Читать интересную книгу Вечер трудного дня - Сорбатская Наталья

Имя это удивительно шло к той женщине, маленькой и пылкой. Оно было крепким, как горы Колхиды, и огненным, как ее закаты.

И было у Медеи два сына — Георгий и Константин. Медея звала их — Гия и Котэ.

Медея была на десять лет старше Анны, а в Ленинграде оказалась очень просто: сбежала однажды из дома, со своего колхидского побережья, и все тут. Но было это задолго до их с Анной знакомства.

Медея была замужем. Не за Ясоном, конечно, а за простым и, в сущности, никаким Пашей. А потом появились Гия и Котэ.

Однако раньше, задолго до Паши и рождения сыновей, Медея увидела своего Ясона, рыжеволосого и голубоглазого. Когда он шел по улице, женщины оборачивались ему вслед, так он был красив. И Медея влюбилась в него и ничему другому, кроме этой любви, места в ее сердце не осталось.

Но, собственно, на что Медея могла рассчитывать? Он смотрел на нее, как на маленькое дикое растение, не более. А она часами простаивала под его окнами, и вправду рискуя пустить корни. А бело-желтую церковь возле его дома она сравнивала с лилией на ладони Господа. Кто знает, что ей могло еще померещиться там, в темноте, на скудно освещенной ленинградской улице. Она так и говорила Анне спустя много лет: «Как лилия…»

У этого Ясона была своя жизнь, а нездешние, пылкие и глубокие интонации Медеиной речи он слушал, как слушают морскую раковину: склоняя к плечу голову и улыбаясь чему-то своему. Ясону нравился шум понта Эвксинского. И уже за одно, это Медея была ему благодарна.

Когда она изредка приходила к нему домой, в его коммуналку, на его заставленную книгами отгороженную половину комнаты, он усаживал ее в кресло, вполоборота к зеркальной двери старого шкафа, а сам садился напротив и любовался ее нежным, немного воинственным и благородным, как старинная камея, профилем. Он слушал ее хрипловатую, богатую обертонами речь и думал, что слушает морской прибой у берегов Колхиды.

А однажды она пришла домой и вскрыла себе вены. Наверно, только так она могла дать выход своей любви. Слишком много ее скопилось у нее внутри. Она сделала это легко, будто делала это каждый день и ей не привыкать. Ведь, в конце концов, она была Медея. Но, как настоящая Медея, она выжила. А что им сделается, бывшим богиням.

Потом Ясон отправился за золотым руном. Однако не на юг, а вовсе даже в другом направлении.

Так ведь и настоящий Ясон думал, что плывет на север. Сказать наверняка, в какой стороне света ты сейчас находишься, может только тот, кто любит тебя издалека.

Ясон уехал, и больше никогда в жизни она его не видела.

Потом она вышла замуж за Пашу. И не важно, для чего это было сделано. Может быть, только для того, чтобы родились Гия и Котэ.

Анна любила приходить к Медее, в ее длинную квартиру на одной из длинных Красноармейских, не то — Одиннадцатой, не то — Двенадцатой. Это двухкомнатное жилье она заработала на каком-то кондовом производстве, одновременно учась в Университете, на заочном. Устроила его с немного восточным акцентом и зажила там вместе с Пашей и сыновьями. К тому времени со своим колхидским домом она уже порвала, с проклятьями и обидой на всю жизнь. На то она и была Медеей.

Но и с Пашей большого лада не выходило, потому что любил он ее как мог, а не так, как Медея хотела, чтоб ее любили. И время от времени под рукой волшебницы Медеи оживали то стаканы, то тарелки, а один раз даже утюг. Но глазомер у нее был хороший, и ни разу пущенный предмет не долетал до цели.

Когда к Медее приходили гости, моментально организовывалась разная душистая и жгучая еда, становилось тепло и уютно, казалось, что потрескивает разложенный на берегу костер и почти ветерок с гор задувает.

И даже если, на взгляд Медеи, ничего в доме не было, тут же появлялась манна небесная в виде просеянной кукурузной муки, какие-то подливки зеленого и красного цвета под названием «сацебели», возникал случайно затерявшийся в холодильнике кусок ноздреватого не магазинного сыра. И скоро принесенная бутылка местного, питерского, розлива «Хванчкары» («Вай, разве можно это пить!») легко пенилась в маленьких керамических стаканчиках рядом с уже поспевшими, дымящимися кукурузными лепешками.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Под ногами крутились два прелестных зеленоглазых мальчика, и Медея выговаривала им на своем любовно-ворчливом языке, чтоб не мешали. Муж Паша приветливо улыбался из кухонного проема и сразу же исчезал. Говорить с ним все равно было не о чем.

Иногда Медея опять влюблялась. Но все это были уже не-Ясоны. Хотя она, как бывшая богиня, умела возвысить до себя любого смертного. Однако стоило только ослабить хватку, как эти смертные возвращались в свое исходное состояние.

Так было дважды, а может, трижды. Во всяком случае, последнего своего возлюбленного она уже почти целиком придумала сама и видела в нем только то, что хотела видеть. Этот последний не-Ясон отличался светлыми, слегка навыкате глазами, седеющей шевелюрой и речью простолюдина. Еще он любил машины. И поскольку он был одного с Медеей роду-племени, смесь получилась страшная и гремучая.

Медея затеяла развод с Пашей. Тот сказал, что подаст на нее в суд и лишит материнских прав. (Вот тогда-то и полетел утюг.) Развод длился больше года. Все друзья были вовлечены в эту битву титанов. Их клан разбился на два лагеря. Одни безоговорочно осуждали Медею и сочувствовали Паше (с теми Медея быстро порвала), другие, несмотря на весь ужас ситуации, жалели и поддерживали Медею. И этих, как ни странно, было большинство.

Медея ушла из дома и оставила детей. А куда она могла их забрать? В съемную однокомнатную квартиру, где они поселились с последним не-Ясоном?

В Колхиде у матери Медеи был свой дом. Медея потребовала продать причитающуюся ей часть, ведь надо было обзаводиться новым жильем. Мать прокляла Медею, но дом продала. Деньги от Медеиной части дома растратились как-то незаметно. Правда, не-Ясон стал раскатывать по городу в новенькой белой «Волге».

Потом мать Медеи, невысокая плотная женщина с горящим взглядом и выбивающимися из тугой прически седыми прядями, приехала в Ленинград, чтобы приглядывать за внуками. Приехав, она первым делом еще раз прокляла дочь. Так у них было заведено между собой.

Не-Ясон расправил гордые крылья и заявил, что женится на Медее. Все облегченно вздохнули, хотя оставалось совершенно непонятным, как быть с детьми. Медея встречалась с мальчиками по воскресеньям, заваливала их подарками и заливала слезами.

Надо было думать о постоянном жилье, потому что съемное съедало все деньги. Паша сказал, что квартиру ни за что не разменяет, и опять пригрозил лишением прав. Медея устроилась работать дворником, там по крайней мере давали служебную площадь. В своей упрямой любви к не-Ясону она готова была зайти как угодно далеко.

Однажды Анна в сопровождении Сан Саныча возвращалась из каких-то поздних гостей. Стояла протяжная белая ночь. На пустом в этот час Загородном, недалеко от метро «Пушкинская», но ближе к «Техноложке», она заприметила махавшую метлой знакомую фигурку. Это была Медея. Уж лучше бы она на этой метле улетела куда-нибудь подальше, в свои волшебные края, что ли.

Они постояли, поговорили о том, о сем. Потом с Московского проспекта свернула белая «Волга». За рулем вальяжно сидел не-Ясон в белом костюма Медея быстро закинула в машину свою метлу и была такова. Анна же с Сан Санычем еще какое-то время стояли и смотрели им вслед.

Потом действительно была свадьба. Только ни Анна, ни кто-либо из прошлых или настоящих друзей Медеи на ней не присутствовал, потому что не-Ясон решил владеть Медеей безраздельно и бдительно всех от нее отсек. В этом он проявил себя настоящим специалистом.

А потом Анна уехала в Москву и о Медее узнавала понаслышке да из редких телефонных звонков. И в этой информации не было ничего утешительного. Потому что, как выяснилось, не-Ясон на Медеиной «Волге» начал подруливать к разным барышням. И вообще, к семейной жизни он оказался не годным.

Короче говоря, спустя четыре года Медея развелась с этим последним не-Ясоном. Но до этого она успела, поделив со своим бывшим Пашей детей, вернуться в Колхиду. Старший, Гия, уехал с ней, а младший, Котэ, остался с отцом. Так они сами решили, потому что были уже в том возрасте, когда законом им позволялось выбирать.