Читать интересную книгу Яик-Горынович - Павел Георгиевич Малов

показывать да трясти ими перед гвардией, как в кабаке последняя потаскуха. У солдатушек, бравых ребятушек, как и положено, в штанах будто кол осиновый встал, аж по швам трещат. Только у Ивана-солдата в штанах гладко. Порубили солдатушкам тут же буйные головушки с плеч, как и обещано было, приступила царица к Ивану. Большими белыми титьками перед его носом трясет, подол выше головы задирает, жопу свою царскую, что добрая сапетка, показывает, ан все в пустую. Не встает … у Ивана, хоть ты тресни. Посвистывает солдат, равнодушно на Катькины соблазны гладкие поглядывает. Дескать: видали на деревне и не такое!.. «Что за черт? – думает Катька. – Может, у Ивана и нету ничего в штанах, скопец, дескать?..» Подбегает к солдату и ручкой своей беленькой Ивана промежду ног – хвать! Иван вздрогнул, напрягся весь, стоит ни жив ни мертв, а царица за хрен его при всем честном народе мацает. А тот все одно не встает! Тут вдруг слышут: громкий треск по Петербургу пошел, как будто неприятель из пушек вдарил. Что за оказия?.. Смотрят: бежит по площади испуганный поп и руками, как ветряная мельница, машет. Кричит: «Ванька, руби канат, колокольня рушится!»

Тут слушатели так сильно рявкнули в несколько луженых молодых глоток, заржав застоявшимися в стойлах жеребцами, что не выдержал уж и атаман Овчинников. Проворно выскочил в одном исподнем из палатки, потрясая плеткой, заорал яростно на подчиненных:

– Да уйметесь вы, наконец, бесовы внуки, или нет? Чи смешинка вам в рот попала?.. Добрым людям спать не даете, гомоните под ухом всю ночь, а завтра с утра – в поход!

– И то верно, – виновато согласились казаки.

Все еще посмеиваясь над байкой Кузьмы Фофанова, принялись укладываться на боковую.

Глубокой ночью в темноте в засыпающий лагерь из степи прискакал всадник. Дозорные у костров грозно окликнули его.

– Да свой я, казаки, свой… Дмитрий Дубов. С поручением от государя ездил на ближние хутора, – ответил тот.

Подскакав к императорскому шатру, спрыгнул с коня, привязал к коновязи. Навстречу ему из шатра вышел дежурный Еким Давилин.

– Тебе что, казак?

– С поручением от государя ездил, – попугаем ответил Дубов.

– Ну?

– Че ну?.. Не нукай, брат, не запряг еще, – грубо оборвал его посланец. – Сказано, пропущай до царя!

– Ага, так я тебя и впустил, тревожить батюшку по пустякам, – отгавкивался верным сторожевым псом Давилин. – Сказывай мне, я передам.

– Андрей Бородин согласен принять завтра на своем хуторе Петра Федоровича и преклониться под его знамена, – доложил по форме казак. – При нем людей, яицких казаков из городка, человек десять… Больше я не видал. Может, еще по хатам где… Почитай все – старшинской руки казаки, послушные… Меня встретили неплохо, поснедать дали, чарку добрую первача поднесли…

– Ладно, об этом оставь, – нетерпеливо отмахнулся Давилин. – Я все уразумел, завтра батюшке так и доложу, а сегодня он уже спать лечь изволил…

2

На утро разведка, посланная на хутор Андрея Бородина, никого там не застала. Бывший атаман ночью ушел со своими людьми вверх по яицкой линии, предупредив атамана Илецкого городка Лазаря Портнова о приближении самозванца. Бородин оставил в городской канцелярии приказ Симонова об отражении злодейских толп и поимке их главаря Пугачева. Портнов сейчас же послал команду казаков разобрать настил с моста через Яик, чтобы помешать мятежникам переправиться на левый берег, где стоял Илецкий казачий городок. Вооруженные ломами и топорами плотники работали не покладая рук, отдирая доски от опорных балок и выковыривая из гнезд бревна. Лесоматериалы тут же грузили на телеги и отвозили в город, в пустующий амбар на площади, рядом с атаманской канцелярией. Работами на мосту руководил помощник Портнова, войсковой есаул. Когда весь настил был разобран, есаул велел казакам вырубить два центральных звена, чтобы мост было трудно восстановить.

Сам Портнов спешно объезжал с инспекторской проверкой крепостные стены – проверял пушки, готовил городок к обороне. В его распоряжении имелось двенадцать пушек и триста человек служилых казаков, составлявших гарнизон крепости. Не полагаясь на их благонадежность, атаман собрал войсковой круг, зачитал предписание коменданта Симонова – своего непосредственного начальника – и приказал всему илецкому войску вновь присягнуть на верность Екатерине. Казаки на площади зашумели:

– Где это видано, чтоб повторно присягать государыне? Не хотим! Прежняя присяга силу имеет!

Атаман Портнов, перекрикивая казачью бестолковую многоголосицу, пояснил:

– Присягайте, что будете стойко сражаться против самозванца Емельки Пугачева и не преступите закон.

– Для кого самозванец, а для кого – истинный государь Петр Федорович Третий! – крикнул какой-то смелый казак из толпы.

Городские стражники, размахивая над головами витыми ременными плетками, проворно ринулись ловить смутьяна, но тот, ужом юркнув в самую гущу крикливого собрания, как в воду канул.

Местные городские казаки, братья Твороговы, многозначительно переглянулись. Были они из зажиточных, имели немало припасенного добра и потому рисковать нажитым не хотели. Старший из братьев, Иван, почувствовал, куда ветер дует, а дул он отнюдь не в сторону атамана Портнова, а, скорее, в противоположную. Голытьба в городке набирала силу, и Иван Творогов стал к ним прислушиваться. Ну а младший Леонтий, естественно, во всем копировал старшего брата.

Иван хорошо знал скрывшегося в толпе крикуна, это был местный казак Афанасий Новиковский, побывавший уже в лагере Петра Федоровича. В городок он привел оттуда коня, якобы подаренного ему самим государем. Рассказывал, что надежа уже перещелкал, как орехи, все ближайшие пикеты и форпосты, гарнизоны покорились ему беспрекословно, и есть даже один генерал или полковник из бывших господ, перешедший на сторону государя.

Не принимая новой присяги, братья Твороговы по-тихому смотались с городского плаца. Близ кабака встретили еще одного известного смутьяна и подстрекателя – Потапа Дмитриева, закадычного друга Афони Новиковского. Потап был уже в доску пьян и буровил что-то нечленораздельное. Братьям и самим захотелось выпить.

– Что, казаки, завьем горе веревочкой, зайдем в царицын кабак? – предложил Иван Творогов. – Так и быть, я по такому случаю угощаю.

Потап Дмитриев обрадовался неожиданной дурнице и полез к Творогову целоваться.

– Иван Александрович, душа ты наш!.. Уважаю.

Иван Творогов брезгливо отстранил от себя пьяного.

– Ну будя, будя, Потап… Перепил небось с утра… Убери руки!

– Я не пьян… По случаю воцарения Петра Федоровича выпил, – горячо оправдывался Дмитриев.

В кабаке народу почти не было, так как весь городок потревоженным ульем гудел на кругу. За столиками кисли над косушками не казачьего звания городские обыватели из поповичей и бывших солдат. Хозяин заведения – толстый, гладковыбритый, лоснящийся от пота каргалинский татарин – протирал полотенцем, перекинутым через плечо, чисто вымытые стаканы.

Казаки сели за самый дальний, угловой стол. Иван Творогов потребовал водки, а на