Читать интересную книгу Дезертир - Валериан Якубовский

— Как ни к чему? — заплакала Татьяна Федоровна. — Не век жить бобылем. Женишься. Жене подаришь, теще.

— Нет, Татьяна Федоровна, — с горечью сказал Лучинский. — Счастье мое на Васильевском кладбище в сырой земле зарыто, и я никогда не женюсь. — Он отвернулся, поднял пустой чемодан и ушел не простившись.

— Ты смотри, мама, как он предан Валентине, — сказал Шилов, выходя из подвала. — Какого парня упустила!

— Сейчас, Мишенька, ничего не воротишь, — признала Татьяна Федоровна и начала перебирать наряды. — Поди-ко, тысячи на три, не меньше.

Весело прошли майские праздники. В опытной приступили к севу. Татьяна Федоровна с сыном легко справились со своим участком. Но сын простудился и опять закашлял. Мать поставила горчичники, согревающий винный компресс и сбила кашель. Однако Шилов изредка выдавал свое присутствие в доме неким перханьем, напоминающим кошачью чихоту, и Татьяна Федоровна побаивалась, как бы не приплелся с портретом Лучинский и не услышал этой чихоты.

Лучинский не пришел. Карточку и портрет в бронзовой рамке он передал Татьяне Федоровне в конторе… Принесла нелегкая… Леушева…

Случилось так, что Леушевы поссорились. Дело дошло до разрыва. Леушев не знал, что Фаина наставляла ему рога. Не нравилось, что она до полуночи задерживается на репетициях и с художественным руководителем в кабинете часто учит роли Ромео и Джульеты, забывая, что дома ее дожидается Отелло в милицейской форме. Леушев решил недельки на две уйти от нее, чтобы Фаина в одиночестве взвесила свои поступки и образумилась в будущем.

Взяв с собой нужные вещи, Леушев задержался у порога:

— Прощай, Фаина, ухожу.

— Куда уходишь?

— В служебный кабинет.

Фаина проводила его насмешливым взглядом:

— Уходи. Не пожалею.

Леушев ушел. В первую ночь, поужинав куском хлеба и стаканом воды из графина, он улегся на письменный стол и укрылся шинелью, что одинаково неудобно человеку, привыкшему к трехразовому питанию и взбитой женскими руками перине с чистыми простынями и белым пододеяльником.

Утром к нему постучался Щукин. Он пригласил Леушева зайти к нему вечерком на огонек отметить рождение третьей дочери. Увидев сплюснутую полевую сумку на столе и шинель, Щукин догадался, что Леушев поссорился с женой, ушел от нее и ночевал в кабинете на письменном столе.

— Ушел? — спросил Щукин, поглядывая на измятое лицо участкового.

— Ушел.

— Надолго?

— Пока не образумится и не явится с повинной.

— У-у-у, — присвистнул Щукин. — Плохо дело. Теперь сиди у моря и жди погоды, Фаина не из тех, кто быстро хватается за упущенное. Тебе надо подыскать частную квартирку с хорошей хозяюшкой-старушкой, чтоб умела вкусно готовить, постирать, погладить и взбить постель.

— Не плохая идея, — согласился Леушев. — Где только найти такую квартирку с чистоплотной хозяюшкой?

— Есть у меня на примете. Могу предложить.

— Буду рад.

— Ты знаешь Татьяну Федоровну Шилову?

— Знаю, — оживился Леушев. — Случалось бывать в ее доме.

— Зайди к ней. Золотые руки. Природная кухарка. Помнишь, поминки по дочери справляла? Классические. С тех пор живет одна. Слова некому сказать. Рада будет такому постояльцу. Да и Фаина заоглядывается.

— Спасибо, Саша, — поблагодарил Леушев. — Сегодня же наведаюсь.

Щукин знал, что Татьяна Федоровна не пустит постояльца, но предложил зайти к ней, рассчитывая, что, если Леушев не нападет на следы Шилова, отказ Татьяны Федоровны принять квартиранта лишний раз подтвердит, что она скрывает в доме сына-дезертира… Одним словом, участковому время заняться своим делом, а не воевать с капризной женой.

В тот же вечер, вернувшись под легким хмельком от Щукина, Леушев зашел в кабинет, оставил полевую сумку, закрыл на ключ дверь и в одном кителе и фуражке прогулялся до Кошачьего хутора.

Увидев в окно милиционера, Шилов засуетился у порога, не зная, куда спрятаться от надвигающейся опасности.

— Мама! Леушев у калитки, — в испуге проговорил Шилов и хотел было проскочить на повить, да не успел. Леушев был уже на крыльце.

— В голбец, дитятко, в голбец, — подсказала мать и вышла в сени.

— Здорово, хозяюшка! — весело приветил ее Леушев и зашел в горницу. — Я к вам по сугубо личному вопросу.

— Говори, Коленька, что за вопрос, — довольно громко произнесла хозяйка, поняв, что участковый пришел к ней не со злым умыслом, а так, по своим надобностям, и придвинула ему стул. — Садись. Может, чайку подать?

— Нет, спасибо, — отмахнулся Леушев. — Видите ли, — начал он, присаживаясь и снимая фуражку, — я ушел от Фаины недельки на две и хочу попроситься к вам в квартиранты. Как вы на это смотрите?

— Надо подумать, дитятко. Не с бухты-барахты.

— Конечно, подумать, — подхватил участковый, приняв слова хозяйки как знак согласия. — Я прошу, поймите, не приказываю.

— С приказами в моем доме делать нечего, — с ехидцей сказала Татьяна Федоровна, намекая Леушеву, что она здесь хозяйка. — Дом мой. Хочу — пускаю, хочу — не пущу. Мое дело, служивенький.

Из подвала донесся застарелый, но приглушенный кашель Шилова.

— Кто это у вас кашляет? — прислушался Леушев.

— Да это кот, — не моргнув глазом соврала Татьяна Федоровна. — Целую неделю пропадал где-то бродяга. Простудился. Пришел весь исцарапанный. Вот и кашляет. Я его в подвал. Там кашляй, проклятущий.

— Интересно, — удивился Леушев. — В жизни не слыхал, чтоб коты кашляли. А мне уже двадцать семь стукнуло.

— Кашляют, дитятко, кашляют, — уверяла хозяйка. — Да у меня-то кот не простой — сибирский. С пушистым хвостом.

— Ах, сибирский, — поверил участковый. — Может, сибирские и кашляют. А наши, здешние — не слыхал… А нельзя ли взглянуть на этого кота?

— Как нельзя? Можно, — спокойно ответила Татьяна Федоровна, подавшись к голбцу. — Сейчас поймаю. Посмотришь.

Леушев слышал, как она гонялась в подвале за котом, которому, видимо, не очень-то хотелось даваться в руки услужливой хозяйке. Потом донесся какой-то глухой удар. Последовало оханье, и в ту же минуту поднялась Татьяна Федоровна из подвала с желваком на лбу.

— Выскочил в отдушину, мошейник, — с сожалением сказала она, держа руку на лбу повыше переносицы. — Зря старалась, Коленька. Шишку только набила здоровенную, а поймать — не поймала.

— Извините, Татьяна Федоровна. Это я виноват. Оставим кота в покое… Так как же с квартирой?

Татьяна Федоровна колебалась. Предложение Леушева было заманчивым. Квартирование милиционера в ее доме могло снять подозрение о дезертирстве Шилова, особенно со стороны Щукина, который, по убеждению Татьяны Федоровны, как и во время свадьбы Светланы, подослал Леушева в Кошачий хутор. Татьяна Федоровна не удержалась, чтобы не спросить об этом, и участковый без всякой задней мысли ответил:

— Саша Щукин позаботился обо мне.

Однако она не пустила Леушева в постояльцы даже на две недели. Она понимала, что сына на это время придется отправлять в Реваж, и вспомнила 1950-й год, когда Шилов пришел из Реважа с воспалением легких и чуть не отправился на тот свет. Слезы навернулись на ее глазах.

— Не обижайся, Коленька, — вытирая слезы, сказала она участковому. — Ведь я дочь недавно похоронила. Ты это знаешь. Хочется побыть одной.

— Понимаю, — поднялся со стула участковый. — Значит, отказ?

— Ничего не поделаешь, дитятко… Рада бы…

Леушев попросил прощения за беспокойство и ушел недовольный.

Из подвала поднялся Шилов:

— Ну, мама, ты настоящий мастер беду отводить. И шишку себе набила для пущей важности, и Леушева вокруг пальца обвела. Только напрасно отказала. Я бы смылся на эти две недели в Реваж — и Щукину нечем было бы крыть.

— Я думала, дитятко, про Реваж, — оправдывалась мать. — Побоялась, что ты опять простудишься да сляжешь.

— Сейчас лето. Не простужусь. Спички возьму с собой. Так что завтра же иди к Леушеву и приглашай. Я утром, чуть свет уйду в Реваж.

— Кашель еще не прошел, Мишенька.

— Пройдет…

Утром, отправив сына к охотничьему зимовью. Татьяна Федоровна постучалась к Леушеву. Леушев еще спал, согнувшись калачиком на столе. Услышав стук в дверь, он соскочил со стола, накинул китель и, не застегнув пуговиц, поспешно подошел к двери:

— А-а, Татьяна Федоровна! Здравствуйте. Что у вас?

Татьяна Федоровна сочувственно посмотрела на участкового, приложилась глазами к письменному столу с шинелью и полевой сумкой и догадалась, что Леушев спал на голом столе.

— Жалко мне тебя, дитятко, — сказала она и пустила слезу. — Всю ноченьку не спала. Мучилась. Зря, думаю, отказала человеку. Приходи да живи на здоровье. Я и постельку приготовила, и тумбочку для тебя поставила. Приходи.

— Большое спасибо, Татьяна Федоровна. После работы приду.