пользы. А вот Клайд уже есть. Красивый сериальный мальчик, которого активно проталкивает мать – актриса и гражданская жена известного банкира. Банкир уж точно пригодится.
– Да вроде потенциал есть. Но ты помнишь – в советское время был телесериал по «Американской трагедии». Чтобы не было пересечений.
– Какие пересечения? Не будет никаких пересечений! – радостно вскричал Анатолий Петрович. – Я прекрасно этот сериал помню. Это же была эк-ра-ни-за-ция! Следование первоисточнику. Историзм там всякий. Нет-нет, без иронии! Друзья мои, не хочу никуда и ни в кого кинуть камень! Наоборот, признаю, тогда это было нужно. Тогда это срабатывало, цепляло. Мы все оттуда, все смотрели и любили одно и то же. Но теперь мы не плачем и не посыпаем голову пеплом. Мы понимаем, что теперь другое время, и хотим развиваться вместе с ним. Хотим жить, в конце концов. И сейчас нужно другое. Нужна са-мо-и-ден-ти-фи-ка-ция – зрителя с героями. А зрители у нас кто? Подростки! Я уже продумал некоторые моменты. По нынешним временам у Сондры и Клайда должен быть настоящий роман, постельный. И светскую жизнь надо заострить. Ну, разврат с подробностями, гонки на джипах по ночной Москве. И Роберта не должна быть ягненком. Она готова на борьбу до конца, на завоевание Клайда, на шантаж. Ведь девицы сейчас – ой-ой-ой! И Клайд не просто задумал ее убить, а прямо-таки и убил, толкнул в воду. Почему бы нет?
– Ну ладно, ладно, я еще подумаю, решу, что нужно. – Гаспарян не желал слушать собственные мысли в исполнении Рогова и посмотрел на часы. И замечание о девицах – лишнее.
Деловая часть вечера на этом закончилась. Было понятно, что Гаспарян с Викторией вот-вот уйдут, а потом остальные смогут расслабиться, обсудить удачу, Викторию, печень Гаспаряна. Лидия Павловна засуетилась и побежала на кухню за самодельным восхитительным «Наполеоном» с облегченным – для Гаспаряна – кремом.
В тишину вдруг упал незнакомый внушительный голос Марины:
– У Набокова есть роман «Пнин». И там он презрительно пишет о критиках, которые считают великими писателями Стендаля, Томаса Манна и Драйзера.
Сокольский с изумлением воззрился на жену:
– Какой «Пнин»? У Набокова? Первый раз слышу. «Лолиту» знаю. «Защиту Лужина». Ты что, читала этого «Пнина»? Когда ты успела?
– У него еще есть роман «Ада». И сборник рассказов «Весна в Фиальте». Их мало кто знает, – упрямо продолжала удивлять Марина.
Анатолий Петрович Набокова пытался читать и бросал, недовольный, как он для себя определил, искусственностью языка и идеи. И сейчас ему страстно захотелось защитить Драйзера не как поставщика материала для своего сценария, а просто как любимого писателя. Он рванулся, готовый задавать вопросы и сыпать аргументами, но увидел брезгливое лицо Гаспаряна, осекся и сказал совсем другое:
– Ну, ты, Марина, даешь! Ты у нас прямо «пятая колонна» какая-то. Интеллектуалы против ширпотреба. То по Тарковскому тоскуешь, то по Набокову. Ты что, мать, недовольна, что мы по Драйзеру будем фильм делать? Ну уж прости нам нашу примитивность.
– Да что ты на меня накинулся? Всем я довольна. Вспомнила, и все. Это же Набоков о Драйзере написал, не я.
На этот раз все рассердились на Марину, и в первую очередь Сокольский.
В начале семидесятых, задолго до того, как стать клоуноподобной пенсионеркой, почти за двадцать лет до того, как увести Сокольского от его второй жены, до попытки самоубийства в семьдесят пятом и до трех абортов, приведших к бесплодию, Марина работала в издательстве «Энциклопедия» редактором с английским языком. Она была очень красивой блондинкой с синими глазами, пользовалась бешеным успехом у мужчин и крутила роман с самым интересным женихом издательства, который написал диссертацию о Шекспире и говорил, что Высоцкий кривит душой, утверждая, что Гамлет все же выбирает жизнь. Марина на короткое время заразилась от него любовью к Набокову и провела одну ночь с контрабандной «Лолитой». Потом были «Дар», «Приглашение на казнь», тонкий сборничек на английском языке с девичьим лицом на обложке – «Весна в Фиальте», а также «Смех в темноте» и «Пнин» – тоже на английском. Марина была немного разочарована «Лолитой», оказавшейся не такой уж эротичной, и мало что поняла в Набокове, но наслаждалась запретным и хотела еще и еще, как и в любви с обаятельным сослуживцем, евреем по матери, уехавшим в середине семидесятых в Германию и одиноко живущим сейчас в еврейском доме престарелых в Берлине.
Недавно Марина зашла в книжный магазин, чтобы купить календарь, и увидела Набокова, но сердце не защемило и не екнуло.
Виктория съела два куска «Наполеона», Гаспарян, испугав Лидию Павловну, – ни одного. И когда он в очередной раз посмотрел на часы и взял Викторию за локоть, Ирина Павловна виновато подумала, что неправильно придумала меню. Все вылезли из-за стола, чтобы проводить режиссерскую чету. Сокольский заметил у телевизора желто-серую книжку. «Три апельсина».
– Та-а-ак, кто это у вас детские книжки читает?! Ваш Юрий вроде из этого возраста вышел.
– Какая прелесть! У меня тоже такая есть, ее еще моя мама, когда была маленькая, читала! – Виктория взяла книгу в руки, начала листать.
Анатолий Петрович невежливо оттеснил Гаспаряна и почти вырвал «Три апельсина» у Виктории.
– Сейчас, сейчас! Вы только послушайте! Это очень интересно! Я всегда любил эти сказки. Но недавно случайно открыл, зачитался, и меня осенило. Там столько смысла, столько символики! Да вот… «Три апельсина». Смотрите: принцу исполняется двадцать один год, и он начинает испытывать невыносимую тоску. Чтобы от нее избавиться, отправляется на поиски трех апельсинов. Находит их. Надрезает первый, чтобы утолить жажду. Из апельсина появляется девушка, которая тоже хочет пить. Он не может ее напоить, и она умирает. Вторая тоже. А третий апельсин он специально раскрывает только возле большой реки, из которой третья девушка может пить, сколько угодно. И женится на ней. Понимаете иносказание? У принца тоска – по любви! И жажда трех девушек – жажда любви! И как тонко показано – третья любовь выживает, потому что принц думает не о себе и не трогает апельсин, пока не найдет реку. Вот это любовь!
Гаспарян застонал:
– Куда тебя все время заносит?.. Надеюсь, ты будешь сценарий писать, а не сказки народов мира читать. Или Шекспира толковать.
Сокольский гулко засмеялся:
– Да принц третью сохранил, чтобы с ней трахаться, как сейчас говорят.
– Нет, постойте. Дайте договорить. Там есть еще один нюанс. Там же была попытка подлога. Хромая и одноглазая служанка попыталась занять место девушки из апельсина и стать женою принца. И за свадебным столом тоже почувствовала жажду. Но была посрамлена и наказана. Чувствуете, какой образ