и даже не столько из-за угрозы потери этой провинции, сколько потому, что давала сигнал действовать всем другим претендентам на румынскую территорию. Не удивительно, что в этой ситуации Бухарест стремился к урегулированию в дружественном ключе своих отношений с СССР, о чем дипломаты союзных Румынии Турции, Греции и Югославии неоднократно сообщали в беседах советским полпредам.
Более того, по их мнению, зимой – весной 1940 г. у СССР имелась прекрасная возможность через урегулирование отношений с Румынией сплотить вокруг себя блок дружественных балканских государств, состоявших между собой в союзных отношениях. Наконец, недорого обошлось бы Москве обещание изучить в будущем возможность возврата румынского золота, что помещало болезненный для Румынии бессарабский вопрос в щадящий ее государственный престиж формат политики обнуления старых счетов и открытия новой страницы в истории отношений между двумя странами.
Что же происходит в действительности? Ключевого игрока из числа балканских стран в результате бессарабского маневра превращают в смертельного врага. И все ради сомнительного удовольствия обладать нищей провинцией в течение неизвестного, но, в любом случае, непродолжительного времени, оставшегося до столкновения с Германией, после которого все равно пришлось бы рисовать новую политическую карту Европы.[162] При этом без всякой надобности прибегают к наиболее унизительной для румынского государственного престижа ультимативной форме. В упомянутой выше беседе с Гафенку 24 июня Молотов признал, что «можно было бы достичь решения этого (бессарабского. – Ред.) вопроса другим путем, если это было бы сделано в более подходящее время» [108, с. 516]. Непонятно, чем наркома не устраивал любой день между 23 августа 1939 г. и концом июня 1940 г. для начала нормальных дипломатических переговоров по данному вопросу?
Подвергнув Румынию бессмысленному унижению, затем в течение трех месяцев буквально заталкивают ее в лапы «оси», поддерживая территориальные претензии к ней со стороны болгаро-венгерских попутчиков Берлина и Рима. Вынужденная советскими действиями новая внешнеполитическая ориентация Румынии на Берлин имела проекцию на внутреннюю политику, в результате чего к власти в стране приходят откровенно фашистские и крайне националистические силы, которые с готовностью вписывают свои реваншистские замыслы в отношении СССР в гитлеровские планы нападения на него.
Бессарабская акция была ошибкой еще и потому, что запустила на Балканах механизм территориального передела и поставила этот вопрос в центр всей внутрирегиональной политики, что объективно подыграло Германии, т. к. на этом поле Москва заведомо проигрывала Берлину. Единственно, что она имела предложить алчущим земель претендентам, была туманная перспектива рассмотрения их требований на какой-то гипотетической послевоенной конференции, тогда как берлинский арбитр выносил решение в течение одного дня и обеспечивал его исполнение всей мощью своих вооруженных сил.
Сдав Румынию Германии, Кремль поставил весь свой политический капитал на болгарскую карту и, разумеется, проиграл: спрятавшись за спину Румынии, ставшей для СССР неприкосновенной после получения ею германской гарантии, София могла позволить себе сказать «нет!» советским домогательствам на тему пакта о взаимопомощи. Кроме того, совершенно непонятно, как Кремль планировал осуществить переброску красноармейских частей в Болгарию. Силовой проход через румынскую территорию не представлялся возможным ввиду данной Бухаресту германской гарантии безопасности. Получить разрешение фюрера на проход с целью фактической оккупации Болгарии было нереально. Доставить морем? Но речь шла о создании группировки, способной с боями пробиться через европейскую Турцию к Проливам и закрепиться там. Это означало полномасштабную войну с самой Турцией и, по всей вероятности, с британским флотом и авиацией, которые базировались неподалеку на островах в Эгейском море, а также, возможно, с французскими силами на Ближнем Востоке под командованием генерала Вейгана.[163]
Наконец, зададимся вопросом, какая судьба ожидала бы эту окруженную со всех сторон и отрезанную от основных сил группировку после начала советско-германской войны. Судьба Ханко? Или еще хуже?
Запутавшись во взаимоотношениях с Берлином и Лондоном в ракурсе балканской региональной политики и поставив перед собой ложные цели, Кремль и на уровне отношений с отдельными балканскими странами двинулся по ведущим в никуда путям. Полнейшую дезориентацию Москвы в балканских делах выдает воистину поразительная бессистемность и хаотичность ее политики. Так, болгарам предлагается заключить военный союз и вместе воевать с Румынией за Северную Добруджу, с Турцией – за Восточную Фракию и с Грецией – за Западную. При этом Анкаре в расчете на взаимность расточают уверения в дружбе и в обмен на хорошее поведение в районе Проливов предлагают гарантию ее территориальной целостности от болгарских посягательств, а с Афинами ведут переговоры о развитии политических и экономических отношений. Также признаются болгарские претензии к Югославии, с которой заключают договор о дружбе, обязывавший Москву уважать ее территориальную целостность. Параллельно напропалую заигрывают с Венгрией, на эту целостность также покушающуюся. Для полноты картины остается указать, что вся эта непонятная возня под флагом борьбы с германским влиянием происходит на фоне переговоров с Берлином о присоединении СССР к Тройственному пакту и преобразовании его в «Пакт четырех»! И, конечно, истинным шедевром этого «сумбура вместо политики» стала югославская история.
* * *
В беседе с британским послом С. Криппсом в июле 1940 г. Сталин, отшучиваясь от его предложения встать во главе балканского оркестра, сказал, что «какая бы большая сила не вошла на Балканы в качестве руководителя, она будет иметь все шансы на то, чтобы там запутаться» [14, c. 397]. Кое-кому, однако, удалось войти, не запутаться и смоделировать ситуацию в регионе под себя. Ему – нет.
В заключение надо сказать, что сталинско – молотовский тандем провалил балканскую политику дважды. Первый раз – концептуально, не увидев за балканскими деревьями общеевропейского леса, поддавшись босфорскому мороку и не распознав ее ключевого – румынского – звена. Эта ошибка стоила Советскому Союзу участия почти двух миллионов румынских и венгерских военнослужащих в боях на восточном фронте. Второй раз Сталин провалил уже свою, ошибочную, версию балканской политики чисто технологически; и это стало для СССР величайшим благом, ибо уберегло его от войны с Турцией и Великобританией и сохранило шанс на создание в уже самом недалеком будущем антигитлеровской коалиции.
Глава 7. На пути к 22 июня
От пакта до Дюнкерка
Едва оправившись от шока, полученного в результате заключения пакта Молотова – Риббентропа, союзная дипломатия приступила к сбору политических черепков, пытаясь склеить то, что еще подлежало восстановлению. «На протяжении октября и ноября, – вспоминал полпред И. М. Майский, – я стал чем-то вроде богатой невесты, за которой все ухаживают. Кольцо холодной вражды, которое окружало наше посольство, разомкнулось и постепенно сошло на нет» [76, c. 60]. Уже 23 сентября 1939 г. от англичан поступает предложение начать торговые переговоры, на которое