Хотя Дева и не делилась своими планами ни с кем, кроме трех-четырех наиболее приближенных, но давеча Арно Беспощадный глухо обмолвился, что предстоит сражаться с кавалерией в чистом поле.
После этого капитан окончательно уверился, что скоро настанет конец всему этому.
Любой, прослуживший хоть год, знает: есть только один способ, при котором пешие могут рассчитывать на успех в схватке с всадниками.
Нужно вооружиться длинными пиками, огородиться траншеями и насыпями, нарыть побольше волчьих ям, набросать подметных каракулей, окружить себя рогатками, а еще лучше – отточенными толстыми кольями, между которыми посадить кюмюйе: смертников – ножовщиков, что будут подсекать коням сухожилия. А иначе…
Кер хорошо помнил, что осталось от полка генуэзской пехоты, лучшей в христианском мире, после атаки неаполитанских рыцарей; на его глазах во Фландрии конница графа Геннегау истребила меньше чем за час десять тысяч человек.
То же самое случится и здесь, только покойников будет не в пример больше. Похоже, Светлая Дева надеялась на луки, но Кер на своем опыте испытал тщетность подобных надежд. За время, нужное всаднику, чтобы проскакать расстояние, на котором стрелы пробивают доспех, даже очень хороший лучник может выпустить от силы две стрелы.
Будь среди без малого ста тысяч человек, собравшихся в лагере Дьяволицы, хотя бы четверть стрелков, можно было бы рассчитывать на победу, заплатив тремя за одного. Но их набиралась едва ли одна десятая.
А значит, именно тут, неподалеку от стольного града графов Тулузких, и суждено кончиться бунту.
Нужно было бежать, и бежать до того, как мятеж будет раздавлен – ведь и дураку понятно, что никто из замешанных в нем не может надеяться ни на что, кроме виселицы.
Проще всего было, конечно, перебежать в остановившуюся всего в лиге королевскую армию. Но там обязательно спросят – как бывший капитан парижской стражи оказался среди последователей Дьяволицы? Даже при большом везении ему уж точно не быть капитаном, а то и простым стражником.
Значит, единственное, что остается – пробираться на север, в Париж, а там явиться к начальству и рассказать о гибели спутников, заодно придумав историю о собственном чудесном спасении. Лучше всего пойти к самому герцогу Сентскому: тому наверняка будет не до того, чтобы разбираться с каким-то там капитаном стражи.
Из землянки выбрались два темных силуэта и, не заметив его, скрылись во мраке. За ними появилась, шумно дыша, Аньес.
– Приласкать тебя, солдатик?
Кер фыркнул в ответ.
– А, это ты, Долговязый. Тогда прощенья прошу.
– Тебе что, и двоих мало?
– Мало, – констатировала воительница. Порода уж моя такая. Из-за чего меня муж колотил, пока не помер – гуляла я от него. А разве я виновата? – Порода такая – повторила она. Жорж ухмыльнулся. Крупная, ширококостная, с толстой шеей и тяжелыми кулаками, Аньес не производила впечатления женщины, которую можно безнаказанно колотить кому – либо.
Она торопливо ушла прочь, не иначе – искать новых развлечений.
Спать не хотелось. Кер уселся на пороге своего обиталища, вытянув ноги. Сплюнул, подумав об Аньес.
«Приласкать ее! Нужна ты мне, кобыла бесстыжая! Если на то пошло, есть и получше тебя!»
И верно: Иветта и впрямь была и моложе, и куда красивей. Эта молчаливая девушка с большими печальными глазами еще в Руане как-то подошла к нему и попросила научить как следует обращаться с оружием.
Кер, скептически пожал плечами, но согласился, хотя двигало им вовсе не желание пополнить армию смутьянов еще одним умелым бойцом, а надежда поближе познакомиться с девчонкой.
Против ожидания, дело пошло. Она старательно училась у него стрелять из арбалета и владеть коротким мечом, проявляя завидную настойчивость, молча терпя боль пропущенных ударов, не жалуясь ни на что. Она даже выучилась всего за три дня метко бросать ножи, попадая за десять шагов в мишень, величиной с кулак.
Девушка эта была довольно странная и необычная. Она резко выделялась среди подчиненных Безносой – как на подбор здоровенных, горластых девах. Невысокая, хрупкая на вид, с тонкими чертами лица, она не была похожа ни на крестьянку, даже из зажиточной семьи, ни на горожанку. Скорее уж на дворянское дитя.
Ничего о ее прошлом ему, как и никому другому, известно не было. Но иногда ему почему-то становилось не по себе от ее спокойных – слишком уж спокойных глаз и ровного голоса. Он догадывался, что с ней случилось нечто страшное. Однажды он задал ей вопрос – каким ветром ее занесло к Светлой Деве. Она ответила взглядом, переполненным такой невыносимой болью, что Кер зарекся вообще спрашивать у нее о чем бы то ни было.
На пятый день их знакомства, когда под вечер Иветта в очередной раз пришла на занятие, он увлек девушку в свою комнатенку и торопливо овладел ею. Она не пыталась сопротивляться, даже, как ему показалось, охотно отвечала на его грубоватые ласки. Но после молча встала и, приведя в порядок одежду, ушла не обернувшись. И хотя с тех пор она оставалась у него почти каждую ночь, Кер так и не услышал ни одного нежного слова, на которые обычно не скупятся даже публичные женщины.
С удивлением он увидел ее среди тех, кто двинулся на юг, но еще больше удивился узнав, что ее хотели оставить в Нормандии, но она буквально на коленях вымолила у Безносой разрешение идти вместе со всеми. На привалах она, как и раньше, несмотря на усталость, приходила к нему брать уроки фехтования и стрельбы, а ночами – платила за них.
Он представил тонкое тело Иветты, с изломанными руками и ногами, распятое на колесе. Жаль будет девку… Ну да если подумать, то судьбу она выбрала сама.
Что же до него, то он тоже выбрал. Не позднее, чем послезавтра, он покинет обреченное воинство Дьяволицы. Лучше всего уходить днем, когда гораздо проще незаметно ускользнуть, затерявшись среди множества входящих в лагерь и выходящих из него. Правда, заранее приготовленный мешок с провизией на дорогу весьма тощ, но это как раз поправимо – разве не висит на его поясе кошель с серебром колдуна?
* * *
…Этой ночью мне приснился очень странный сон. Он был очень яркий и живой, совсем неотличимый от обычной жизни. Сначала я увидела какие-то необычные коридоры – узкие, неправильной формы, с очень высокими потолками. Нигде нет ни факелов, ни окон, но свет все же откуда-то исходит. Я как будто иду по этим коридорам, но пола под ногами не чувствую. Затем передо мной открылся большой круглый зал, перегороженный пополам занавесом из полупрозрачной меняющей цвет ткани, на которой появляются, и исчезают причудливые знаки. На стенных панелях горели множество разноцветных огоньков. Приглядевшись, я поняла, что этот занавес соткан из света. Вдруг все исчезло, и моим глазам предстало удивительное зрелище. С высоты птичьего полета я увидела обширную, обжитую людьми страну. То снижаясь, то поднимаясь ввысь, я парила над большими деревнями, окруженными густыми садами и виноградниками, подо мною золотились поля, но то была не пшеница, а какой-то непонятный злак. Среди невысоких гор лежали небольшие городки и замки без оборонительных стен и башен. Я пролетела над скалистым плато, которое пересекали глубокие отвесные ущелья. Затем словно некая сила притянула меня, я снизилась над узким каменистым островом, омываемым порожистой рекой.