Глава 16
— Мой дед родной Мирон ФроловНас, молодых, бодрей.Шестнадцать пережил поповИ четырех царей.
Мы, как подлесок, все под нимРосли един перед другим.И, приподнявшись от земли,Все кланялись ему.И шли в заводы, в шахты шли,В солдаты и в тюрьму.
Шли, заполняли белый свет,Жить не при чем в семье.Бреди — и где нас только нет,Фроловых, на земле!
Живут в Москве, и под Москвой,В Сибири от годов;Есть машинист, есть летчик свой.Профессор есть Фролов.
Есть агроном, есть командир,Писатель даже есть один.
И все — один перед другим,Хоть на меня смотри,Росли под дедом под своим,В него — богатыри.
Шесть ран принес с гражданской я,Шесть дырок, друг родной.Когда б силенка не моя,Хватило бы одной.
По всем законам — инвалид,Не плуг бы мне — костыль...А после здесь уж был я бит,Добро, что богатырь.
Делил луга, взимал налогИ землю нарезал.И свято линию берег,Что Ленин указал.
Записки мне тогда под дверьПодсовывал Грачев:"Земли себе сажень отмерьИ доски заготовь".
Фроловы были силачи,Грачевы были богачи.Грачевы — в лавку торговать,Фроловы — сваи загонять.
Грачевы — сало под замок,Фроловы — зубы на полок.Мой враг до гроба и палач,Вот в этот день и час,Где ты на свете, Степка Грач,И весь твой подлый класс?!
И в смертный срок мой вспомню я,Как к милости твоейПросить ходила мать мояКартошек для детей;
Как побирушкой робко шлаПо дворне по твоей,Полкан Иванычем звалаСобаку у дверей...
Да я и не про то теперь...За землю мстил Грачев.Земли, так и писал, отмерьИ доски заготовь.
Подстерегли меня ониВ ночь под Успеньев день —Грачевы, целый взвод родниИз разных деревень.
Жилье далеко в стороне,Ночь, ветки — по глазам.И только палочка при мне,Для сына вырезал.
И первый крикнул Степка Грач:— Стой тут. И — руки вверх!Не лезь в карман, не будь горяч,Засох твой револьвер.
Сдавай бумаги, говорят,Давай, отчитывайся, брат!Стою. А все они с дубьем,Я против банды слаб.
Ну, шли б втроем, ну, вчетвером,Ну, впятером хотя б...Лощинка, лес стоит немой,Тишь-тишина вокруг.
Кричать? —Кричать характер мойНе позволяет, друг.
А тени сходятся тесней,Минута настает.И тех, которые пьяней,Пускают наперед.
Троих я сбил. А сзади — раз!И полетел картуз...И только помню, как сейчас,За голову держусь.
Лежу лицом в сырой траве,И звон далекий в голове.И Грач толкает сыновей:— Скорей! Грех, Господи...Скорей!..
Да, помню, точно сквозь туман,Прощался я: "Сынок!..Прости, что палочку сломал,Подарок не сберег.
Прощай, сынок. Расти большой.Живи, сынок, учись,И стой, родной, как батька твой,За нашу власть и жизнь!.."
Потом с полночи до утраЯ полз домой, как мог.От той лощинки до двораКровавый след волок.
К крыльцу отцовскому приполз,И не забуду я,Как старый наш фроловский песЗалаял на меня!
Хочу позвать: "Валет! Валет!.."Не слушается рот....Ты говоришь, на сколько летТакая жизнь пойдет?..
Так вот даю тебе ответОткрытый и сердечный:Сначала только на пять лет.— А там?..— А там — на десять лет.
— А там?..— А там — на двадцать лет.— А там?..— А там — навечно.— И это твердо, значит?— Да.— Навечно, значит?— Навсегда!..
Эх, друг родной, сказать любя, Без толку носит черт тебя!..
Да я б на месте на твоем,Товарищ Моргунок,Да отпусти меня райком,Я б целый свет прошел пешком,
По всей Европе прямиком,Прополз бы я, проник тайком,Без тропок и дорог.
И правду всю рабочий классС моих узнал бы слов:Какая жизнь теперь у нас,Как я живу, Фролов.
И где б не мог сказать речей,Я стал бы песню петь:"Душите, братья, палачей,Довольно вам терпеть!"
И шел бы я, и делал яВеликие дела.И эта проповедь мояЛюдей бы в бой вела.
И если будет сужденоНа баррикадах пасть,В какой земле — мне все равно,За нашу б только власть.
И где б я, мертвый, ни лежал,Товарищ Моргунок,Родному сыну завещал:Иди вперед, сынок.
Иди, сынок.Расти большой.Живи, сынок, учись.И стой, родной, как батька твой,За нашу власть и жизнь!
Глава 17
Ходит сторож, носит грозноДулом книзу ружьецо.Ночью на земле колхознойСторож — главное лицо.
Осторожно, однотонноУ столба отбил часы.Ночь давно. Армяк суконныйТяжелеет от росы.
И по звездам знает сторож,По приметам, как всегда,Тень двойная станет скороПроходить туда-сюда.
Молодым — любовь да счастье,На поре невеста дочь.По двору Васек и НастяПровожаются всю ночь.
Проведет он до порога:— Ну, прощай, стучись домой.— Нет, и я тебя немногоПровожу, хороший мой.
И доводит до окошка:— Ну, прощай, хороший мой.— Дай же я тебя немножкоПровожу теперь домой.
Дело близится к рассвету,Ночь свежеет — не беда!— Дай же я тебя за это...— Дай же я тебя тогда...
Под мостом курлычет речка,Днем неслышная совсем.На остывшее крылечкоОтдохнуть старик присел.
Свесил голову, как птица,Ружьецо стоит у ног.— Что-то, брат, и мне не спится.Смотрит сторож — Моргунок.
— Ну, садись. А мне привычно.Тем и должность хороша,Обо всем на белом светеМожно думать не спеша:
О земле, о бывшем боге,О скитаниях людей,О твоей хотя б дороге,О Муравии твоей.
Люди, люди, человеки,Сколько с вами маяты!Вот и в нашей был деревнеДед один, такой, как ты.
Посох вырезал дубовый,Сто рублей в пиджак зашил.В лавру, в Киев снарядился:— Поклонюсь, покамест жив.
И стыдили, и грозили..."Все стерплю, терпел Исус.Может, я один в РоссииВерен богу остаюсь".
"Ладно. Шествуй-путешествуй, — Говорит ему Фролов,—А вернешься жив-здоров,Все как есть расскажешь честноПро святых и про попов".
И пошел паломник в лавру.Пешим верстам долог счет.Мы вот здесь сидим с тобою,Говорим, а он идет...
А дорог на свете много,Пролегли и впрямь и вкось.Много ходит по дорогам,И один другому рознь.
По весне в газете было,Может, сам слыхал о том,Как идет к границе нашейЧеловек один пешком.
Он идет, работы нету,Без куска его семья.На войне он окалечен,Оконтужен, как вот я.
По лесам идет, по тропам,По долинам древних рек.Через всю идет Европу,Как из плена, человек.
Он идет. Поля пустые.Редко где дымит завод.Мы вот здесь сидим с тобою,Говорим, а он идет...
Слухам верить не пристало,Но и слух не всякий зряч.Говорят, домой с каналаВолокется Степка Грач.
Он идет и тешит злобу,Знает, с кем свести расчет.Днями спит, идет ночами.Вот сидим, а он идет...
А смотри-ка, друг прохожий!..— Вижу, — вздрогнул Моргунок.На звезду меж звезд похожий,Плыл на запад огонек.
С ровным рокотом над ними.Забирая, ввысь, вперед,Над дорогами земнымиПравил в небе самолет.
— Высоко идет, красиво,Хорошо, хоть песню пой!Это тоже, братец, сила,Тоже сторож наш ночной.
Он встает. Светло и строгоУтомленное лицо.Где-то близко у калиткиТихо звякнуло кольцо.
И бредет гармонь куда-то.Только слышится едва:"В саду мята,Да не примята,Да неподкошенная Трава..."
Глава 18