– Прелестная птица, – заметил Больтен. – Жаль, что мы не можем ее застрелить.
– Я возьму ее руками, – объявил Франц и полез на дерево.
Франц быстро добрался до гнезда.
– Ломать гнездо или нет? – спросил он.
– Просунь туда руку и посмотри – что там. Если есть яйца – достань хоть одно. Франц обернул руку носовым платком и сунул ее в отверстие.
– Ай, ай! – раздался его голос сверху. – Ой, ой!.. Ах, ты… есть яйца… Ой, ой! До крови укусила.
И он бросил доктору яйцо. Оно было совершенно свежее, только что снесенное.
– Франц! – закричал доктор. – Нельзя ли достать и саму птицу?
– Постараюсь, только это нелегко сделать. Очень уж она кусается… Да, – жалобно проговорил Франц, спускаясь с дерева и держа птицу за крылья, – клюв ее мне теперь хорошо известен. Ужасно больно кусается!
Это было сказано таким комичным тоном, что все невольно расхохотались. Доктор понес пойманного тока и дорогой постоянно обращал внимание своих спутников на различные интересные растения, которые те собирали. Вдруг он остановился перед густым колючим кустарником и проговорил:
– Ганс, ты, кажется, говорил, что у нас нет гуммиарабика. А я обещал тебе достать его.
– Да, ты говорил, что здесь где-то есть аптека.
– Она перед нами. Этот кустарник – не что иное, как аравийское камедное дерево, из породы акаций. Поищи хорошенько и ты найдешь на нем то, что тебе нужно.
Подойдя к кусту, Ганс заметил на его ветвях засохшие капли камеди, вроде тех, что бывают у нас на вишне. Собирать этот наплыв было, однако, нелегко, так как множество острых шипов покрывали ветви. Впрочем, мальчик все же ухитрился набрать порядочный запас камеди. Затем путники тронулись дальше. Вскоре они дошли до деревни.
Самец тока издали следовал за своей подругой вплоть до самой деревни, перелетая с одного дерева на другое. Когда же пойманную птицу спрятали в корзину, то он решился слететь с дерева и уселся на земле около корзины.
– Вот бы поймать и этого, – заметил Ганс. – Славная была бы парочка для зоологического сада.
Между тем солнце начало садиться. Путешественники поспешили к ожидавшему их пароходу, с которого раздавались уже пронзительные свистки. Негры сопровождали гостей в своих челноках и, когда те пересели на «Ганзу», получили от юношей различные мелкие вещички в подарок. «Ганза» быстро понеслась по озеру. Самец тока то кружился над пароходом, то садился на ближайшие деревья и жалобно кричал.
– Отпустите лучше самку, – сказал капитан. – Она все равно не вынесет одиночества и околеет. Эти птицы не могут жить врозь.
– Тогда мы сделаем из нее чучело, – возразил доктор. – Шкурка тока нам не менее интересна, чем и живой ток.
«Ганза» передала своих пассажиров на борт «Наутилуса» уже ночью. Однако натуралисты не сейчас же пошли спать; им нужно было привести в порядок собранные растения, яйца и прочее, а также позаботиться о самке тока.
Ее посадили в просторную клетку, положили ей корму, но она даже не взглянула на него, оставаясь неподвижной. Зато котята чувствовали себя превосходно и становились уже ручными.
Весь следующий день ушел на упаковку собранных коллекций и отправку их на родину с почтовым пароходом, отправлявшимся из Лагоса в Европу.
На третий день «Наутилус» снялся с якоря, и путешественники отправились к островам Гвинейского залива. На второй день после отъезда самка тока околела. Доктор взял острый нож, разрезал ей кожу вдоль брюха и груди и осторожно снял тонкую шкурку.
– Теперь мы набьем из нее чучело? – поинтересовался Ганс.
– Нет. Это мы можем сделать и дома. Набивка отнимет у нас много времени, да и перевозить шкурки легче и проще, чем чучела. Мы только высушим эту шкурку да постараемся предохранить ее от насекомых.
С этими словами Гольм достал какую-то мазь и стал натирать ею шкурку с внутренней стороны.
– Что же это – тоже яд? – спросил Ганс.
– Один из сильных ядов, – отвечал доктор. – Эта мазь состоит из смеси мышьяка и зеленого мыла. Мыло связывает частички мышьяка, не дает им рассыпаться в порошок. В эту смесь подбавлено еще немного и квасцов, чтобы шкурка затвердела и перья лучше держались.
Когда птичья шкурка была достаточно промазана мышьяковым мылом и вывешена на палубе для просушки, Гольм сказал:
– Пойдемте вниз, я покажу вам кое-что интересное.
Все спустились в каюту. Гольм вынул из ящика микроскоп и поставил его на стол таким образом, что свет от окна каюты падал прямо на зеркальце, прикрепленное внизу микроскопа.
Сначала он объяснил мальчикам, что верхнее стекло трубки микроскопа называется «окуляром», а нижнее – «объективом», затем показал им, как следует направлять свет с помощью зеркальца. После этого он взял маленькое стеклышко и положил на него каплю воды.
– В ней есть животные? – спросил Ганс.
– Нет. Вода эта совершенно чистая, дистиллированная. А вот в этих пакетиках у меня сохраняются образцы ила или тины, которую я собирал во время наших экскурсий в лужах и по берегу реки.
При этих словах Гольм положил на стол несколько пакетиков с темно-бурым порошком. Гольм насыпал немного порошка в каплю воды и затем прикрыл ее другим стеклышком, величиной с гривенник, а толщиной – в лист тонкой бумаги. Этот «препарат» он положил под объектив микроскопа и предложил Францу посмотреть в окуляр.
Все поле зрения, казалось, было усеяно тысячами фигурок самых разнообразных очертаний, усаженных остриями и изукрашенных пестрыми рисунками.
– Неужели это тот самый порошок? – изумился Франц.
– Он самый, – отвечал доктор. – Для невооруженного глаза этот порошок казался просто порошком. А на деле – это сотни тысяч мельчайших живых существ. Они очень просто устроены и размножаются просто делением пополам. Их так и называют «диатомей», что по-гречески значит «разделяющиеся». Уже более двух тысяч видов их известны ученым, но в нашем иле, может быть, найдутся и новые, еще неизвестные в науке, виды. Завтра я постараюсь показать вам живых диатомей.
– А где же мы их достанем?
– В море. Вытащим пару водорослей и, наверное, найдем на них все, что нам нужно. Порядочно диатомей можно найти и в желудках некоторых рыб.
– Рыб? Сколько же должна съесть их рыба, чтобы насытиться?
– Если бы рыба ловила каждую диатомею отдельно, то она, понятно, умерла бы с голоду. Но она поглощает их вместе со всякой иной пищей. На многих водорослях диатомеи встречаются тысячами, так что рыба сразу глотает их массами.
– А как быстро размножаются диатомеи?
– Так быстро, что в течение нескольких суток одна диатомея может дать потомство в миллионы штук. Она делится пополам, половинки быстро вырастают и снова делятся, и так без конца.
– Вот если бы слоны и киты так могли размножаться, пожалуй через год-другой и места на Земле не хватило бы.
– Ты думаешь? – засмеялся Гольм. – А знаешь, что получится из потомства только одной маленькой инфузории-туфельки? Если собрать потомство, которое она даст в течение двух-трех тысяч поколений, а для этого нужно всего десяток лет, то… Знаешь, что будет? Потомство это по своему объему будет больше, чем земной шар. Больше земного шара!.. Понял?
– Как же…
– … этого не случается – хочешь ты сказать? А очень просто. Туфельки быстро размножаются, но их погибает так много, что… Видишь, снова пример равновесия в природе.
Начинало темнеть. Глаза мальчиков утомились от напряженного смотрения в микроскоп. Поэтому Гольм спрятал его, пообещав показать им вскоре еще более замечательные вещи.
Тем временем «Наутилус» несся на всех парах по океану. Стоя на мостике, штурман опытной рукой вел судно к намеченной цели.
Глава третья
Устье Нигера. – Боннии и бенины. – Обезьянья гора. – Сражение с обезьянами и постыдное бегство. – Отрезаны от своих. – Спальня в стволе баобаба. – Ночное нападение носорогов. – Два Робинзона. – Буйволы. – Единоборство доктора Гольма с таинственным противником. – Снова все вместе.
Скоро пароход начал приближаться к устьям реки Нигера. В этой болотистой, мало исследованной части Африки, с убийственным для европейцев климатом, наши путешественники намеревались сделать высадку. Им было известно, что по берегам Нигера живут негритянские племена, стоящие на очень низкой ступени развития. Некоторые из них, как говорили, были еще чуть ли не людоедами.
Близ устьев реки стоял небольшой купеческий пароходик, производивший меновую торговлю с неграми. Из бывших на нем матросов натуралисты наняли несколько человек, знакомых с краем и туземным наречием. Затем захватили с собой в качестве носильщиков до двадцати прибрежных жителей и отправились внутрь страны.
У самого устья реки жило племя «бонниев», или «бонни», как сами себя называли негры. Между ними и соседним племенем «бенинов» уже некоторое время свирепствовала междоусобная война. Такие войны хуже чумы опустошают страны, заселенные дикарями, и ведут нередко к истреблению целых племен. Но так как театр военных действий был в данное время далеко от берегов реки, то Гольм и Больтен считали безопасной не только высадку на берег, но и экскурсию далеко в глубь страны.