class="p1">На Западе традиционная католическая классификация человеческих существ основывается на евангельской притче о Марфе и Марии[467]. Марфа идет к спасению души через действие, а Мария – через созерцание. Вслед за Аристотелем, воззрения которого тут, как и во многих других отношениях, совпадали с положениями Вечной Философии, католические мыслители стали считать созерцание (высшей формой которого является знание, объединяющее с Божеством) главной целью человека; по этой причине они всегда утверждали, что Мария выбрала более верный путь.
Примечательно, что сходные соображения высказывает доктор Радин, классифицируя и оценивая (по умолчанию) первобытных человеческих существ в соответствии с их философскими и религиозными наклонностями. Он нисколько не сомневается в том, что высшие монотеистические формы примитивной религии созданы (или стоит, вторя Платону, говорить, что они были «открыты»?) людьми, принадлежавшими к первой из двух больших психофизических групп человечества, а именно – к людям мысли. Те же, кто принадлежал к другой группе, к людям действия, создавали или «открывали» менее цельные, нефилософские, политеистические формы религии.
Эта простая дихотомия представляет собой классификацию, которая по-своему верна. Однако, подобно любому распределению, будь то физическое (как у Гиппократа с его фтизисом и апоплексией) или психологическое (как у юнговских интровертов и экстравертов[468]), это деление религиозных индивидуумов на людей мысли и людей действия, на идущих путем Марфы и идущих путем Марии, лишь отчасти соответствует истине. Разумеется, никакой духовный пастырь, никакой глава религиозной организации ни за что не удовольствуется в своей практической деятельности столь упрощенной системой. За лучшими католическими рассуждениями о молитвах и за лучшими католическими схемами определения призвания и распределения обязанностей все-таки ощущается некая «исподняя», несформулированная классификация человеческих различий, более полная и подходящая к фактам, нежели грубое деление на действие и созерцание.
Очертания этой более сложной и более подходящей системы явно прослеживаются в индуизме. К освобождающему единению с Богом ведут не два, а три пути – путь труда, путь знания и путь ревностного исполнения религиозных обрядов. В «Бхагавад-гите» Шри Кришна рассказывает Арджуне обо всех трех путях: об освобождении посредством действий без привязанностей; об освобождении посредством познания самости и Основы всего сущего, что одно и то же; об освобождении посредством поклонения личному Богу или божественному воплощению.
Итак, всегда совершай без привязанности должное дело;
Высшего достигает, кто не привязан, принимаясь за дело.
Ибо делами достигли совершенства Джанака и другие; и ты должен действовать ради совокупности мира.
Но есть и путь Марии.
От самости, от вожделений свободный, сражайся, оставив горячность.
Разумные, следуя постоянно этому моему ученью,
Без ропота, с верой, даже делами достигают свободы.
И далее:
Постигает предавшийся йоге, что в Атмане все существа пребывают,
Что Атман также во всех существах пребывает, всюду Одно созерцая.
Кто Меня во всем и все во Мне видит,
Того я не утрачу, и он меня не утратит.
Кто, утвердясь в единстве, Меня, как присущего всем существам, почитает,
При всяком образе жизни этот йогин во Мне существует.
Но путь созерцания нелегок.
Привязанных к действию гун[469] природы, ослепленных ими,
Несовершенно знающих, слабых, совершенно знающий да не смущает.
Мне все дела посвятив, сердцем будь высшему Атману предан;
От самости, от вожделений свободный, сражайся, оставив горячность.
Разумные, следуя постоянно этому моему ученью,
Без ропота, с верой, даже делами достигают свободы.
Те же, строптивые, что не следуют моему ученью,
Ведай, они, безумные, лишась всякого знания, гибнут.
Эти три пути спасения в точности совпадают с тремя категориями, на основании которых Шелдон разработал, несомненно, наилучшую на сегодня и наиболее полную классификацию различий между людьми. По Шелдону, человеческие существа постоянно мечутся между вечными крайностями трехполюсной системы; можно провести физические и психологические замеры и на их основании точно определить расположение любого человека в системе этих трех координат. Иначе говоря, любой человек состоит из трех физических и трех психологических элементов, объединенных в конкретных пропорциях. Сила каждого элемента измеряется с применением эмпирически разработанных процедур. Согласно Шелдону, физические элементы делятся на эндоморфный, мезоморфный и эктоморфный. Индивидуум с высоким эндоморфным уровнем отличается мягкими и округлыми формами и легко толстеет. Индивидуум с высоким мезоморфным уровнем обладает крепким телом, широкой костью и сильными мышцами. Индивидуум с высоким эктоморфным уровнем отличается худобой, узостью кости и вялыми, почти отсутствующими мускулами. Эндоморфный индивидуум обладает огромным кишечником, который раза в два тяжелее и длиннее кишечника любого эктоморфного индивидуума. Фактически его тело – лишь придаток пищеварительного тракта. Главной отличительной чертой физической конституции мезоморфного индивидуума является крепкая мускулатура. Эктоморфный же индивидуум выделяется чрезмерной чувствительностью и (поскольку показатель соотношения поверхности тела с массой у этого типа выше, чем у двух других) относительно уязвимой нервной системой.
С эндоморфной конституцией тесно связан тот тип темперамента, который Шелдон назвал висцеротоническим. Висцеротоники любят покушать, особенно, в компании; ценят комфорт и роскошь, склонны к церемонности, неразборчивы в дружбе и любви, боятся одиночества и жаждут общения, не сдерживаются в выражении эмоций, ностальгически вспоминают детство и находят немалое удовольствие в семейной жизни, жаждут привязанности и общественной поддержки, попав в беду, они ищут помощи у других людей. Темперамент мезоморфного индивидуума называется соматотоническим. В нем преобладают пристрастие к физическому труду, агрессивность и жажда власти, безразличие к боли, черствое отношение к людям, стремление к схватке, отвага и мужество, ностальгические воспоминания о юности (не о детстве) как о времени обладания наибольшей силой и потребность в действиях при столкновении с какими-либо вызовами.
Вышеприведенное описание показывает, насколько бесполезной является юнгианская концепция экстравертности как простой противоположности интровертности. Экстравертность далеко не проста; она проявляется в двух формах, принципиально отличных одна от другой. Есть эмоциональная, социальная экстравертность висцеротонического эндоморфа – личности, вечно жаждущей общения и рассказывающей всем о своих чувствах. А есть экстравертность мускулистого соматотонического индивидуума – личности, воспринимающей мир как место, где надлежит добиваться власти, подчинять людей своей воле и придавать всему желаемый вид. Первая – это экстравертность коммивояжера, благонамеренного обывателя, либерального протестантского священника. Вторая – экстравертность инженера, работающего во имя обретения власти над мирозданием, экстравертность спортсмена и профессионального военного, честолюбивого бизнесмена и политика, экстравертность диктатора, будь то лишь домашний тиран или глава государства.
Покинув добродушный мир мистера Пиквика и высококонкурентный мир Хотспера[470], мы попадаем в совершенно иную, несколько пугающую область мироздания – в