привыкла, что все мои просыпаются только тогда, когда я иду их сама будить и тащить за стол, чтобы они позавтракали.
– Я просто попить спустилась.
– Конечно, пей, – спохватилась Елена Алексеевна. – Чай, кофе, вода, в холодильнике есть молоко, сок… Всё, что хочешь.
– Просто воду, – расслабленно выдохнула, поняв, что мама Никиты до сих пребывает в том же приподнятом настроении, чтобы была вчера вечером, когда мы с ней убирали со стола и мыли посуду.
Подошла к ней поближе и налила себе стакан воды. Залпом отпила сразу половину.
– Как спалось? Никита еще спит? – спросила Елена Алексеевна.
– Хорошо. Да, ещё спит, – кивнула я и пригубилась к краю прозрачного стакана, немного отпила и, наблюдая за тем, как женщина постукивает пальцами по лицу в маске и контролирует процесс жарки, спросила. – Вам помочь?
– Ой, солнце! – выдохнула она благодарно. – Буквально пару минуточек посмотри за оладьями, хорошо? Мне нужно только снять маску и сделать один звонок.
– Хорошо, – отозвалась я. Помыла за собой стакан, поставила его на место к другим и приняла из рук Елены Алексеевны деревяную лопаточку.
– Я быстро. Одна наго здесь, другая тоже здесь, – положила она ладонь на мое плечо и мягко сжала.
– Можете не торопиться. Тут, всё равно, немного теста осталось.
– Спасибо, Ясенька, – улыбнулась Елена Алексеевна и быстрой походкой вышла из кухни.
Я же повернулась к плите и перевернула оладьи. Таких пышных я не видела даже в рекламе какого-нибудь джема или сметаны. На вкус они, должно быть, даже круче тех, что подают в нашем кафе.
Сняла оладьи и залила новые. На всякий случай, закатала рукава футболки, которые были слишком широкими и объёмными, из-за чего я могла их случайно чем-нибудь замарать. Покачивая лопаточку в руке, следила за процессом жарки и за шипением масла не услышала, как ко мне подкрались.
Только когда на талию легли теплые руки, вздрогнула и подняла голову, сразу уткнувшись носом в слегка колючую щеку Никиты.
– Сбежала? – пробормотал он сонно и зарылся носом в волосы на моем затылке.
– Просто спустилась попить, – выдохнула расслабленно и позволила себе расслабиться в покачивающих меня руках.
– А каким образом в твоих руках оказалась лопаточка и оладьи в сковородке? – всё так же сонно спросил Никита. Кажется, он собрался спать рядом со мной стоя.
– Это магия твоей мамы, – шепнула я почти таинственно.
– М-м, – протянул Никита и плавно спустился к моему плечу, положив на него подбородок. – Помочь?
– Да нет. Тут немного осталось.
– То есть, мне уйти? – вздохнул он нарочито страдальчески.
– Останься, – прислонилась виском к его скуле и блаженно прикрыла глаза.
– А у нас оладьи так не сгорят?
– Ой! – опомнилась и поочередно их перевернула, для чего Никита мягко отстранился от моего плеча, чтобы не мешать.
– Ты опять мне соврала, – тон Никиты стал несколько холоднее.
– Что? – повернула к нему голову и заметила, каким потемневши взглядом он смотрел на плечо, у закатанного края рукава которого виднелся синяк, полученный мною из-за столкновения с Равой. Чёрт! Махнула по рукаву и раскатала его, пряча не самую приятную картину. – Всё нормально. Уже не болит.
– Уже? То есть, болело?
– Никита, – выдохнула я почти обреченно. – Забудь. Мы уже всё выяснили.
– Покажи, – кивнул он в сторону плеча.
– Никита…
– Покажи, – сказал с нажимом.
Переложив лопаточку из руки в руку, задрала рукав и показала ему синяк полностью.
– Пустяк.
– Угу, конечно, – проворчал Никита скептически и нежно коснулся подушечками пальцев синяка, огладив его контур.
Шумно вдохнула и, кажется, на секунду отключилась, когда его губы мягко коснулись уязвленной кожи.
Это… это очень интимно. Настолько, что по телу пробежались мурашки, а думать о том, что от любого касания к синяку должно быть больно, оказалось невозможным.
С трудом взяв себя в руки, сняла с огня последние оладьи и выключила плиту, отставив сковороду в сторону.
– Кажется, завтрак готов, – резюмировала я зачем-то.
– Голодная? – спросил Никита, снова обняв меня сзади и, положив подбородок на другое плечо, где не было синяка.
– Вообще, я хотела только попить воды, но от таких запахов захотелось немного поесть.
– Только проснулся и сразу прилип? – в голосе Елены Алексеевны, внезапно оказавшейся в кухне, была слышна добрая насмешка. – Давай-ка, листик банный, открой нам всем сгущенку и банку смородинового варенья.
– Хорошо, мам, – Никита нехотя отстранился от меня и достал из холодильника то, что было заказано его мамой.
– Без меня хотели всё съесть? – прогремел Роман Григорьевич, войдя в кухню, где Никита открывал банки, а я и Елена Алексеевна сервировали стол.
– А что ты нюх-то потерял? – ехидно спросила его Елена Алексеевна. – Невестка оладьи жарит, а ты даже носом не повел.
– Старый волк, – вздохнул наигранно мужчина и сел за стол, отодвинув рядом с собой стул для жены. – Нюх уже не тот.
– По-моему, очень даже тот, раз ты пришёл уже ко всему готовенькому, – усмехнулся Никита и, сев за стол, тоже отодвинул стул рядом с собой, видимо, для меня.
– Не пали контору, – произнес Роман Григорьевич, не шевеля губами, но с самой милой улыбкой, на которую только было способно его суровое лицо.
Поставив себе и Никите чай, села рядом с ним и тут же оказалась придвинута к нему поближе, когда он, подцепив ножку стула рукой, подкатил меня к себе.
– У всех всё есть? – гоношила Елена Алексеевна, бегло оглядывая стол.
– Садись уже, – потянул её на себя мужчина и усадил рядом, почти сразу положив ей в тарелку оладью, разрезав ее на несколько частей и полив всё это щедро сгущенкой. – Кушай, не обляпайся.
Такая суровая, но, всё же, искренняя забота.
– Спасибо, – улыбнулась женщина и придвинулась поближе к столу.
Завтрак прошёл в теплой атмосфере. В семейной – наверное, это наиболее полно описывает полчаса общения со всеми этими людьми, которые видели во мне меня.
– Давайте, вечером сделаем небольшой пикник за домом? – предложила Елена Алексеевна, когда все наелись и,