Так что Масасигэ выглядит исключением, а Такаудзи Асикага — типичным представителем своего сословия.
И отношение к Кусуноки Масасига не всегда оставалось однозначным. Император Го-Дайго посмертно даровал ему третий придворный ранг, но для победителей он оставался нарушителем спокойствия и едва ли не мятежником.
Впоследствии его окончательно «посмертно реабилитировали», это случилось лишь в 1563 г. В эпоху Токугава он уже считался образцом добродетельного служения.
Но еще большее посмертное возвеличивание произошло при правлении Мэйдзи. В это время ему был дарован невероятный при подобном происхождении первый младший придворный ранг. Он стал почитаться, как величайший патриот. Его история должна была служить образцом для всех, начиная с младших школьников. Перед императорским дворцом в Токио установили статую Масасигэ. А статуи Такаудзи были обезглавлены.
А уж в 1930-е годы посмертное почитание Масасигэ достигло пика. Теперь его признавали самым достойным из самураев за всю историю Японии. Но этот культ рухнул в 1945 году. Правда, и теперь герой XIV века предстает вполне добродетельным персонажем истории. Японцы, к счастью, избежали бездумного и безоговорочного развенчания идеалов прошлого.
Но если исчез культ, можно задуматься о том, что представлял тот или иной герой исторических хроник. Некоторые историки Японии сомневались во многих эпизодах предания. Высказывалась мысль и о том, что Масасигэ был лишь предприимчивым «человеком с большой дороги», бандитом с гор, поддержавшим императора Го-Дайго из корыстных целей. Но все это привело его к краху.
Но вряд ли кто-то станет сомневаться в военных талантах этого человека. К тому же, если бы им двигала алчность, он мог бы и предать Го-Дайго.
Интересно и отношение к «верховному злодею». Кстати, злодею ли? Такаудзи — весьма неплохой командующий. Именно он занял столицу, именно с ним связано и падение Камакуры. Этот человек был политиком и дипломатом. В конце концов, для основания новой диктатуры бакуфу требовались и таланты, и способности. Вероятно, он был щедрым для своих сторонников, иначе не получил бы поддержки. Первый сёгун Асикага известен и поддержкой, оказанной дзенским обителям. А один из построенных по его приказу храмов был даже посвящен памяти императора Го-Дайго. И к своим поверженным врагам новый диктатор относился, как должно.
К тому же, разве в Европе не было героев, которые переходили в такого рода конфликтах с одной стороны на другую? Есть свидетельства, что предательство и нежелание Такаудзи возвращаться в столицу после повторного взятия Камакуры связано с шатким положением при дворе. Слишком много зависти он вызвал, слишком хорошо понимал, что волна доносов ведет к «строгому наказанию».
В любом случае Такаудзи Асикага — фигура значительная. Он не слишком кровожаден и уж всяко не похож на маньяка-убийцу. Что же до ненужной войны, то она продолжалась благодаря настырному Го-Дайго.
Но Такаудзи был удачлив, этот человек посмел умереть собственной смертью… И такого простить нельзя. А Масасигэ погиб красиво и с искренностью. Им нельзя не восхищаться.
Вот и причина того, что один был посмертно вознесен, а второй — посмертно унижен.
Будущие поколения произвели на свет своего героя. Но в истории, как и в жизни, не бывает лишь черного и белого цвета.
Глава 28.
Летопись безумия
У человека перед смертью может быть цветущий вид; обреченный на гибель город порою бывает шумным, оживленным — и все-таки он умирает, медленно и неотвратимо. Можно еще спасти отдельного человека, но не город. Кажется, будто разящий перст судьбы занесен и над дурными, и над хорошими его обитателями…
Лао Шэ, «Записки о Кошачьем городе»
Из всего, что сказано раньше, можно сделать печальный вывод: крестьянство на протяжении многих веков находилось в самом что ни на есть бедственном положении. Да могло ли быть иначе, когда кругом бушуют войны, в которых участвуют господа?
Но, как ни странно, широких крестьянских восстаний пока что не случалось. Сложно сказать, почему. Видимо, хотя японцы считаются темпераментным народом, их натура все же отличается от французов, которые могут сбиться со счета, если станут перечислять собственные восстания и революции. (Как мы увидим в дальнейшем, в Японии было лишь одно событие, которое называется революцией, но его же считают одновременно и монархической реставрацией. Пожалуй, для европейца это звучит несколько удивительно).
А может, и сам наш вывод не вполне верен?
Итак, пока что в качестве самостоятельных сил проявляли себя самураи различных кланов и монахи разных обителей. Разорившиеся крестьяне могли стать переселенцами или даже уйти в преступный мир — но действия разбойной шайки вряд ли можно посчитать восстанием. А остальные, если и упоминаются в истории, то как помощники той или иной стороны (чаще всего — весьма преданные своим господам). Но так было лишь до поры до времени…
Но не только крестьянство стало угрозой для аристократии в XV веке. Катастрофу знать подготовила сама.
Крестьянские восстания
В XV веке самурайство окончательно стало отдельным сословием. Те, чьи предки когда-то были мелкими землевладельцами или даже крестьянами, уже позабыли (но не все, как мы увидим), что значит возделывать рисовые поля. Вожди кланов, которые происходили из знатных родов, оказались для столичной аристократии «северными варварами».
Долгая гражданская война дала стране профессиональную армию, точнее, профессиональное военное сословие. (Такая армия могла стать единой до какой-то степени при внешней угрозе, но Хубилай остался в прошлом, а больше охотников покорить небогатые ресурсами Японские острова что-то не находилось).
Но статус самурая не имел четкого регламента. В дополнение к крестьянству и профессиональным военным была еще и прослойка мелких землевладельцев («дзи»). Они могли прекрасно управляться с оружием, участвовать в походах. Но походы происходили не всегда, а вот питаться нужно было регулярно. Им поневоле приходилось обрабатывать землю. А собрат-крестьянин, живущий не военными походами, а трудом на земле, мог оказаться и побогаче самурая-землевладельца.
Вообще-то, когда мы говорим о военных бедствиях крестьян, нам представляется Европа и средневековые войны, бушевавшие там. Но в Японии войны были гражданскими. Есть свидетельства, что герои этих войн бережно относились к мирному населению. Вероятно, так поступали и многие антигерои. По крайней мере, в отличие от европейских рыцарей, самураи, как правило, не грабили местных жителей. Но если и случалось сжечь хижину — она восстанавливалась легко, поскольку куда страшнее войн оказывались силы природы: тайфуны не всегда выглядели «божественными», а еще случались и землетрясения. И японские крестьяне вряд ли стали бы строиться на века.
Гораздо хуже, чем борющиеся армии, оказывались голод, моровые поветрия и сборщики налогов. В последнем случае сёгунат Асикага показал себя не с самой лучшей стороны: отбирали более половины урожая.
Кстати, наконец-то пришел черед сказать, почему эпоха сёгуната Асикага называется Муромати. Дело в том, что Камакура в качестве сёгунской столицы просуществовала при Асикага недолго, и еще Такаудзи перенес ее в Киото. Так было легче вести борьбу с «южным» двором.
Впоследствии был построен дворец «Хана-но-госё» («Дворец Цветов»), вдвое превосходивший императорский. Воздвигнут он в столичном районе Муромати. Там располагались и особняки главных сановников сёгуната…
В XV веке ситуация в сельских провинциях стала неожиданно меняться. Крестьянство возглавили те самые самураи-земледельцы. Так появились «икки» — союзы взаимной защиты. И вскоре, в ходе правления очередного сёгуна из рода Асикага, Ёсинори, начались массовые крестьянские восстания, которых до сих пор в стране не случалось.
Союзы «икки» появились еще в последние годы гражданской войны. Но заявили они о себе несколько позднее, в 1428 г. Тогда произошло восстание в провинции Оми, которое затем перекинулось и на другие области страны — в самое ее сердце. Полыхнули районы Киото, Нары, Исэ, Кавати, Идзумо. Массовые выступления были связаны с несколькими указами, касавшимися положения крестьян.
Но это было лишь началом.
В 1441 г. самое крупное из восстаний произошло в столичной области. И город Киото ничего не смог противопоставить крестьянской армии. Как раз в это время самураи ставки воевали против восставших в провинции Харима, которая полыхнула уже не в первый раз.
Теперь восстания не вспыхивали «по случаю», а готовились куда более тщательно. В сентябре войска «икки» оказались на подступах к столице. Самураи, принадлежавшие к клану Кёгоку, были разгромлены (соотношение потерь, пусть и при не слишком больших армиях, — один крестьянин к пяти самураям). Оказалось, что крестьянское воинство отлично подготовлено к борьбе.