он глухим голосом. – Деньги?

– На. Но что случилось? твоя жена?..

– Не бойтесь, жена моя ничего не скажет. Она умерла.

– Умерла!..

Не дав никакого другого объяснения, рыбак, взяв мешок с золотом, удалился.

– Умерла! повторила удивленная Мондрагоне. – Он убил ее!..

И после некоторого молчания, обернувшись к своему спутнику, проговорила:

– Вот тебе твоя обязанность, Сильва. Я хотела показать тебе этого человека, чтобы поссорившись как-нибудь на днях с ним на дороге, ты убил его… Но если он сам убил свою жену, нам нечего заботиться о нем, потому что, вероятно, он сегодня же покинет страну, чтобы никогда в ней не показываться…

Мондрагоне как в воду глядела. Покинув Фиезоле, Джиакомо Борганьи, вместо того, чтобы направиться к жилищу, пошел прямо… Его никогда более не видали в Мурельо…

Вот что произошло между рыбаком и его женой: когда, воспользовавшись сном бедной матери, он, следуя совету Мондрагоне, хотел взять ребенка, она проснулась. Тщетно Джиакомо уверял, что он хочет поцеловать своего дорогого малютку, крестьянка, пораженная каким-то мрачным предчувствием, упорно отказывалась хоть на минуту расстаться со своим сокровищем. Время приближалось; его ждали в Фиезоле с двумя тысячами цехинов… Кровь бросилась в голову негодяя. Он не преуспел нежностью и употребил насилие.

– Ребенок этот мой, также как и твой… я его требую!..

– Для чего? Чтобы убить его?

– Да нет же!.. Он будет очень счастлив… счастливее, чем у нас. Мне поклялись.

– Счастливее, чем у нас?.. Где? С кем?..

– Я тебе расскажу позже. Отдай мне его!..

– Никогда!.. Джиакомо из милости, из жалости… оставь мне моего ребенка… Мы уйдем с ним, если ты боишься, что тебе дорого будет стоить прокормить нас!.. Помогите!.. Помогите!.. Боже мой! У меня похищают сына!.. О! Отец похищает сына у матери… Подлец!.. Нет, нет!.. Ты скорее убьешь меня!..

И он убил ее.

Во время борьбы, костер, освещавший хижину, рассыпался…

На помощь убийству подоспел пожар… Оставив гореть хижину и труп несчастной женщины, Джиакомо убежал с ребенком.

Остальное известно.

На другой день Бианка Капелло писала Франциску Медичи:

«Монсеньор!

Бог услышал нас; у нас сын. Назначьте имя, которое он должен носить.»

* * *

Франциск дал своему подложному и прелюбодейному сыну имя Антонио Медичи, и купил для него в Неаполитанском королевстве маркизатство, которое давало в год дохода не менее ста тысяч экю. Богатый и благородный с колыбели, сын рыбака мог похвалиться, что он родился увенчанный короной маркиза…

И как будто небо хотело оказать свое покровительство дурному поступку и преступлению Бианки Капелло, – на другой год после того, как она подарила сына своему любовнику, Анна Австрийская умерла, родив четвертую дочь.

Через пять месяцев, – 20 сентября 1579 года Бианка Калелло стала великой герцогиней…

Но брак этот произошел не без неприятностей. У Франциска было два брата: Петр Медичи, служивший при испанском дворе, и Фердинанд, живший в Риме, которые осмелились издалека сделать ему несколько замечаний по поводу его намерения жениться на любовнице, на вдове какого-то Пьетро Буонавентури. Эти замечания мало повлияли на великого герцога, но он предвидел противоречия со стороны Испании, от которой зависела Тоскана, и уведомил о своем браке Филиппа II, позаботившись прибавить к письму сумму в пятьсот тысяч экю.

Филипп II дал ему полную свободу жениться на ком он хочет.

Успокоенный с этой стороны, великий герцог дал знать Венецианской республике, что он желает ближе соединиться с ней, женясь на дочери св. Марка. И тот же сенат, который публично покрыл бесславием Бианку Капелло и оценил голову ее обольстителя,– в этот раз осыпал ее почестями; он отправил во Флоренцию двух посланников и патриарха Аквилея, чтобы присутствовать на брачной церемонии и передать новой великой герцогине диплом, которым она признавалась Кипрской королевой.

Один из посланников возложил на голову Бианки королевский венец, после того как она получила от Франциска Медичи обручальное кольцо.

Великая герцогиня и королева!.. Правда, королева несуществующего королевства, потому что в 1579 году остров Кипр уже восемь лет как принадлежал туркам, но кому какое дело! Бианка, все-таки, носила корону.

Но отчего во время обедни, торжественно совершавшейся в Кафедральном соборе Пизским архиепископом Ринуччини, новобрачная,– великая герцогиня, и королева,– побледнела и задрожала, как будто какая то мрачная мысль затмила ясную лазурь ее счастья?..

Потому что в ту минуту, когда она вошла в церковь, один монах с лицом, совершенно закрытым капюшоном, тихо сказал ей суровым голосом: «Ты счастлива, королева! подумай о тех, которые страдают, о тех, которые страдали! Помолись за отца и за мать твоего сына!..

«… за мать и отца твоего сына!» Бианка должна была употребить всю свою энергию, чтобы удержать крик ужаса, услыхав эти слова, в смысле и в тоне которых она не могла ошибиться. Монах знал все. Но кто он? Без сомнения Джиакомо Боргоньи! Он догадался, что стало с его ребенком из глубины монастыря, где он оплакивал несчастную мать, убитую им, и пришел напомнить ложной матери, что радость и слава этого мира – прах и тлен.

Кто бы ни был этот монах, во что бы то ни стало, нужно было отыскать его и принудить к молчанию… Бианка не могла жить под его угрозой. А он, открывая ей тайну, явно угрожал ей.

Возвратившись во дворец, в свои апартаменты, где она переменяла свой костюм для бала, Бианка послала за Инесой Мондрагоне. Удержанная в постели тяжкой болезнью, Инеса, к сожалению, не могла присутствовать на свадьбе своей подруги. Бианка умоляла ее в записке сделать усилие, чтобы повидаться.