сразу все, я смогу убить достаточно. А что потом? Убежите из Рима, как трусливые псы или воры? Где ваша честь, сингулярии? Вы клялись служить императору, разве клятвы для вас больше ничего не значат? Кара обязательно настигнет предателей. Боги, в первую очередь боги ваших предков, о которых вы, конечно, не забыли, проклянут вас. Ибо ничто так не противно богам, как предательство. Что же, если вы еще хотите взять эти проклятые деньги – берите и идите сюда, я жду вас!
Марий обнажил меч, взял стоявший рядом с караульней щит и встал в дверях, готовый к бою. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда декурион оглядел пятьдесят человек, стоявших напротив.
Слова Мария возымели действие. Чуть меньше половины сингуляриев подошли к нему и выказали свою поддержку. Остальные находились в замешательстве – огромные деньги манили к себе с безудержной силой, но идти против своих товарищей – это верная гибель и никакие сокровища уже не понадобятся.
– Как же я ненавижу этого кельта! – процедил Таузий.
Марция, вначале обнадеженная тем, что ее сокровища возымеют действие, теперь упала духом. Сингулярии один за другим оставляли ее и присоединялись к своему командиру.
Наконец остался один Таузий.
– Прости меня, Марция, если я сейчас не подойду к остальным, меня сочтут предателем и могут строго наказать, а я этого не хочу.
Оставшись одна, Марция зарыдала. Она выронила мешок и упала на колени. Еще полгода назад по одному ее слову могли казнить любого из сингуляриев и ее имя гремело по всей империи, а теперь она стояла на коленях перед варварами на службе Рима и плакала так горько, как никогда в жизни.
– Сжальтесь! Умоляю вас! Заклинаю всеми вашими богами и богами всего мира – помогите мне. Спасите моего Марка! Добро воздастся вам!
Сингулярии были людьми суровыми, но даже их черствые души проняла великая скорбь этой женщины. Одни отворачивались, другие пытались уйти в сторону.
– Разрешите мне хотя бы в последний раз увидеть моего Марка! Ведь это же не преступление! Что плохого в том, что я смогу сказать своему любимому последнее прости? Умоляю. Пустите меня к нему!
– Уходи отсюда, сука! – презрительно бросил ей Марий. – Твой любовник злоумышлял против августа – он не имеет права ни на снисхождение, ни на «последнее прости»!
– Будь человеком, Марий. Пустим ее, ну что ты в самом деле? – проворчал один из сингуляриев.
– Заткнись! Ты сочувствуешь изменнику и изменнице. Преторианец поплатится за свое зло завтра, а эта изменница тоже не уйдет от ответа. Пусть не завтра, но позже.
– Марий, но ведь мы же не звери… – сказал другой сингулярий.
– Ты забыл, где ты служишь? Мы – телохранители императора и наш смысл жизни – защищать его любой ценой, его жизнь, его дело. Мы не имеем права на жалость.
– Будь ты проклят! – проговорила Марция, силы истощились, и она даже не могла подняться.
Таузий подошел к Марции и поднял ее с колен.
– Клянусь, я никогда не видел такой любви. И когда мне суждено будет умереть, я хотел бы знать, что меня так же любят, как ты Марка Квинтиллиана. Но это невозможно. Таких чувств больше нет. Я клянусь тебе, Марция, этому ублюдку Марию недолго осталось испытывать мое терпение. Я отомщу за тебя. Приходи завтра пораньше, когда заключенных начнут выводить на казнь, ты сможешь выгадать немного времени и сказать своему Марку несколько слов, я об этом позабочусь.
Марция тихо поблагодарила Таузия и ушла, забрав с собой мешок с драгоценностями на несколько миллионов сестерциев. Этими деньгами можно было бы накормить десятки тысячи людей, устроить великолепное дорогое зрелище, вооружить армию, но оказалось, что нельзя купить жизнь одного человека.
Глава девятнадцатая
Марк Квинтиллиан и его пятьдесят сообщников занимали две просторные камеры на втором этаже под землей. Здесь обычно узники ждали вынесения своего приговора. Света не было. Все сидели вдоль стен и поначалу бодрились, рассуждая, когда их могут освободить. Преторианцы надеялись на Эмилия Лета и обещание императора оказать милосердие. Весь первый вечер в тюрьме и всю ночь строили догадки, как и почему их заговор раскрыли, кто оказался предателем, почему не пришел на помощь префект претория с остальными преторианцами. Но чем больше они погружались в дебри рассуждений и домыслов, тем больше запутывались.
После того, как на утро второго дня им принесли совсем немного еды, по сравнению с предыдущим днем, и она оказалась несъедобной, преторианцы возмутились. А возмущение переросло в домыслы. Резкое ухудшение питания в тюрьме не сулило ничего хорошего. Тут же нашлись те, кто вспомнил знаменитых узников Мамертинской тюрьмы. Конечно, все знали Верценгеторикса – вождя галлов, побежденного Юлием Цезарем, нумидийского царя Югурту, ожидавших здесь казни. Но не они занимали умы узников. Преторианцы вспоминали римлян, брошенных сюда за свои преступления. И тут сразу всплыли имена сенатора Публия Лентула – участника заговора Катилины, и префекта претория Элия Сеяна. Их участь была незавидна. Настроение у преторианцев упало, все продолжали истово надеяться на Эмилия Лета и выспрашивать Квинтиллиана, что он думает.
А Квинтиллиан молчал и мучительно размышлял о своей разрушенной жизни. Он не строил иллюзий, знал – как прежде уже точно не будет. Если Пертинакс выпустит их из тюрьмы, то все равно последствия мятежа не заставят себя ждать. О том, чтобы остаться в рядах гвардии, не могло быть и речи. На тот же исход, что и в случае с сенатором Ласцивием, теперь не приходится рассчитывать. Тогда взбалмошный поступок маленькой группы преторианцев не вызвал никакого резонанса – не собирался сенат, не знал об этом народ, и сингулярии не разгоняли мятежников. Что ж, надо учиться жить без благостей гвардейского трибуна. Но это еще не самое плохое. Бунтовников могут выгнать из Рима и запретить селиться в нем. Что он будет делать вдали от Марции? Разве она поедет с ним, ставшим никем, без жалованья, с опозоренным именем? Конечно нет. И Марку останется только броситься на меч, услышав случайно от заезжего торговца, как в столице покоряет ум и сердце нового императора Марция Деметрия Цейония. Она, безусловно, найдет свое достойное место на Палатине, и совершенно точно Пертинакс не продержится долго. Но все это будет без него. Какой смысл влачить жалкое существование? Лучше умереть.
И как бы подтверждая его мысли, поздно вечером тюремщик тихонько сообщил в решетку на двери, что завтра утром их казнят, уже пришел письменный приказ императора. Преторианцы раскричались, требуя немедленно сообщить обо всем префекту претория. Звали