действительно необходимо такое количество подушек.
Только сейчас он понял, как его любила Фанни. Он понял, что значит быть любимым, и разрыдался в голос. Оказалось, что это мучительно. Быть любимым.
И когда пение закончилось, Лили и Уси подали такое количество еды, что спокойно можно было накормить весь крещеный мир.
— Что произошло?
— Ты сама видишь.
— Как? Когда? Где?
— В самолете. Мы возвращались домой.
— Без причины?!
— Как это, без причины, Маня! Она была больна! Не мне тебе рассказывать! Ты же ждала, что она умрет, и считала дни…
— Я по-человечески тебя спрашиваю.
— А я тебе отвечаю. Она выкашляла кусочек опухоли. Мы пошли к врачу. Он сказал, что у нее нет опухоли, а есть кисты… Показал снимок…
Уси не могла говорить, а Лили не хотелось.
— Этот снимок был не ее. — Зафир любил все рассказывать в подробностях.
— Хватит!
— Бобо, она жила только ради тебя…
— Я знаю.
И зашло солнце. Человечество разминулось с Апокалипсисом. Голубоглазый всадник поскакал на запад.
Маня устроила квартиру Венеры Л. по своему вкусу. Зафир забрал мебель. Лили забрала маленькие стульчики и венецианское зеркало. Уси забрала несколько венериных шляп. Три из них были с вуалью. Когда человека уже нет, другие берут некоторые его вещи. Оставшиеся — выбрасывают.
Сестра Бобо сидела на подушках в середине огромной гостиной. Она пребывала в безмятежности — состоянии, близком к нирване, но и не совсем. В ее мозгу происходили странные процессы. Мысли двигались хаотически. Некоторые из ее планов оказывались уже сбывшимися, другие рассыпались еще до того, как сложились. Все перемешалось. Никакой стабильности. Не было того, к чему она стремилась — покоя. Она боялась, что не сможет оплачивать счета, что не сможет поддерживать своей уровень жизни.
У меня нет друзей! Нет родных! Мне не хватит денег! Я должна купить себе соответствующую одежду! Господи!
— Бобо!
Квартира Венеры Л. была такой огромной, что не было слышно крика.
— Бобо! Бобо! Быстро иди сюда!
После третьего окрика где-то заскрипела дверь. Тяжелая. Дубовая.
— Ты звала меня, сестра?
— Звала. Никто меня не слышит! Если мне станет плохо в этом доме, ты поймешь это через несколько дней.
— Ты ведь этого хотела?
— Тебе надо жениться. Сейчас же. На этой… подружке Фанни…
— Уси?!
— Нет. Другой.
— Лили выходит за Зафира.
— Это не имеет значения. Ты умнее, красивее и…
— Она выходит замуж. Я не хочу жениться на Лили. Я вообще не хочу жениться!
— Но ведь надо!
— Нет!
— Мы не можем оплачивать счета за эту квартиру.
— Ну, так выходи замуж!
— Да. Я бы пожертвовала собой, но что-то поблизости нет богатого мужчины.
— Найди.
— Я уже старая. Давай не будем спорить.
— Я не спорю. Я ни на ком жениться не собираюсь.
— Хочешь, я побрею тебе спину?
— Нет! Я никуда не иду. Я буду сидеть дома. Не буду ходить на кастинги. На встречи с коллегами… Фанни больше нет.
— Бобо…
— И меня нет.
Снова скрипнула дубовая дверь. Маня осталась в гостиной одна. Она с трудом поднялась. Направилась в кухню и начала есть голубцы из кастрюли. Стоя. У плиты. Голубцы были обжигающими. У нее от горячего полились слезы.
У Мани не было зубных протезов, она могла сама вымыть свою тарелку, но в этой кухне все так ели. Стоя у плиты.
Она думала. Когда жуешь, мысли текут более упорядоченно и стройно. Не бегут, в них появляется порядок и дисциплина.
— Хорошо. Я выйду замуж, — сказала она голубцам и положила еще один в рот, не дождавшись его мнения.
Мерзавец лежал в спальне госпожи Джованны Кунц. Не потому, что у него была связь с госпожой, а потому что эту комнату им выделили, когда они приехали в пансион.
Его планы рушились. Вся жизнь проходила перед его взглядом, как кинофильм. Только самое важное. А что самое важное? У него все получалось. За его спиной трупами лежали его враги, друзья и случайные люди. Он общался только с полезными. У него остались какие-то детские воспоминания, сентиментальные переживания, но они казались ему ненужными.
Когда он привез семью в Швейцарию, то был уверен, что все