Читать интересную книгу Под самой Москвой - Ирина Романовна Гуро

пока не пришел начальник и не прогнал солдат от забора.

А в воскресенье девушки оделись получше. Выходят они, а там уже ждут их. Сейчас мой папа оказался еще выше и плечистее. А товарищ его, Паша, носил усы. Для солидности.

То се, сначала про службу разговор. Небось скукота, говорят девушки. А солдаты отвечают: как когда. И если старшина не сволочной, то жить можно. А потом пошел разговор, конечно, кто какие книжки читал. И папа мой говорит: «Вы, Варюша, мне больше всего вашу тезку напоминаете, которая из «Грозы» Островского. Бедовая такая же и смелая…» А потом еще он любил песни петь, да не во всю глотку, а тихим голосом.

Теплоход в дальний рейс уплывает, Не уйти от протянутых рук. У любви берегов не бывает, У любви не бывает разлук…

А дни идут. Времени-то нету песни петь да стихи читать. Ближе к делу. Александр Степанович обращается к моей маме с такой речью: «Варвара Ивановна, хоть недолгое наше знакомство, но тянуть нету времени. Потому что солдат спит, а служба идет. И свободная вещь, могут нас в другой населенный пункт перебросить. Мы, саперы, народ всюду нужный. Под землей фугаски дремлют. Хочу я свои чувства вам открыть и согласие ваше иметь, чтобы вы были навеки моя единственная любовь и жена. Если, конечно, будем живые-здоровые. Поскольку сапер ошибается только раз».

А когда мама объявила свое согласие, уж так он обрадовался, так обрадовался…

Тут мама умолкает на минутку, улыбается, что-то вспоминая, и рассказывает, как бабка Аграфена им свадьбу спраздновала, какие гости были, что на ком была надето и какие песни пели… А потом, уже быстро-быстро, про то, как провожали папу, — отправили-таки их. В другой населенный пункт.

— А письма он тебе писал, мама?

— Конечно, писал. Каждый день. В стихах даже.

— И ты ему писала?

— И я ему… — мама вздыхает, — сначала на один адрес, потом на другой… А потом похоронка пришла. Подорвался наш папка на мине. Мины в подвале разряжали, вот… — Мама долго молчит.

— Мама, а где же эти письма в стихах? Ты их потеряла?

Мама почему-то сердито отвечает:

— Пропали письма. Как пожар был у бабки Аграфены, так и сгорели.

Этот пожар, я гляжу, сколько бед наделал! Только начнет мама рассказывать: и то у нее было, и это… А спросишь, куда же подевалось? Пожар!

ОТ АВТОРА

И вовсе не так это было, как рассказывает Варвара Ивановна. А скорее так, как обо всем рассказывает бабка Аграфена:

— Варька в девках ничего из себя была. На ночь волосы на бумажки накрутит, они у нее, как у овцы, кольцами… Ухажеров, однако, никаких у нее не было. Слишком много об себе понимала. И с парнями гордо так: то не по ней, это… А им ни к чему. На текстильной фабрике, известно, девок много, парни — наперечет. Ну они и выламываются. А солдат тот чернявый, невидный такой из себя, Варьку как приворожил. То из дому не выгонишь, а тут ночи напролет гуляет. Может, родная была бы дочь, так на ключ заперла бы. А может, и с дочкой не сладила б, если б такая характерная уродилась. «Люблю его, кричит, обожаю, и ничего слышать не хочу…» А солдату что? Месяц-другой так они погуляли — и все! Солдат был таков. И хоть бы словечко ей отписал. Нет, ничего. Сгинул. Побежала она куда-то, узнала адрес, куда солдат угнали. Придет со смены усталая, злая, сейчас карандаш помусолит — и пишет, пишет… А ответа нет. И чего б ей убиваться так, дивлюсь, не война, чай другой найдется. Но недолго дивилась. Родилось дите. Вот и вся недолга. Без отца. Да по нынешним временам это вроде не так уж и зазорно. Название даже есть — мать-одиночка.

Родила, ну и что? А ничего! В старое время девушка через это в реку кидалась или шею в петлю совала, а теперь ничего. Ребенка — в ясли, сама — на смену! Только вдруг приходит письмо. Варька в аккурат дома была, белье в корыте полоскала. Схватила письмо, вся побелела. Вертит в руках, а читать не читает. «Чего-то смутно мне, мать, говорит, — редко она меня так называла, — прочти ты». Я туда-сюда, где очки? Ищу очки, сама думаю: слава богу, может, в том письме отец дитю прибыл. Варька стоит, губы кусает, в лице ни кровинки. И словно уже знает, не читамши, что там, в письме. Ну, одним словом, пишет командир: хоть война давно кончилась, пал Александр Степанович, как солдат на поле брани, спасая мирных людей, чтоб на мине не подорвались. Родных у него не имелось, а нашли при его документах письма гражданки Варвары Макаровой с обратным адресом. Почему, значит, и посылают ей похоронку… Прочла я, и что здесь поднялось! Как она закричит, как грохнется наземь, как запричитает! И в первый раз я от нее услышала тогда такие слова: «Муженек ты мой разъединственный, ка кого же ты меня бросил!» С этой поры ее как подменили. То и не вспомнит про дочку, сунула в ясли — и ладно! А тут вся прямо как струнка тянется к той крохе. И только разговоров: «Шурка моя вот вырастет… Вот ходить начнет, вот в школу пойдет…»

Время бежит. Варька выходилась, гладкая стала, В работе — огонь! Ну, начальство и давай ее толкать на разные такие места повиднее, комиссии там да подкомиссии. А ей на людях легче. Отделилась она от меня. Я вам, говорит, обязанная на всю жизнь. До гроба вас буду, как мать, почитать. Только жить хочу с дочкой вдвоем. Нам так будет лучше. И мне, как вдове с ребенком, комнату дадут. Вдове! Вон оно как. Два месяца погуляла, и пожалуйста — вдова! И правда, хоть осталась она озорная да дерзкая, а все же другая у нее выходка объявилась: вдовья. И замуж не шла. Я думала: отплачет свое — и все. А она мне: «Нет,