Читать интересную книгу Таинство любви - Иоланта Ариковна Сержантова

снесло их ветром на воду.

— И? В чём ваш фант?

— А вот глядите! Скажите поскорее, на что похожи теперь те лепестки?! Представьте, как они плывут по воде, в которую глядится небо…

— Похожи на что? На яичную скорлупу! — не подумав ни мгновения предположил я, отчего девочка сделалась мрачной, грустной и глянув в мою сторону взглядом, полным горечи и разочарования, направилась вон из комнат.

Сообразив, насколько обидел девушку, я хотел было встать, но не смог, — проклятая болезнь не давала мне покуда довольно свободы и владела мной, но я всё же успел задержать барышню. Не жалобой взгляда, не ухвативши за подол, но одним лишь внутренним порывом сделать хотя что, только б она осталась.

— Лепестки наспех отцветшей вишни схожи с веснушками, снежинками, заметными едва издали белеными лодочками или, наконец, самими звёздами, что отражаются в воде, будто в ночном небе… — начал перечислять я одно за другим, не с целью поразить воображение девушки, но заставить оставаться подольше, и не столько подле меня, сколь в том восторженном состоянии, в котором, сама не замечая того, живёт юность.

Стоит ли говорить, что она-таки не сдержалась, снизошла до улыбки и я понял, что прощён?

* * *

Много прошло времени с тех пор, но ещё больше отдал бы я за то, чтобы услышать однажды вновь, полное беззаботности от маячившей впереди бесконечности бытия:

— А давайте-ка, сыграем в фанты?..

19 апреля

Сучковатыми вениками дерев ветер сбивал их вершины в мочало, не разбирая, где останется в этот раз голо, а где ночует убаюканный в пелёнах почек побег.

Округа, отмытая в сумерках дождём до птичьего скрипа, зябла на сквозняке утра.

Неплотно загороженная полстина25 листвы, сплетённая небрежно, не держала ни влажного, сердечного выдоха тумана, ни самый итог усердия солнца, что день-деньской перед тем прилежно согревало сей край, истосковавшийся за зиму по истоме тепла.

Чудилось, будто работа брошена на середине или отставлена, начавшись едва, ибо на просвет неба было видно и прорехи кроны, и рассученные грубые нити ветвей.

Оправданная недосугом неряшливость апреля, что вечно сулит тепло, на деле оказывается лишь продолжением непогоди26. Казалось же, что каждое дерево, букашка и былинка, стуча от нервной дрожи зубами, прилежно заучивают свою роль, что предстояло представить на сцене мимолётного летнего театра лета, что при заднике весны всякий раз кажется более ярким, чем есть в самом деле.

И хотя заподозрить весну в лености и излишней неге значило бы обидеть её, всё ж одно только цветение вишен было больше похоже на метель наспех отцветших розоватых её, нежных, ненужных уже лепестков, нежели на свершившееся таинство любви.

— Какой ветер и зябко нынче, пуще вчерашнего. Не находите?

— Так весна ж, Евтихий Тихий да Ерёма Пролётный27.

— Не бывать урожаю в этом году.

— Не бывать…

Смешно…

Сонное утро, занавешенное гардинами молодой листвы, стыдясь своей неприбранности, одновременно упивалось ею. Оно лукаво улыбалось собственным прозрачным, на ходу, мыслям, кои прочесть не требовалось много умения. Больше сноровки — отдаться течению чувств, которых в этот час было в избытке, столь же неприбранных, как и само утро.

Лишённые осознанности, ощущения кажутся более искренними, чистыми, честными. И на них, как на живца, можно изловить ту правду жизни, которой неустанно добивается всяк живущий. Впрочем, даже изловивши, её ещё надо изловчиться удержать. Сияющие, увёртливые её бока норовят выскользнуть, оставив об себе мимолётное, обманчивое мнение, что после выдаётся за истину.

— Истина… Правда… Что можно знать про них? Лишь то, видимое на поверхности, не затрагивающее существа дела, с чем проще согласиться разуму. А если вдруг случается нечто особенное, тут уж сразу: «Не может этого быть! Так не бывает!», и прочая подобная ерунда. А чему не бывать? Тому, что есть?

— На всё свой взгляд. У всех по-разному. Вы вот гляньте на пригорок. Замечаете паутину?

— Ну так и что?

— Да то, что видимое одно и тож понимается всеми неодинаково. Для вас оно — помеха на пути, опускное бревно на перечапе28, застава, понимаете ли.

— А для вас?

— Ну и для меня, пожалуй, ибо брезглив и не люблю пауков, а вот для того утра, что нынче…

Паутина, её сверкающая тонкая бриллиантовая нить, небрежно брошена с розовой влажной от утех шеи. Или она же — развязавшаяся нить кружевной сорочки, что попалась на крючок вензеля изголовья кровати, зацепилась в предрассветных сумерках, будто за сучок.

Тут же — наколотые на гребень травы бусины росы, со тщанием, по одной на каждую, дабы не растерять ненароком.

И чёрный дрозд, что замер в изумлении перед откровенной невзначайной красой рассвета, да кажет полный рот золотых зубов…

— Смешно.

— Про дрозда?

— Ну, нет, я просто не понимаю, как можно смешивать с грязью человечество и бояться пауков…

Раз в году

Вишня хлопала ресничками тычинок, кокетничая перед шмелями, что и так, сами, без побуждения или явного, запросто выказанного желания нравиться, деликатно хлопотали подле ея кружевных зонтиков29, собранных в букеты.

Шмели обходились с вИшневыми цветами нежно, щепетильно. Подбираясь к сути, не касались зазря измятых тугим пеленанием почек и ветром лепестков, а коли и приходилось взбираться по ним, то не требовали для себя ничего, никаких поблажек, кроме прощения:

— Прошу снизойти к моей неловкости. — со всех сторон предупредительно басили шмели, и лишь обождав, покуда ветка кивнёт в ответ, осмеливались продолжить свои занятия.

Вообще же, каждое из деревьев теперь было похоже на облако, что спустившись, как можно ниже, роняло на землю лепестки, как снежные хлопья и кипело при этом, ровно пенка на вишнёвом варенье.

Словно возмутившись подлогу, небо напустило на себя суровости, и со всею возможной укоризной принялось месить подошедшее кстати тесто туч. Неудивительно, что следом дал о себе знать и дождь. Он то приходил, то, сдерживаемый ветром, отступал назад, из-за чего поверхность пруда то вздрагивала и покрывалась гусиною кожей в ответ дождю, то успокаивалась.

Сонная с зимы лягушка подвернулась некстати под безразличное ко всему колесо телеги, и сделалась похожа на засушенный, примятый промеж страниц книги листок.

Летучая мышь, не дожидаясь сумерек, состригала небо с очертаний леса, и казалась точь в точь такой, каковыми их изображают умельцы, вырезывая на берёзовых косых спилах: с ладным коротким телом и кожаном плаще нараспашку.

Вишня кокетничала перед шмелями…. Ну, так и что ж! Ей можно. Раз-то всего в году…