Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Боишься?
— Боюсь... Знаешь кого? Своих. Начальства. И так далеконько зашел без дозволения. А и рассчитывал-то припугнуть гадов. Сложилось так, что требуется в бой... Без разрешения начальства, без санкции Москвы! Нет, не буду я воевать... Чего так смотришь, Бэзил?
— Послушать тебя, так твое начальство в Москве заодно с этим Клео и другим, как его...
— Не моего это ума дело! Все! Решено!
Севастьянов круто повернулся и поплелся к выходу мимо
кланявшейся официантки.
«Ну и не мое тоже», — со злостью подумал Бэзил.
3
Утро выдалось пасмурное. Туман словно мокрая вата залепил окно.
Из кондиционера мотались седые хвосты переохлажденного воздуха.
Севастьянов поежился под одеялом. Спать в выстуженной кондиционером комнате, потеплее укрывшись, научил Васильев. Тогда действительно удавалось выспаться в тропиках...
Подумал, что следовало бы обзавестись наконец шторами, и это напомнило, что Оля не собирается приезжать из Москвы. Теперь, возможно, и к лучшему...
За стеной, где жила бухгалтерша, не слышалось утреннего концерта. Поклонница магнитофонной музыки уехала в отпуск. Оставленная для Севастьянова памятка с резолюцией торгпреда — «утверждаю» — начиналась фразой: «Вы выполняете в мое отсутствие следующие функции и на временной основе...» Бухгалтерша до командировки в Сингапур занимала должность старшей буфетчицы спецстоловой в министерстве, обед и ужин называла временем приема пищи, и лишь завтрак оставался завтраком.
Севастьянов перевернулся на живот, смежил веки, намереваясь поваляться еще полчасика, как постучали в дверь. Резко и требовательно.
— Кто там? — спросил он. — Я еще в постели...
— Товарищ Севастьянов, потрудитесь, когда будете готовы, зайти ко мне в служебное помещение, — сказал торгпред.
В кабинете начальника на столике для приема гостей стояли две представительских чашки ленинградского фарфора, дымился чайник с заваркой, потел никелированный самоварчик.
Седой, высокий, выбритый торгпред облачился в полосатую тенниску с красным крокодильчиком над кармашком.
— Вы — вынужденный временный холостяк, и я в таком же незавидном положении, — сказал он, выходя из-за подобия трибуны, специально сколоченной для того, чтобы разбирать бумаги и писать стоя. Сидеть начальник долго не мог из-за травмы позвоночника, полученной в молодые годы на фронте.
— Доброе утро, — сказал Севастьянов.
— Какое уж доброе... Зарядило на воле, видно, на день.
Он приглашающе словно совком ткнул ладонью в сторону самовара.
— Чайку... А может, и к лучшему этот дождь. А то опять ехать на гольф с капиталистами... Кому игра, кому работа. Так и жди подвоха, когда начинается светская болтовня... Прошлый раз один спрашивает, что думаю относительно Куалалумпурского университета, стоит ли посылать дочку... Ха-ха! А у меня внук в ПТУ поступает только. Но полезно, конечно, полезно... Человеческие контакты!
— Да, — согласился Севастьянов.
— Вчера находился на гольфе. Любопытнейшие партнеры оказались... Полицейский комиссар по хозяйственным преступлениям и этот, Ли-младший, из юридической конторы «Ли и Ли», отец которого, пока не отошел от активных дел, работал с нами в прошлом... Да вы знаете, наверное!
Севастьянов подобрался.
— Любопытнейшие вещи услышал. Гангстеризм финансовый достиг такого размаха, что вымогательства тайных «триад» и прочей мафии выглядят детскими забавами. Кто бы мог подумать! Действительно, воровства нет, хулиганства не замечал, а вот тут нате-ка вам, извольте кушать... Полиция засылает теперь агентов и даже оперативные скрытные группы для выявления банковских аферистов в высшие слои общества. Полицейская ищейка в смокинге! Весьма впечатляющие сведения, весьма... Я записал кое-что из услышанного, надо бы справку на этот предмет в центр. Все говорим, что учиться ведению дел нужно. А чему учиться-то? Этому?
Становилось очевидным, что Ли-младший осторожно прощупывал торгпреда, специально выйдя на него с гольфом, — известно ли севастьяновскому руководству о его, Севастьянова, подходах к делу о банкротстве «Ассошиэйтед мерчант бэнк». Вполне вероятно, что юрист истолковал искреннее изумление торгпреда размахом финансового мошенничества как изощренною скрытность и хитрость. Ни Ли- старший, ни тем более Ли-младший никогда и ничему не верили без достаточных гарантий, которые бы покрыли издержки обмана.
Прихлебнув грузинского чаю, Севастьянов подумал, что прощупывание сингапурцем торгпреда усиливает его собственную позицию.
— Да, действительно, — сказал он.
Накануне, ворочаясь от бессонницы, вынашивал мысль пойти утром к торгпреду и посвятить в сложившийся план. Теперь это казалось диким.
Правильно он поступил, и сыграв вчера под занавес встречи с журналистом комедию отказа от намерений схватиться с жуликами. С чего бы верить и тому? Побежал бы доносить...
— Ли-младший, — сказал торгпред, — говорил о вас...
— Обо мне?
—- Хорошо говорил, не волнуйтесь... Говорил, как нравились ему и вообще местным ваши деловые качества, квалификация, вспоминал вашу работу с Васильевым. У меня сложилось впечатление, что вы встречались с ним недавно...
«Вот за этим и позвал», — подумал Севастьянов.
Но лгать не приходилось. Ли-младшего он действительно не встречал, и не только в эту командировку, но и предыдущую, когда работал в группе Васильева по кредитованию, потому что Ли-младший проходил стажировку в Лондоне.
— Нет, не встречался... Откуда?
— А вы не знаете, с кем из представителей деловых кругов встречался Шемякин?
— Шемякин? — удивленно переспросил Севастьянов.
— Да, региональный гастролер из газеты. Смотрите-ка, что он настрочил...
Торгпред прочел газетную заметку о беспомощности торговой делегации, приезжавшей на серию подготовленных торгпредством встреч из Москвы. Финансовая некомпетентность, незнание английского языка, неквалифицированная переводчица на девять человек, общие рассуждения и оставленное разочарование в серьезных деловых намерениях.
— Он ведь, кажется, ваш близкий знакомый? Мне передали, что вы провели вчера с ним субботнее утро за пивом в гостинице «Кэйрнхилл»... Я, конечно, узнал случайно, мне сообщили об этом сами по себе два эксперта, которые живут там же... Потом он звонил вам в торгпредство. Об этом доложил дежурный.
— Познакомились в Бангкоке, летели одним самолетом сюда. Теперь он на обратном пути из Джакарты, попросил встретиться просто так... Говорили вообще.
— Смотрите, чтобы после разговора вообще он что-нибудь не тиснул конкретное! Ведь это же разглашение служебной тайны! Что ж из того, что члены делегации не знали языка? Мы не виноваты. Пусть в Москве об этом думают. Я ведь писал...
— Наверное, Шемякин с таким расчетом и писал, чтобы Москва поняла.
Торгпред помотал головой.
— Непривычно это... Газета должна, знаете ли, призывать...
— Я не знаю, — сказал Севастьянов.
— Не нужно защищать дружков, Севастьянов! Не нужно! Нехорошо это, не по-советски, извините за громкое слово... Непринципиально... Я бы действительно хотел знать все, о чем он вас расспрашивал! В этом случае, сообщив в Москву, мы сможем предотвратить публикации очередных его шедевров сомнительного свойства.
— Мы говорили просто об этой стране... История, обычаи... О чем вообще люди говорят... за пивом. В субботу.
— Есть к вам и прямое замечание. Хочу высказаться открыто...
— Спасибо, — сказал Севастьянов.
— Мне кажется, что вы преувеличиваете собственную значимость в этом учреждении.
— Не понимаю.
— Пришло письмо из управления, которое вас рекомендовало сюда. Вы выступили с какими-то инициативами, направив в центр письмо, которое, оказывается, я не видел, и мне вы о нем не докладывали.