что спустя месяц после того дня, когда водитель Вадима отвез Наталью в город к подруге Татьяне и, вернувшись через два часа в двор-колодец, пахнущий стариками и кошками, безуспешно ждал, не мог дозвониться, поднялся на страшно дребезжащем лифте и услышал от изумленной Татьяны, что Наталья посидела у нее на удивление мало, всего полчаса, и ушла, – что через месяц после этого к Вадиму в офис приехал Яков Львович Шац с дневником пропавшей. После короткого успешного курса антидепрессантов Вадим при помощи Оксаны справлялся с редкими приступами печали и согласился принять психотерапевта с некоторым неудовольствием.
Яков Львович получил дневник по почте, медлительность которой на этот раз сыграла благотворную роль. Вадим к этому моменту окончательно поверил в версию Оксаны и если изредка скорбел, то только по жене, погибшей от руки неизвестного негодяя. И слезы, и кривящийся рот, и созерцание семейного фото сопровождали прощание и вступление в новое, спасительное состояние, когда и человек, и боль становятся воспоминанием.
Безусловно, ранний уход Натальи от любимой подруги подозрителен, но был объяснен намерением побродить по окрестным магазинам и купить подарок Оксане на грядущий день рождения (слезы Вадима, скорбная гримаса Оксаны). Мрачноватый сталинский дом, в котором живет Татьяна, находится в центре города, рядом с дорогой клиникой и известной туристической магазинно-ресторанной улицей. Престижность расположения с лихвой компенсирует крошечные размеры кухонь и наличие нескольких не расселенных коммуналок. К сожалению, солидность района в настоящее время сильно подпорчена известным кинорежиссером-патриотом, который строит в двух шагах от Татьяниного дома пятизвездочную гостиницу, не обращая внимания на протесты общественности и трещины в ближайших строениях. Забор, котлован, грузовики, гастарбайтеры создают неприятную атмосферу неустроенности и даже криминогенности. Логично предположить, что Наталья, направляясь к сувенирным лавкам или возвращаясь к машине, была замечена каким-нибудь рабочим, таджиком, а может, молдаванином, затащена на стройку, ограблена, убита и, допустим, залита бетоном либо надежно закопана. Да вот по телевизору показывали экстрасенса, увидевшего несколько трупов в развалинах неосуществленного аквапарка. Или буквально вчера – наркоман задушил старуху-соседку ради трехсот рублей. Хотя кредитные карты исчезнувшей остались дома (карты, как и паспорт, она не любила носить с собой), у нее наверняка была с собой кругленькая сумма. На подарок Оксане. Кстати, если бы она решила уйти, скрыться, то наверняка взяла бы карты с собой. Странно, очень странно, карты дома, паспорт нет.
Кинорежиссер значительно перевешивал Вадима своими связями и возможностями, поэтому на его стройке не удалось произвести раскопки ни в прямом, ни в переносном смысле. Да Вадим особенно и не настаивал, боясь ничего не найти и выставить себя глупцом.
Итак, дневник Натальи попал в руки Вадима, когда тот начал отходить от шока, смиренно и даже с облегчением признав неизбежность и всесилие смерти. Оксанины примочки – «что ж тут поделаешь», «надо жить дальше», «так Бог решил» – затягивали рану. Дневник ни своим появлением, ни своим содержанием ни на что не открыл ему глаза, а только вызвал глубокую оторопь. Передавая посылку, Яков Львович фигурой, взглядом, жестом изображал значительность события. Вадим же, оставшись один, залпом прочитал дневник и похоронил его в личном сейфе в офисе, спрятав от себя самого. И, как ни странно, от Оксаны. Так показалось ему самому.
Вадим до сих пор не уничтожил последний привет жены, потому что испытывает языческий страх перед черной обложкой «Молескина», затолканного за стопки бумаг. Вадим не притрагивается теперь даже к собственным молескиновским блокнотам. Но не приходится сомневаться в том, что в скором времени он все же наберется смелости, разожжет камин и тогда никто больше не увидит неровных синих строк и не вчитается в шокирующий текст.
А Яков Львович?
В отличие от Вадима, трусливо оттолкнувшего от себя послание жены, он уже не раз и не два пытливо посмаковал каждую фразу, каждое слово предусмотрительно изготовленной копии. На досуге в своем хорошем загородном доме, построенном специально по-европейски, удобно и без выпендрежа, за железной оградой с видеокамерами (дополнение к людям в черной форме, охраняющим коттеджный поселок), в кресле у дубового книжного шкафа, под антикварным торшером, чувствуя себя чуть ли не в любимой Англии, где у него учится сын, Яков Львович размышляет над причудливыми играми сознания. Он готовит книгу «Психические заболевания и их классификация», и два нижних ряда шкафа заняты историями болезней, которые снабдят примерами будущий труд, интересный не только специалистам, но и широкой публике. Яков Львович пишет понятно и даже увлекательно и, врачуя души людей небедных и даже знаменитостей, появлялся пару раз на телеэкране. Наталье Ильиничне предстоит появиться в книге деликатно замаскированной под «пациентку Н.». Яков Львович умеет сохранять конфиденциальность.
Время от времени он отвлекается от стопки листов, смотрит в огонь камина, и взгляд его туманится.
Белый пакет пришел в городскую клинику Якова Львовича, был вскрыт серебряным ножичком и жадно прочитан урывками между пациентами. Из первого же слова возникло страдающее, изо всех сил скрывающее несчастливость лицо. Рот кривится улыбкой, но милые карие глаза молят о пощаде.
Это был необычный случай. В своей новой книге Яков Львович не собирается признаваться, что против своих правил продолжал ездить к пациентке, которая, несмотря на все его ухищрения, не обнаруживала ни малейшего желания ему открыться. Дело не только в гонорарах. Тем более что ему были крайне неприятны надменный глупый муж, фальшивая нянька, тупая домработница, даже толстый избалованный мальчик. Хотя – с какой стати? Ничего особенного на фоне каждодневного опыта дорогого психотерапевта.
Жадно прочитав дневник, Яков Львович воскликнул: «Так вот в чем дело!» И тут же: «Эх, бедная ты, бедная!» Первое восклицание выразило удовлетворение профессионального любопытства, позволяющее четко проанализировать случай с пациенткой Н., а второе означало то, что должно означать. Почти немедленно Яков Львович испытал совершенно для него несвойственную потребность в мести. Она и заставила его отправиться к Вадиму, отдать ему дневник и посмотреть в глаза с особым смыслом, которого тот совершенно не понял.
В дневнике Натальи нет дат, он написан одной ручкой, одинаковым синим цветом.
Сегодня Вадим улетел в Мюнхен – изучать немецкий опыт применения антибиотиков для свиней. Несчастные свиньи! Я одна с Оксаной. В Вашингтоне землетрясение. В каком-то офисе все шаталось, люди падали на пол. Сил больше нет. Взяла черный большой блокнот, пошла к себе на второй этаж, заперлась и начала писать.
Вот сейчас пишу, выполняю наказ Якова Львовича. Может, полегчает. Яков Львович меня хорошо изучил. Сказал: «Вы, конечно, будете писать по старинке, ручкой на бумаге. Не могу представить себе вас за компьютером».
Вашингтон –