всеуслышание называть императрицей, за Василия Шуйского. Но Шуйский, сделавший ставку на антипольскую карту, конечно, и не думал об этом брачном союзе.
Когда на Северщине заполыхал пожар восстания, Шуйский стал опасаться присутствия поляков в Москве. Ведь их было несколько сотен, и они были вооружены. Бояре пытались разоружить пленников, но поляки заявили, что скорее умрут, чем сдадут оружие. Их оставили в покое, разрешив ношение холодного оружия. Было принято решение выслать поляков в дальние города. Князь Константин Вишневецкий поехал в Кострому, Стадницких отослали на Белоозеро, Тарлов – в Тверь. Наконец 26 августа наступил черед Мнишеков. Сандомирскому воеводе с дочерью и родней было предписано выехать в Ярославль. Юрий Мнишек не хотел покидать Москву – давали знать о себе старческие болезни, а Москва была единственным городом в России, где имелись аптека и иноземные врачи. Но Шуйский настоял на скорейшем отъезде, пообещав прислать ему необходимые лекарства (слова своего царь не сдержал).
Мнишеков сопровождали бернардинцы, приехавшие с Мариной в Москву, – и среди них отец Анзеринус, – шляхтичи и прислуга. Всего набралось 375 человек. В качестве почетного эскорта и одновременно стражи их сопровождали 300 стрельцов. Огромный караван людей, лошадей и повозок двигался медленно. Ярославля достигли только на девятый день пути.
Город показался полякам большим, но довольно жалким поселением. Каменных зданий и построек, за исключением монастырей, здесь не было. Полусгнившая деревянная крепость стояла на холме, в междуречье Которосли и Волги. Стены были обнесены валом высотой в две скирды. Начиная с XV века Ярославль часто служил местом изгнания: ссылали туда и русских князей, и татарских царевичей, и опальных бояр. Теперь же в город нахлынула целая ссыльная орда. Неудивительно, что полякам было трудно разместиться и устроиться. В конце концов для Мнишеков нашлось четыре двора (три из них были смежными): в первом поселился сам воевода, во втором Марина с женщинами, в третьем ее брат Станислав со своим племянником Павлом, в четвертом Маринин дядя Ян Мнишек с сыном.
Поляки жили безвыездно, под охраной стрельцов. Между собой они общались без всяких ограничений, им было также разрешено прогуливаться по городу и купаться. Сандомирский воевода поспешил расположить к себе царских приставов и горожан – он облачился в московское платье, отрастил бороду и волосы до плеч (он так вжился в роль, что в таком виде позднее и прибыл в Варшаву и даже отправился на сейм, – «в кафтане и красных сапогах, словно какой-то москаль», по насмешливому замечанию одного сенатора). Постоянно задаривая стрельцов, он имел возможность общаться с внешним миром и вести обширную переписку. Московские власти неоднократно приводили стрельцов к присяге, что они не будут впредь сообщать никаких вестей Мнишеку, но, как заметил в своих записках один из ярославских узников, шляхтич Дьяментовский, «там мужику присягнуть – все равно что ягоду проглотить».
Постоянное житье бок о бок со стрельцами приводило и к столкновениям – дело не раз доходило до взаимной ругани и побоев, но самый ничтожный посул со стороны поляков вновь восстанавливал мир.
Случались и забавные казусы. На Масленице 1607 года поляки угощали русских марципанами – булками, политыми золотистой карамелью. Угощение привело русских в недоумение, они разглядывали диковинные булки и не решались откусить, принимая карамель за золото. «Верно, земля польская изобилует золотом, раз они едят с ним хлеб», – говорили некоторые. Находились такие простаки, которые слонялись под заборами польских дворов в поисках золота.
Внешне Мнишек проявлял полную лояльность по отношению к московским властям и несколько раз личным вмешательством унимал беспорядки среди ссыльных поляков. Но тайно он не переставал распространять слухи о спасении Дмитрия, уверяя, что получил от него два письма и узнал почерк своего зятя. Благодаря стараниям воеводы вскоре об избавлении царя от рук убийц рассказывали с самыми подкупающими подробностями. Даже в Ватикане некоторое время надеялись, что Дмитрию удастся возвратить престол. Павел V возобновил хлопоты об оказании ему помощи от Сигизмунда III. Жена Юрия Мнишека поддерживала из Самбора эти интриги. Она писала, что Москва в самом скором времени увидит царя живым и невредимым.
Марина Мнишек
Чтобы поддержать эту версию в Польше, один из верных слуг сандомирского воеводы, некий Ян Бильчинский, переодевшись крестьянином, пробрался в январе 1607 года из Ярославля во Львов. Здесь он рассказал ксендзу отцу Андрею Лавицкому, что труп «царя», выставленный на всеобщее обозрение на Красной площади, был нисколько не похож на Дмитрия и что сам он имеет поручение от Марины разыскать ее мужа. А упомянутый любимец Дмитрия Михаил Молчанов некоторое время проживал в Самборе, выдавая себя при помощи воеводши за спасшегося царя.
Но что же сама Марина? Как она вела себя в этих обстоятельствах? К сожалению, нет никаких достоверных известий о том, что она думала и чувствовала в эти месяцы. Однако дальнейшие события, несомненно, свидетельствуют в пользу предположения о том, что и она сделалась жертвой интриг сандомирского воеводы! Марина не видела собственными глазами смерти мужа, и это обстоятельство позволило Юрию Мнишеку всячески поддерживать в ней уверенность в спасении Дмитрия. Ее первоначальное поведение в лагере Тушинского вора говорит о том, что она надеялась увидеть перед собой своего настоящего супруга. Мнишек вторично самым беззастенчивым образом использовал свою дочь. Ради собственной алчности внушая ей беспочвенные надежды, поддерживая в ней честолюбивые мечты, в конце концов именно он оказался ответственным и за падение Марины, и за ее гибель.
Тем временем первые успехи восставших сменились неудачами. Молодой воевода Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, бывший мечник Дмитрия, нанес Болотникову поражение под Москвой. Болотников вынужден был бежать в Серпухов, затем в Калугу и наконец засел в Туле, которая была осаждена московским войском. «Главный воевода» рассылал письма к своим сообщникам в разные концы Русской земли, «требуя, чтобы не медлили с объявлением хоть “какого-нибудь Дмитрия”». Но долгожданный Дмитрий все не объявлялся, и народ отступился от Болотникова. Поздней осенью царское войско, заградив реку Упу, затопило Тулу. Болотников сдался, предварительно получив от Шуйского прощение. Но царь нарушил слово: Болотникова ослепили, а затем утопили. Простых участников восстания глушили дубинами и бросали в проруби.
Все эти события пока что никак не сказывались на положении ярославских узников. Единственной их опорой были семейная любовь и религия. Большое и благотворное влияние на всех имел отец Анзеринус. Когда в августе 1607 года он скончался, шляхтич Дьяментовский посвятил ему в своем дневнике несколько прочувствованных строк. После него для исполнения треб остались его товарищи, бернардинские монахи, среди которых особой преданностью Марине отличался отец Антоний из Люблина. Для молитв поляки собирались в маленькой домовой церкви. Даже так называемый сорок-часовник отбывался у них – он состоял в том, что Святые Дары выставлялись на