Лангдон вложил бинокль в футляр и бросился бежать во весь дух по козьей тропинке. Около двухсот ярдов он пробежал довольно легко, а затем тропинка разветвлялась на тысячи других тропочек, бежавших во все стороны по скату горы, и, чтобы покрыть следующие пятьдесят ярдов, ему понадобились целые пять минут. Затем дорога стала еще тяжелее. Он бежал, задыхаясь, а еще через пять минут выступ горы совершенно скрыл от него Тира и собак. Когда он взобрался на выступ и сбежал с него по другую сторону на пятьдесят ярдов, ему неожиданно пришлось остановиться. Дальнейшее продвижение уже сделалось невозможным благодаря вертикальному обрыву. Он находился всего в пятистах ярдах от того места, где стоял Тир, спиной к скалам и обернувшись к собакам. Даже теперь, глядя отсюда на Тира, Лангдон ожидал, что Брюс и Метузин вот-вот покажутся из-за леса, и старался перевести дыхание, чтобы иметь возможность им крикнуть. Но ему вдруг пришло на ум, что если даже они и услышат его, то во всяком случае не поймут того, что он собирается им сказать. Брюс не догадается, что ему очень хотелось бы пощадить зверя, которого они преследуют вот уже две недели.
Тир отогнал от себя собак на добрых двенадцать ярдов к проходу, когда Лангдон быстро сполз со скалы назад. Был только один способ спасти Тира, если еще не поздно. Свора собак отступила на несколько ярдов поодаль – и Лангдон взял ее на прицел. Одна только мысль овладела им целиком – это или перестрелять всех собак, или же обречь Тира на смерть. Но разве Тир не пощадил его жизнь? И без малейшего колебания он нажал на курок ружья. Это был неудачный выстрел. Первая пуля взрыла землю и подняла облако пыли, не долетев до собак пятидесяти футов. Он выстрелил опять и промахнулся снова. Когда же раздался третий выстрел, то в ответ на него послышался резкий визг от боли, которого сам Лангдон не слышал, и одна из собак покатилась все далее и далее вниз по откосу.
Одни только ружейные выстрелы сами по себе не смутили бы Тира, но он увидел, как один из его врагов сразу же скорчился и покатился вниз под гору, – и медленно повернулся к камням, чтобы найти за ними безопасное место. Загремели четвертый и затем пятый выстрелы, и когда раздался последний, то собаки с лаем бросились уже к самому проходу, причем у одной из них оказалась простреленной нога. Тогда Лангдон вскочил на валун, оставив на нем ружье, и поднял глаза к линии соединения небесного свода с краем хребта. Исквао уже добралась до самой вершины. Там она остановилась ненадолго и посмотрела вниз. Затем исчезла из виду окончательно.
Теперь Тир уже был в безопасности от нападения, находясь между валунов и нагроможденных камней, и последовал за ней. Не прошло и двух минут после того, как он скрылся совсем, и в проходе показались Брюс и Метузин. С того места, где они остановились, можно было легко взять на прицел даже самую верхнюю линию хребта, но Лангдон вдруг стал кричать им во все горло, махать в возбуждении руками и указывать вниз. Тотчас же Брюс и Метузин поняли его жесты, несмотря на то, что собаки вновь побежали с яростным лаем к тем камням, меж которых проходил Тир. Охотники подумали, что с того места, где находился Лангдон, ему было виднее, куда именно ушел медведь, и что, быть может, им нужно сбежать вслед за ним вниз к долине. Только пробежав еще сто ярдов по откосу, они остановились и посмотрели опять на Лангдона, чтобы получить от него дальнейшие распоряжения. С своей высоты Лангдон указывал им на самый верх горы.
Тир в это время уже переваливал там через хребет. Как и Исквао, он остановился на минуту на самом гребне и бросил последний взгляд на людей.
И, видя его перед собой в последний раз, Лангдон замахал ему шляпой и закричал:
– Будь счастлив, товарищ! Счастливого пути! Прощай!
Глава XX
«Прощай, Мусква!»
В эту ночь Лангдон и Брюс составляли свои новые планы, в то время как Метузин сидел поодаль, курил в глубоком молчании и иногда поглядывал на Лангдона с таким выражением, точно все еще никак не мог поверить тому, что случилось в этот вечер. С этих пор Метузин еще много лет будет без устали рассказывать своим детям, внукам и друзьям из своего племени, как однажды он охотился с белым человеком, который перестрелял всех своих собак, чтобы только спасти от них медведя гризли. Лангдон уже больше не был для него прежним Лангдоном, и после этой охоты Метузин понял, что не будет охотиться с ним больше уже никогда. Потому что Лангдон был теперь для него «кесквао». Что-то расстроилось у него в голове. Он съехал с крючка. Великий Дух отнял у него сердце и отдал его медведю гризли, – Метузин искоса поглядывал на него сквозь дым своей трубки. Это предположение еще более утвердилось в нем, когда он увидел, как Брюс и Лангдон принялись за устройство корзины-клетки, в которой должен был сопровождать их в далекие края медвежонок. Теперь уж он более не сомневался: Лангдон «рехнулся».
На следующее утро, едва только забрезжил свет, караван уже готов был отправиться в свой далекий путь на север, и Брюс и Лангдон направили свои стопы в ту долину, в которой они в первый раз встретились с Тиром. За ними живописно следовал караван, а позади всех шел Метузин. В своей клетке ехал и Мусква.
Лангдон был доволен и счастлив.
– Это была самая счастливая охота во всей моей жизни, – сказал он Брюсу. – Я никогда не буду жалеть, что мы подарили ему жизнь.
– На то вы и ученый, – почти с неуважением ответил ему Брюс. – Если бы на то моя власть, то его шкура давно бы уже покрывала спину Дисфаны. Каждый турист на линии железной дороги не пожалел бы за нее двухсот долларов и бросился бы на нее с руками и ногами.
– Но живой он для меня дороже нескольких тысяч, – возразил Лангдон и с этими загадочными словами попридержал коня, чтобы посмотреть, как ехал Мусква.
Медвежонок подпрыгивал и катался, как мяч, в своей корзине, точно молодой, неопытный турист, вздумавший ехать на спине слона. Посмотрев на него, Лангдон догнал Брюса и поехал рядом с ним опять. Раз пятнадцать в течение двух или трех следующих часов он навещал Мускву и каждый раз возвращался опять к Брюсу, который все больше и больше успокаивался и только о чем-то разговаривал сам с собой.
Было уже девять часов, когда они добрались наконец до того места, которое несомненно было последней границей владений Тира. Громадная гора вырастала прямо перед ними, и поток, вдоль которого они все время ехали, резко сворачивал в сторону на запад и уходил в узкий каньон. На востоке поднимался зеленый, волнообразный скат, по которому лошади легко могли бы идти и через который можно было бы всему каравану перевалить в новую долину по направлению к Дрифтвуду. Этого пути Брюс и решил держаться.