Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зазвонил телефон.
Дроздов выслушал, повесил трубку и сказал:
— Завканц готовит обед. На первое — бульон с яйцом, на второе — зразы... Откроет банку с селедочкой. Полтора часа назад я наобедался с одним должностным лицом за казенный счет, есть не хочу. А истраченного дома продукта жаль. Чем выбрасывать, скормим тебе... Ты ведь прыгаешь по региону без жены... Хоть какую-нибудь азиаточку нашел? Разрешаю властью консула... Ха-ха!
«Нашел и без твоего разрешения», — подумал Бэзил и сказал:
— Вот что, Николай, поеду-ка я к себе на корпункт, соединюсь с редакцией и попрошу со следующей недели очередной отпуск. По каким обстоятельствам, найду... Как называется московская контора Севастьянова?
— Сначала обед. Какая редакция? Воскресенье сегодня... Кроме дежурных, никого в твоей газете. Рыбу ловят... Вперед к завканцу!
Бэзил мрачновато покачал головой.
По дороге к «тойоте-крессиде» на «психодроме» Дроздов спел про прекрасную маркизу, у которой все хорошо за исключением пустяка.
В журналисте, кажется, не ошибся. Где это сказано: судьба человека — его характер?
В центральной картотеке генштаба, двухэтажном здании начала века, выходящем фасадом на Королевскую площадь с конной статуей монарха, капитан Супичай заполнял чистый бланк со знаком Гаруды и грифом «Директорат объединенных разведок, совершенно секретно, ограниченный допуск». В графе «Имена агента» запись сделал на тайском, английском и русском. При этом пришлось консультироваться с переводчиком по телефону относительно правописания на родном языке непривычно звучавшей фамилии — Севастьянов.
Капитан не сомневался: бизнесмен — агент КГБ, интерес Дроздова к слежке за этим человеком повышенный.
В графе «Направление интересов» Супичай написал: «Выявление через банковские и финансовые связи средоточения средств наркобизнеса».
4
Севастьянова, с которым Эфраим Марголин выходил на контакт в высоком холле «Династии», ожидала плачевная участь. Адвокат испытывал патологическую ненависть к русским. Все второсортное вообще вызывало в нем отвращение, а деградирующий народ, кичащийся численностью и просторами, именно ненависть.
Тиковое панно в холле гостиницы скрывало голый кирпич в той части стены, на которую подрядчику не хватило мрамора. Материал, завезенный по особому решению беспошлинно, ушел на сторону. Посредничал Марголин.
Резная картина изображала разбойника, на счету которого числились сотни душ, гнавшегося за Буддой. Достигший блаженства не торопился скрываться. Злодей же, как ни прыгал, ни бежал, отставал... Вечный круг погонь и добыч, в котором смертен лишь человек. Но такой вывод делал Марголин. По Будде, всякий землянин после кончины лишь перевоплощается, душа переселяется дальше.
Юрист прикидывал, чьи души переселились в двух агентов безопасности, выряженных в безупречные смокинги с утра, чтобы проболтаться в холле до вечера, оберегая бриллианты и изумруды постояльцев от краж, их детей от похищений, политиков от террористов, когда заметил входящего в гостиницу Севастьянова. На русском оказались дешевые брюки и рубашка из местного универмага «Метро». Агенты приметили, пошли на сближение...
Эфраим Марголин стремительно подошел к бухгалтеру.
— Это просто отлично, господин Севастьянов! Просто отлично!
— Вы — Эфраим Марголин? — спросил бесцветным голосом русский. Взгляд казался тяжелым.
— Совершенно верно... Я — Марголин, доверенное лицо двух известных вам лиц. Пройдемте на автостоянку...
Русский молчал, шел медленно, усаживался в кресле «ситроена», предоставленного Бруно Лябасти, обстоятельно, возился с ремнем безопасности, будто перед дальней дорогой. Покосился на радиотелефон под панелью приборов, на педали и рулевую колонку.
«Неужели успел напиться, свинья, как они делают, для храбрости?» — злобно прикидывал юрист, пытаясь растолковать приторможенность бухгалтера.
— Автоматическая коробка передач? — спросил Севастьянов.
— Конечно, конечно... Прекрасный автомобиль! Советую присмотреться, ха-ха, на будущее... Но это — мелочи. Скажите-ка мне лучше сразу, по-дружески, не стесняясь... Мне ведь можно. Я — только посредник, человек конкретной мысли... Какой чек вы предпочитаете, господин Севастьянов?
Вопрос остался без внимания.
Эфраим Марголин покосился на колпачок шарикового карандаша в кармашке дешевой рубашки русского. Могло ли это быть передающим разговор устройством? Всякий русский вполне может служить агентом советской разведки, которая не останавливается ни перед какими методами. В чем-либо виноватым перед таинственной организацией Марголин себя не чувствовал, но ведь кто знает?
— Мы едем сейчас в гостиницу «Пенинсула», — сказал он. — Пообедаем в клубе и одновременно обсудим некоторые технические параметры разговора по существу, который состоится несколько позже. Некое лицо устраивает воскресную вечернюю прогулку на моторной яхте вдоль островов... Вы располагаете неограниченным временем, господин Севастьянов? Не так ли? Не обязательно ночевать в торгпредстве... Не так ли?
— Я располагаю временем, господин Марголин, — сказал бухгалтер с самоуверенностью напыщенного дурака. Он становился невыносимым. В конце концов, марголинские гонорары составляли столько, сколько этому начинающему шантажисту не заработать бы на своей московской должности за жизнь.
— Вы не ответили на вопрос о чеке, — напомнил он.
«Ситроен» стоял перед светофором у торгового центра Фунань, напротив которого серо-белая громада бывшего британского комиссариата, превращенного в полицейский арсенал, напомнила Марголину о русских наемниках, служивших в помощниках у констеблей вместе с китайцами. Вот уж где место и этому, напыщенному.
— Я отвечу, — сказал Севастьянов. — Я хочу чек бангкокского отделения «Банка Америки».
— Итак, чек из «Банка Америки», бангкокское отделение, на сумму один миллион сингапурских долларов.
— Вы сказали, господин Марголин, что уполномочены обсуждать технические параметры договоренности. А сумма относится к существу сделки, не так ли? Для меня это наисущественнейший вопрос. Вы понимаете, конечно?
Резко сворачивая в сторону «Пенинсулы», Марголин признал справедливость замечания. Предложил:
— Мне лично представляется более удобным чек «Индо-Австралийского банка». Что же касается отделения, то оно есть у него в Бангкоке...
— Нет. Чек «Банка Америки». Это — чистый банк. «Индо- Австралийский» — стиральная машина.
Марголин постарался не забарабанить пальцами по рулю. Выдержал паузу. Разделяя слова, сказал:
— Миллион может превратиться в сто тысяч, господин Севастьянов, если ваша несговорчивость останется столь непоколебимой.
Севастьянов полуобернулся. Нет, пьяным он не казался. Угрожающим, скорее.
— Господин Марголин, я не намерен обсуждать с вами размер суммы, которую хочу получить. Кажется, мы об этом договорились... Из какого банка чек, также не относится к технической стороне дела. Вам определенно говорю одно — я согласен на чек, согласен на получение суммы... Кажется, ясно.
Бухгалтер изматывал юриста молчанием.
Тогда Марголин развил перед ним идею, выдвинутую еще в 1926 году бежавшим из совдепии экономистом Николаем Кондратьевым, автором известного труда «Длинные волны циклов занятости». Первый подъем в мировом хозяйстве пришелся, согласно Кондратьеву, на 1850 год. Потом в 1874-м начался спад, продлившийся до конца века, а затем снова волна подъема занятости до 1913-го...
Варвар вдруг проявил интерес, сообщив, что и в его стране предпочитают соизмерять статистические данные с 1913-гм. Разумно рассудил, что видит аналогии выкладкам соотечественника из эмиграции в послевоенный период. Вдруг спросил, как Марголин относится к закрытию Соединенными Штатами в 1971 году «золотого окна», то есть введению запрета частных продаж золота за границу?