Жажда! Я отвела взгляд в сторону.
— О!
— И что должно означать твое О?
— Что я Очень Озабочена, например.
— То есть?
— Ты не побоишься питаться так не далеко от друзей, лагеря? Мои родители бы не осмелились.
— Я вполне могу питаться так, что мне не нужно переживать за находящихся рядом людей. Я всегда очень осторожен, и если бы я не мог сдержаться, я бы просто уехал домой.
— Но почему тебя мучает жажда, твои глаза еще серебристые? — вот ляпнула!
Мы стояли вполоборота друг другу, и со стороны это могло бы показаться странно, но мы были одни, и я, как могла, использовала время, отпущенное мне провести только с ним.
— Прости, причинами с тобой делиться я не могу. — И пусть это было сказано беззаботным голосом, я поняла, что он хочет скрыть от меня какой-то неприятный факт, который может поразить. Ну что ж, я тоже не горела желанием обсуждать его слабости.
Мне пришлось отвернуться, чтобы скрыть обиду в глазах. Он переместился, и встал прямо передо мной, и заглянул в них, но к тому времени я уже почти смогла подавить все чувства.
— Ты дуешься?
— Конечно же, нет. Ты не обязан передо мной отчитываться, мы же просто друзья. — Так я ему и призналась!
— Да, друзья, — глухо повторил он, не подтверждая и не отрицая, а словно стараясь вникнуть в смысл этих слов.
Я снова оглянулась вокруг, желая отодвинуть на задний план зависшую надо мной фигуру Калеба — удавалось с трудом. Он продолжал стоять, не смотря на меня, и в то же время, я чувствовала его взгляд на себе.
— Знаешь, здесь, наверху, господствует ветер и солнце. Красиво круглый год, но летом когда солнце накаляет камни, я люблю лежать на них. А зимой — солнце просто ослепляет, отражаясь от снега. Осенью здесь чудесно, красивей, чем в другое время года. Весной тоже, но слишком много дождя, он стирает весенние, нежные краски.
Калеб обращался, будто ко мне и не ко мне.
— Ты ходил туда рисовать, — догадалась я.
— И да, и нет, — загадочно отозвался он, и наконец, отошел в сторону.
— Думаю, что пойду, пока все не вернулись. Они знают, что я люблю отлучаться иногда, когда мы здесь, так что много вопросов не последует. Просто скажи, что я пошел прогуляться. — Он взял мою руку, и не сильно потащил прочь от водопада. — Хочу убедиться, что ты в полной безопасности дошла до лагеря.
Мы остановились настолько резко, что я невольно ухватилась за него. Калеб придержал меня, его рука медленно приподняла мой подбородок, и я со страхом и счастьем замерла, ожидая на поцелуй. Но Калеб замедлил, разглядывая меня в упор, а потом и вовсе опустил руку. Я едва смогла подавить в себе вздох разочарования.
Он хотел было что-то еще сказать, как только мы оказались около кромки поляны, но за нами послышались шаги и смех. Калеб резко скрылся среди деревьев, и его мелькание почти сразу же перестало быть мне видно.
Оказалось, мы пробыли около водопада настолько долго, что вокруг начало темнеть стремительно быстро. Без Калеба, все вокруг показалась мне пугающим.
Тьма, будто шедшая от леса, была слишком полной. Она, казалось, подползала все ближе и ближе. И мягко обволакивала меня, окутывая холодом. Словно объятия Калеба. Сколько их было? Всего несколько моментов, которые мне не забыть. И все же они оставались для меня памятными.
Навстречу мне вышли Бет и Теренс, они ласково переговаривались друг с другом, и смеялись. Увидев меня здесь, они немного испугались и опешили, так же как и я, потому что, задумавшись, перестала замечать все вокруг.
— А где Калеб? — удивился Теренс, его гладкий лоб нахмурился.
— Пошел погулять, и сказал, что вы об этом должны знать, — я пожала плечами, стараясь казаться беспечной. Холод прожигал насквозь, но это не было от ветра или сырости. Мне все еще мерещились глаза Калеба в опасной близи. Говорить о нем — болезненно.
— А ясно. Не знал только что у него с собой краски, и альбом. Вообще-то он начинает рисовать, как только мы приедем, что-то у него сегодня нет вдохновения.
— Даже и не знала, что он так много рисует, — удивилась я. Глупая, он должен много рисовать, у него постоянно выставки.
— Достаточно много, но иногда у него творческие застои, — отмахнулась Бет, и я поняла, что она просто всего не знает, и когда-то ее это интересовало, но не теперь. Может стоить спросить Еву? Уж она-то точно в курсе. — Лучше идем к костру, скоро будет готова еда.
Я послушно побрела за ней, хотя про еду думала в самую последнюю очередь.
Меня взволновало поведение Калеба. Дело было не в рисовании, и я это знала. Так почему же тогда он вдруг стал так несдержан в жажде сегодня? Я невольно задумалась, а не стала ли я сама причиной? Безусловно, мои сердца, любого из них могли свести с ума. Я замечала, как порой Самюель с трудом приходиться управлять собой. Но ведь Калеб совершенно не похож на моих родителей. Я запуталась и уже не понимала — кто на кого похож.
Хотела я обращать на голод внимание или нет, но он появился и был слишком требовательным, чтобы я могла его проигнорировать.
Я ела, молча, и слушала, кто, где был и что видел. Самыми неразговорчивыми оказались Лари и Ева. Хотя оно и понятно, Ева не была из тех, кто делиться своими делами и переживаниями. То время что она провела с Лари, она, возможно опишет нам с Бет потом, но никому больше.
— Где же были вы с Калебом? — поинтересовался Бред, будто бы невзначай, чем вызвал раздражительную улыбку на губах Сеттервин.
Я с удивлением поняла, что сочувствую ей. Она, вроде бы, начинала влюбляться, а он проявлял полное равнодушие. Хотя, зная, с какой легкостью, она начинает кого-то любить мне не стоило переживать за ее чувства.
— Мы были над водопадом, но не очень долго, он при первой возможности сбежал рисовать, — я скривилась, показывая насколько мне безразлично, что Калеб оставил меня одну.
— Узнаю Калеба, — наморщила нос Оливье и картинно тряхнула белесой шевелюрой. — Всегда такой таинственный. Мне кажется, он делает так специально, чтобы девушки ломали себе голову из-за его поведения.
Оливье оседлала свой любимый конек — обсуждение поведения Калеба, и я не могла больше это слушать.
На улице было уже темно, а я ночью плохо спала. Мне с трудом приходилось открывать отяжелевшие веки. Холод на улице и вялая беседа, только подгоняли меня в палатку.
— Простите. Но на сегодня я уже свое отгуляла, — я решительно встала с лавочек, и знала, что никто не посмеет меня останавливать. Никто из них не знал что такое беременность, поэтому они с уважением, хотя каждый по своему, относились к таким вот моим высказыванием. Словно я была Большой Белый человек, а они аборигены. Если Белый человек так говорит — значит это правильно.