Читать интересную книгу Воевода - Дмитрий Евдокимов

Особенно бесчинствовали ляхи в деревнях, где практически никто им не мог оказать сопротивления. Они заставляли крестьян молоть хлеб, печь его, варить пиво, а затем, отняв лошадей, отправляли съестное в табор. Однако мало того, что забирали всё, что сами могли увезти, они уничтожали для потехи и всё остальное: резали скот и бросали мясо в воду, рассыпали хлеб и топтали его лошадьми. Нещадно пытали огнём и железом хозяев, чтобы найти деньги, забирали рухлядь, насиловали их жён и дочерей. Не церемонились они и с православными святынями — обдирали оклады с икон, брали чаши и утварь, клали на дискосы мясо, загоняли скот в г церкви, кормили собак в алтарях, из царских дверей и больших местных икон устраивали себе кровати, где творили блуд с поселянками, играли на образах в карты и шашки, из священнических облачений шили себе исподние платья и, как говорит современник, «теми тканями, которые были на плечах иереев Божиих, покрывали себе задние части тела».

Ландскнехт Конрад Буссов, который, направляясь в Ростов вместе с Беззубцевым, проезжал через эти ограбленные деревни, с ужасом записал: «Камень бы заплакал о бедствиях земли Московской...»

Жители Ростова в эти страшные для русских людей дни, несмотря на то что все города в округе сдались самозванцу, продолжали упорствовать, не желая открыть ворота неприятелю. Верность Москве поддерживал в ростовчанах митрополит Филарет, хотя ему самому любить Шуйского было не за что. О том, что царь Василий лишил Филарета патриаршего трона, был наслышан и самозванец, славший к нему прельстительные письма, в которых называл Филарета «дядей». Фёдор Романов, ныне Филарет, действительно был родным племянником Анастасии, первой жены Ивана Грозного, однако признавать в самозванце своего двоюродного брата не собирался.

Тогда «царик» направил письмо Сапеге с требованием во что бы то ни стало «достать» упрямого родственника. Гетман поручил это деликатное задание Юрию Беззубцеву, остававшемуся за старшего во время набегов Лисовского.

   — Ты — русский, тебе сподручнее поехать за священником. Дело тайное, много людей с собой не бери, только самых верных.

Беззубцев вызвал для совета Буссова.

   — Ты знаешь Филарета в лицо? — задал он неожиданный вопрос.

   — Ещё бы мне не знать! — рассмеялся Конрад. — Я был в роте Маржерета, когда по приказу Годунова мы арестовали братьев Романовых. А потом Димитрий Иванович вернул его из монастыря и повелел назначить митрополитом Ростовским. Так что снова виделись при дворе государя.

   — Ин ладно! — удовлетворённо кивнул Беззубцев. — Значит, снова будешь арестовывать Филарета.

   — Как так?

   — Зовёт его к себе «Димитрий Иванович», — усмехнулся Беззубцев, — а он не едет. Придётся отправить силой.

   — Разве Ростов уже в наших руках?

   — Пока нет. Но я думаю натравить на этих упрямцев переяславцев. Они сильно ростовчан не любят за их богатство и гордый нрав. Пусть им покажут, где раки зимуют. А мы под шумок и умыкнём митрополита.

   — Птица больно знатная, такую втайне не умыкнёшь, — засомневался Конрад.

   — Ты что, отказываешься?

   — Нет, нет! — поспешно ответил Конрад. — Я ведь думаю, что после такого похода наши сумы потяжелеют?

   — Непременно!

...Переяславцев долго уговаривать не пришлось. Им явно по сердцу пришёлся приказ Сапеги привести к покорности ростовчан. Они беспрепятственно проникли в город, застав его жителей врасплох. Жаркая схватка возникла лишь у дверей соборной церкви, куда в панике ринулся народ. Филарет, надев архиерейские одежды, повелел протопопам и священникам причащать людей, готовя их принять мученическую смерть. Однако ратники, не послушав увещевания митрополита, решили умереть с оружием в руках и дали бой переяславцам на соборной площади. Тогда Филарет вышел из дверей собора, чтобы остановить кровопролитие. Он начал уговаривать переяславцев сохранять присягу законному государю.

Его осыпали насмешками и руганью, а потом под улюлюканье остальных несколько стрельцов сорвали с него святительские одежда, натянули на него сермягу, покрыли голову татарской шапкой и посадили на воз с какой-то гулящей бабой. Впрочем, вскоре о нём забыли, бросились грабить церковь. Буссов видел, как рубили на куски, чтоб досталось всем, серебряный гроб Леонтия и золотое его изображение.

Оцепив возок с Филаретом, люди Беззубцева спешно, пока не опомнились алчные союзники, отправились в обратный путь, не забыв, впрочем, пошарить в попадавшихся навстречу купеческих домах и лавках. По дороге Буссов оказывал пленному митрополиту всяческие знаки внимания, зная, что судьба переменчива. Когда Филарет был доставлен в ставку Сапеги, Конрад расторопно достал приличную сану одежду, не скупился на угощение. Он же вызвался сопровождать Филарета и в Тушино.

По мере приближения к ставке Филарет всё больше обретал осанистость и уверенность в себе. Было видно, что он уже сделал свой выбор. «Димитрий» его встретил с почётом, подошёл на благословение, пытливо поглядывая в лицо новоиспечённому «родственнику». Хотя Филарет отлично знал предыдущего Димитрия, в лице его ничего не дрогнуло, и он осенил склонённую голову самозванца своим золотым, в алмазах крестом. Обрадованный «Димитрий» приказал немедленно огласить грамоту, нарекающую митрополита Ростовского «патриархом всея Руси». Филарет не возражал, хотя и понимал всю незаконность такого наречения. В знак особой милости государь подарил ему золотой пояс. В ответ «патриарх» вручил «государю» дорогой восточный яхонт, который он успел извлечь из своего жезла до того, как переяславцы сорвали с него архиерейские одежды.

«Димитрий» представил Филарету членов своей думы, вместе с которой отныне «патриарх» должен был вершить государственные дела. Филарет и бровью не повёл, увидев, что возглавляет думу вместе с Дмитрием Трубецким не кто иной, как Михайла Глебович Салтыков, получивший некогда свою боярскую шапку из рук Бориса Годунова за арест братьев Романовых. После того как шустрый боярин привёл под руку самозванца город Орешек, где он воеводствовал, он был обласкан «цариком» и возглавил его думу. Стал боярином за верную службу и Иван Заруцкий. Здесь же толкался и Михайла Молчанов, первым затеявший игру по «воскрешению» государя. Теперь, когда новый Димитрий Иванович был в наличии, он мог больше не прятаться в Самборе, разыгрывая перед неискушёнными роль царя. Как только самозванец укрепился под Москвой, Молчанов примчался сюда, чтобы успеть к разделу пирога.

За успешное выполнение поручения по доставке Филарета «царик» щедро вознаградил Конрада Буссова, который, решив больше не искушать судьбу, не вернулся к Троице-Сергиеву монастырю, терпящему бедствия осадного положения.

«Я в своих бедах чуть жива и, конечно, больна со всеми старицами, и вперёд не чаем себе живота, с часу на час ожидаем смерти, потому что у нас в осаде шатость и измена великая. Да у нас же за грехи наши моровое поветрие: великие смертные скорби объяли всех людей: на всякий день хоронят мёртвых человек по двадцати, по тридцати и побольше, а те, которые ещё ходят, собою не владеют, все обезножили».

Из письма Ксении Годуновой — инокини Ольги своей тётке.

«Филарет был разумен; не склонился ни направо, ни налево и в истинной вере пребыл твёрд».

«Сказание» Авраамия Палицына.

Наконец настал черёд князя Дмитрия Пожарского. Он был зван в боярскую думу, где сам Василий Шуйский сообщил, что, памятуя о его заслугах, жалует князя званием воеводы и назначает командовать полком, отряжённым в помощь гарнизону Коломны.

   — Воевода коломенский Иван Пушкин просит подкрепления, — объяснил Дмитрий Шуйский, ведавший обороной Москвы. — Прослышал он от перебежчиков, что Лисовский собирается из Владимира повернуть к Коломне, а оттуда — на Рязанскую землю, чтобы перехватить обозы с хлебом, идущие на Москву. Уже сейчас в городе дороговизна, сам знаешь, а коль перекроет поляк дорогу, будет голод. Много войска дать тебе не можем: возьмёшь полк из подымных[85] людей, да ты у нас горазд воевать не числом, а уменьем!

В голосе Шуйского Пожарскому послышалась насмешка, поэтому он заметил:

   — Так «дымные», чую, в боевом деле впервые?

   — Аль заробел? — вроде как обрадовался Шуйский-младший.

Пожарский гордо вскинул голову:

   — Я никогда не робею.

   — Ишь ты! — то ли восхищаясь, то ли продолжая издеваться, воскликнул Дмитрий.

   — Знаем, знаем, что смелый. Да только и Лисовский не робкого десятка.

Пожарский, не желая спорить, лишь спросил деловито:

   — А много ли у него войска?

   — Про то не ведаем. Но думаем, что пока немного, только ляхи. Но во Владимире и Суздале он может новый отряд из воров собрать. Так что держись, воевода!