костью и слабо развитыми мускулами. Крупный, физически сильный Христос – это довольно шокирующее исключение из древнего правила. Уильям Блейк[473] презрительно писал о распятиях на картинах Рубенса:
Сдается мне, был плотником Христос,
А тут какой-то дюжий водонос[474].
Если коротко, Иисус традиционно мыслился человеком, в конституции которого преобладал эктоморфный элемент, – и преимущественно церебротонического темперамента. Ядро примитивного христианского вероучения подтверждает правильность этой иконографической традиции. Религия Евангелий именно такова, какой и следует ожидать от церебротоника. Разумеется, не от каждого церебротоника, а только от того, кто использовал психофизические особенности своей природы, чтобы возвыситься над этой природой, кто, следуя за своей конкретной дхармой, достиг духовной цели. Утверждение, что Царство Небесное находится внутри человека; игнорирование ритуалов: слегка снисходительное отношение к легализму, к церемониям и правилам организованной религии, к священным дням и местам; общая отрешенность, иномирность; особая сдержанность не только в действиях, но даже в желаниях и невысказанных намерениях; безразличие к благам материальной цивилизации и любовь к бедности как к одному из ярчайших проявлений добра; отстраненность даже в семейных отношениях; слова, что даже преданность высшим человеческим идеалам, даже праведность книжников и фарисеев суть идолопоклонство, отвлекающее от любви к Богу, – все это характерные церебротонические установки, которые никогда спонтанно не придут на ум ни жаждущему власти экстраверту, ни экстравертному висцеротонику.
Примитивный (исходный) буддизм церебротоничен ничуть не менее, нежели примитивное христианство, и то же самое можно сказать о веданте – метафизической дисциплине, воплощающей в себе сердцевину индуизма. Конфуцианство, напротив, в основном висцеротонично, поскольку ориентируется на семейное, церемониальное и полностью приземленное. А вот в магометанстве мы находим систему, в которой ощущается сильное влияние соматотонического элемента. Отсюда и тянущийся за ним мрачный след священных войн и преследований инакомыслящих, сопоставимый со следом позднего христианства (эта религия была настолько поражена грубой «невозрожденной» стоматотонией, что провозгласила свою церковь «воинствующей»).
Если говорить о главной цели человека, то достичь ее не суждено ни явному церебротонику, ни явному висцеротонику, ни явному соматотонику. Но если церебротоник и висцеротоник способны причинить вред разве что самим себе и тем, кто находится поблизости, то соматотоник с его врожденной агрессивностью ввергает в хаос целые сообщества. С одной точки зрения, цивилизацию можно определить как комплекс религиозных, юридических и образовательных механизмов, которые не позволяют явным соматотоникам нанести избыточный урон и направляют их неукротимую энергию в желательное для общества русло. Конфуцианство и китайская культура попытались решить эту задачу через внушение почтительного отношения к родителям, через хорошие манеры и добродушное висцеротоническое эпикурейство; как ни парадоксально, в качестве подкрепления использовались церебротоническая духовность наряду с ограничениями буддизма и классического даосизма. Индийская кастовая система являет собой попытку подчинить военных, политиков и финансовых воротил духовной власти; образование, доступное всем классам, упорно внушает, что основная цель человека заключается в обретении объединяющего познания Божества, и даже сегодня, после двухсот лет постепенно нарастающей европеизации, удачливые соматотоники в расцвете лет отказываются от богатства, высокого положения и власти и до конца своих дней смиренно ищут просветления. В католической Европе, подобно Индии, тоже предпринималась попытка подчинить мирскую власть власти духовной; но, поскольку сама церковь обладала бренной властью, носителями которой выступали прелаты-политики и торговцы в митрах, эти усилия увенчались лишь частичным успехом. А после Реформации прежние идеалистические порывы и желания ограничить бренную власть властью духовной были и вовсе полностью забыты. По словам Стаббса[475], Генрих VIII «произвел себя в папы и сделался даже влиятельнее подлинного папы». Примеру Генриха последовали главы многих государств. Власть ограничивается в распространении только другой властью, а не напоминанием об основополагающих принципах, трактуемых теми, кто имеет нравственное и духовное право их толковать. Между тем интерес к религии повсеместно снижался, и даже среди верующих христиан Вечную Философию в значительной степени заменила метафизика неизбежного прогресса и развивающегося Бога, страстные мысли не о вечном, а о будущем. Почти внезапно, за последние двадцать пять лет, произошла, по выражению Шелдона, «соматотоническая революция», направленная против всего церебротонического в теории и практике традиционной христианской культуры. Вот некоторые признаки этой революции.
Традиционное христианство, как и все великие религиозные системы Вечной Философии, считает аксиомой, что созерцание есть цель и задача действия. Сегодня даже искренне верующие христиане в подавляющем большинстве считают действие (направленное на ускорение материального и общественного прогресса) целью, а аналитическое мышление (об интегральном мышлении или созерцании уже вообще нет и речи) – средством для достижения этой цели.
Традиционное христианство, как и другие системы Вечной Философии, учит, что секрет счастья и путь к спасению следует искать не во внешней среде, а в состоянии ума индивидуума под воздействием внешнего окружения. Но сегодня главным считается именно состояние окружающей среды, а не состояние ума. Принято думать, что счастье и нравственный прогресс зависят от повышения уровня жизни и создания передовых технических приспособлений.
В традиционном христианском воспитании упор делается на умеренность и сдержанность, тогда как недавнее возвышение «прогрессивной школы» подразумевает предпочтение деятельности и «самовыражения».
Традиционные христианские хорошие манеры исключали выражение удовольствия от удовлетворения физических аппетитов. «Заухают совы в лесу – обернись, / Но жареной курицы ты сторонись» – такой стишок разучивали в детских садах всего пятьдесят лет назад. Сегодня молодые беспрерывно разглагольствуют о том, насколько они «любят» и «обожают» то или иное блюдо и тот или иной напиток; подростки и взрослые рассуждают о «трепете» от стимуляции сексуальности. Наиболее широко распространенная жизненная философия перестала опираться на классические духовные произведения и правила аристократического воспитания; ныне она задается авторами рекламных текстов, которые ставят перед собой только одну задачу – убедить всех и каждого в необходимости быть экстравертными и настолько жадными, насколько это возможно, ибо, конечно же, лишь вечно недовольные собой люди, склонные к накопительству и бездумному времяпрепровождению, готовы тратить деньги на то, что рекламисты хотят им продать. Технологический прогресс, с одной стороны, есть порождение соматотонической революции; с другой стороны, он сам порождает эту революцию и не дает ей застопориться. Экстравертное мышление приводит к технологическим открытиям. (Примечательно, что цивилизации с высоким уровнем материального развития всегда выделялись широкомасштабным и официально санкционированным политеизмом.) Технологические открытия, в свою очередь, приводят к массовому производству, а массовое производство, само собой разумеется, может развиваться полным ходом в том случае, если все население принимает соматотонический идеал Weltanschauung[476] и действует соответствующим образом.
Подобно технологическому прогрессу, с которым она так тесно связана во многих отношениях, современная война является и причиной, и следствием соматотонической революции. Национал-социалистическое воспитание, конкретно готовившее молодое поколение к войне, ставило перед собой две основные цели: