– Вот оно как, – сказал гасконец порядком оторопевшему капитану, – правда Девы все очистит, все зло прошлое!
Нельзя сказать, что абсолютно все они были фанатичными сторонниками Дьяволицы, хотя таких тоже было немало. По большей части эти люди жили своей обычной жизнью, больше думая не о ежедневно поминаемой «Божьей справедливости» и не о том, чтобы сложить свои головы за Светлую Деву, а о том, как бы посытнее пообедать и улизнуть от своей очереди чистить отхожие места или стоять ночную стражу. Крепостные, и те, случалось, в разговорах с ним жалели своих господ, говоря, что если б те не сопротивлялись посланнице Господа Бога, то, пожалуй, кое– кого из них можно было бы и пощадить.
И с какого-то момента он вдруг с испугом начал ощущать, как эти люди, бунтовщики и враги Бога и короля, становятся для него тоже своими .
Он гнал от себя это чувство, но оно не думало покидать его. Больше того, странные мысли начали все чаще приходить в голову.
Вот он, Жорж Кер – человек, послуживший короне немало лет. Он не раз и не два водил в бой сотни человек, ему случалось оборонять крепости и замки, справляясь не хуже всяких там благородных. Даже больше. Кто удержал замок Авентур против тысячи с лишним англичан с двумя сотнями и без единого дворянина – потому что все они сложили головы в дурацкой вылазке? И если уж на то пошло – чьи молодцы подстрелили маркграфа Карла Верденского, тем самым наполовину предопределив победу под Страсбургом? Но, тем не менее, на каждой войне любой нищий шевалье, у которого под началом десяток оборванцев, считал себя вправе помыкать им как хотел.
Если по справедливости, то он уже давно должен был получить золотые рыцарские шпоры. А что же в итоге? На склоне лет он вынужден довольствоваться должностью начальника отряда стражи, ловить воров, рискуя получить нож под лопатку, разнимать дерущихся базарных кумушек, при этом ожидая, что они обе вцепятся тебе в бороду, да следить за тем, чтобы не выливали из окон помои. Так может быть в том, что говорит и делает Светлая Дева, пусть она там и ведьма, и в самом деле есть какая-то справедливость? Мысли эти вызывали у него откровенный страх, но Жорж ничего не мог с ними поделать. И все чаще он ловил себя на том, что он – как ни крути, а уже один из них, такой же, как и все они, и что, пока одна его половина размышляет о бегстве и хранит верность королю и Богу, другая живет и действует, как действовал бы Жорж Долговязый, несправедливо выгнанный со службы королевский капитан, переметнувшийся к Дьяволице.
Незаметно для себя Кер забрел почти в самый центр лагеря. Тут, за бревенчатой оградой, было жилище самой Светлой Девы и ее немногочисленных слуг. Здесь же находилась Площадь Совета, где возвышался бывший постоялый двор, ныне превращенный в подобие комендатуры лагеря. Там день-деньской толклись большие и малые начальники, обсуждая текущие дела. Во время таких обсуждений шуму было много, а толку мало – как это обычно и бывает.
Он подошел к большому костру, на котором жарился целый бык. Вокруг костра расположились едва ли не все более-менее заметные командиры мятежников. Это тоже был своего рода обычай, подобный братской трапезе у монахов.
Старшие сидели рядом с младшими, ничуть не чинясь, то обсуждая военные дела, то переходя к разговорам о делах житейских. Кер тоже сел немного в стороне, и ближайший к нему человек, поздоровавшись, подал ему кусок мяса на кинжале. В ответ Кер молча протянул ему свою флягу, где еще оставалось немного сидра.
– Истинно говорит Дева, братья, – с жаром говорил кто-то из присутствующих тут. – Все церкви запроданы попами Сатане! Помню, как-то в Лавиньи наши подпалили собор святой Женевьевы. Так клянусь, сам видел – как дым то пошел, изо всех окон дьяволята и полезли… Мелкие, с крыльями, навроде как у летучих мышей, и пищат – аж в ушах звенит! А как крыша рухнула, вылетел самый главный. Вот с таким рогом во лбу и хвост в две сажени! Крест честной, сам видел!
– Не знаю, не знаю, – с сомнением отвечал ему другой голос, обстоятельный, с явственным нормандским акцентом, – то был Ингольф Ле Камбре, бывший деревенский нотарий, ныне командовавший знаменем Десницы Божьей. – Может, и живут где бесы, только вот мои ребята рассказывали, что, когда разбивали в Амьенском соборе раку с мощами, то внутри никакой нечисти не водилось, а только пыль, грязь, паутина, дохлые крысы, да один череп собачий…
Кер не удивился и не ужаснулся. Он уже давно отвык ужасаться чему бы то ни было.
– О чем думаешь, Пьер? – донеслось с другой стороны.
– О чем думаю? – задумчиво произнес хрипловатый голос. – Вот побьем мы и всех знатных, и попов, и короля – и какая тогда жизнь настанет?
Капитан узнал говорившего.
То был Пьер Рябой, командовавший одним из пяти знамен, с которыми Дева выступила в поход на юг.
Насколько мог понять капитан, он был еретиком, причем принадлежал к весьма странной ереси. Время от времени он изрекал такое, по сравнению с чем даже проповеди Светлой Девы (он теперь даже мысленно страшился назвать ее Дьяволицей) казались вершиной благочестия.
Например, что Христос и Сатана равны по своей силе, и что оба они – дети другого, еще более великого Бога.
Рябой умел складно говорить, словно прежде был не мужиком, а монахом.
На спине его были следы кнута, а толстый синий шрам, наискось опоясывающий шею, мог поведать о виселице, с которой его обладатель сорвался за несколько мгновений до того, как петля сломала бы ему позвонки. В свое знамя он отбирал исключительно крестьян, ибо считал, что только труд землепашца угоден Господу, а все остальное – от лукавого.
При всем том, как ни странно, в его воинстве поддерживались настоящий воинский порядок и железная дисциплина.
За обнаруженное золото секли кнутом – оно считалось дьявольским металлом и источником порока, а за грабежи у простолюдинов, будь то селянин или городской житель, карали особенно жестоко, хотя и другие подобного тоже не одобряли.
Пьер был единственным, кто посматривал на капитана с нескрываемой неприязнью, впрочем, не пытаясь как-то повредить ему.
– А ты-то сам как думаешь насчет этого, Рябой?
– Да что я, – произнес Пьер и некоторое время помолчал. – Я думаю, надо разойтись по своим деревням да и землю пахать, трудиться как Господом завещано. А если кто влезет к нам из соседних королишек – собраться да знатно встретить. Вот хочется послушать, что народ думает.
– Надо будет в другие земли пойти воевать: тамошние короли нас в покое не оставят, – заявил кто-то.
– Пусть сунутся только! – подхватило сразу несколько голосов.