услышал.
– Марк Квинтиллиан, давай не будем понапрасну жертвовать собой, – произнес упавшим голосом консул Фалькон. – Сдайтесь.
– Мы уже и так мертвы, консул! Думаешь, август пощадит нас? Не бросайте оружия, друзья! Эмилий Лет уже идет нам на помощь!
– Никто сюда не придет, трибун! – сказал Пертинакс. – Можешь не ждать. Префект претория получил мой приказ оставаться в лагере, и он его выполнил. Обещаю вам всем милосердие!
Вспомнив, что в случае с сенатором Триарием Ласцивием никто из преторианцев, пытавшихся провозгласить его императором, так и не был наказан, Квинтиллиан увидел для себя свет надежды и, поверив августу, приказал преторианцам сдаться.
Услышав о возвращении Пертинакса и о разоружении взбунтовавшихся преторианцев, те из сенаторов, что еще колебались идти в курию, сразу же поспешили туда. А заседание сената шло полным ходом, но изменилась повестка дня. Теперь, вместо того чтобы объявлять императором консула Фалькона и низложить Пертинакса, сенаторы наперебой предлагали методы расправы над бунтовщиками. Фалькон сидел в центре курии на кресле, поникший и бледный, и на него со всех сторон сыпались оскорбления, проклятия и презрительные выпады. Даже консул Вибиан подключился к остальным, чтобы на него потом не пала тень подозрения в поддержке Фалькона.
Пертинакс занял место на скамьях среди обычных сенаторов и внимательно слушал. Наконец, разрозненный гул перерос во вполне четкую формулировку. Сенаторы предлагали объявить консула Фалькона врагом Рима и казнить.
Но тут поднялся император и постепенно шум в курии начал стихать. Когда наконец воцарилась тишина, Пертинакс произнес:
– Консул Квинт Фалькон совершил предательство по отношению ко мне. Видят боги, в былые времена ваш вердикт, отцы-сенаторы, был бы как нельзя более справедлив. Но перед всеми вами я поклялся не казнить даже во имя справедливости. Поэтому, прошу вас, давайте успокоимся и не будем принимать таких решений. Я не могу и не хочу нарушать собственную клятву. Консул Квинт Помпей Сосий Фалькон, сегодня же ты должен навсегда покинуть Рим и удалиться на свою сицилийскую виллу. Номинальное консульство ты сохранишь до конца этого года, но в будущем не сможешь больше занимать никакие должности.
Фалькон ничего не ответил, от стыда он не мог поднять головы.
Сингулярии, подошедшие по приказу императора, вывели консула из курии.
– Ты пощадил консула, но как ты поступишь с преторианцами? – спросил сенатор Кассий Дион.
– Отправить их в Мамертинскую тюрьму! – воскликнул сенатор Мессала.
– Мессала прав, – строго сказал Пертинакс. – Эти преторианцы подбили консула на мятеж, они виновны намного больше него. Заключение их в Мамертинскую тюрьму послужит для всех, кто еще таит в себе злой умысел, хорошим примером.
Преторианцы, сгрудившиеся у входа, связанные по рукам сингуляриями, зашептались, что Эмилий Лет их в скором времени вытащит из тюрьмы и опасаться нечего.
– Пусть посидят, – услышал Марк Квинтиллиан, как неподалеку от него один сенатор говорил другому. – Пусть окажутся там, где был мятежник Элий Сеян, пусть вспомнят его судьбу.
Квинтиллиан вздрогнул. «Опять Сеян! – подумал он. – Это плохо. Элий Сеян вышел из Мамертинской тюрьмы только на казнь».
Глава восемнадцатая
Глядя на радугу, возникшую в брызгах огромного восьмиугольного фонтана в перистиле Дворца Флавиев, Эмилий Лет вдохновенно сказал:
– Правосудие, август, это то, за что будут помнить тебя потомки!
Пертинакс и префект Рима Сульпициан сидели напротив префекта претория в креслах рядом с фонтаном, украшенным тритонами, дельфинами и бородатым морским божеством Нереем. Рабы принесли и поставили на маленький столик из красного мрамора амфору с вином, блюдо с красными яблоками, виноградом и финиками. Вошел сын Пертинакса. Стараясь в присутствии взрослых сдерживать свою радость, он тем не менее сердечно поздравил отца с избавлением от мятежников и хотел бы остаться здесь, у фонтана, и слушать серьезные беседы. Но август, потрепав Пертинакса-младшего по волнистым волосам, отослал сына.
– Как воспринял народ вчерашние события? – спросил август своего тестя, префекта Рима.
– Римляне и вчера не очень-то увлеклись происходящим, а сегодня и вовсе все спокойно. Заговорщикам не поверили, и почти никто не последовал за ними. А когда сегодня утром на Форуме зачитали твое послание к народу, август, люди ликовали! Мне говорили, что народ хочет знать имя раба, выдавшего заговорщиков, чтобы восхвалять его и даже отблагодарить деньгами.
– Как же звали раба, Лет? – спросил Пертинакс. – Я забыл его имя.
– Думаю, август, имя раба во всеуслышание не надо озвучивать, а то как бы не открылось имя того, кто его направлял.
– Это верно. Еще раз благодарю тебя, префект! И прости меня, что я раньше гневался на тебя и подозревал в неверности.
– Что ты, август, не стоит благодарности! Это мой долг – охранять тебя от любой угрозы. Я навлек на себя твой гнев бесконечными просьбами о выплате обещанных преторианцам денег. Больше я не заикнусь о них.
– Я выполню свое обещание, Лет. Думаю, через месяц или два преторианцы получат обещанное. Тем более они заслужили его своей верностью, когда не пошли за этой группой мятежников!
– Преторианцы верны тебе, август! Те пятьдесят бунтовщиков – не показатель настроения всех когорт. Но тем не менее единство в нашей среде – это неотъемлемая часть нашей службы, нашего духа. Поэтому мне пришлось лгать, чтобы преторианцы вчера не вышли из лагеря и не совершили непоправимых ошибок. Эти пятьдесят человек – самые храбрые и отчаянные, на них многие равняются. Прошу тебя, август, пусть мое участие в раскрытии заговора останется только между нами тремя, иначе, как бы ни было велико преступление Марка Квинтиллиана и его сторонников, преторианцы мне не простят.
– Конечно, Лет, конечно! Мятежников предал раб, теперь об этом знают все. На тебя никто и не подумает.
– Долго ли ты продержишь их в Мамертинской тюрьме?
– Пока не знаю, Лет. А что думает по этому поводу мой тесть?
– Август, мятежники заслуживают смерти! – сурово произнес Сульпициан. – Здесь не может быть других решений.
– Ты прав, попытка переворота – преступление тяжкое. Но ведь я обещал никого не казнить своим указом.
– Ты поспешил с этим решением, – возразил префект Рима. – Я говорил, август, такие меры сейчас губительны, впрочем, как и раньше. Закон суров, но это закон. Участь всех заговорщиков – смерть.
– Я же предлагаю иной приговор, – сказал, немного подумав, Пертинакс. – Эти пятьдесят преторианцев сначала будут разжалованы, затем, после года тюрьмы, изгнаны из Рима, более того, запретим им селиться в Италии. Пусть живут в провинциях и помнят свои ошибки.
Эмилий Лет помрачнел. Он боялся, что правда о его сговоре с консулом Фальконом раскроется через Марка Квинтиллиана. Самого Фалькона он не опасался – опальный консул мог говорить все, что ему